Она подняла на меня глаза. Они были полны слез. Не капали, а просто стояли, как будто чуть качни ее, тряхни – и польются.
– Я не хочу его видеть, – выдохнула рвано, – пожалуйста, не отпускайте меня домой, оставьте здесь. Хоть еще на пару дней.
– Почему? Он вас обижает? Вы боитесь его или это просто обида за… случившееся? – спросил я резко, сам удивившись, как рвано прозвучал мой голос. Что, идиот, ревнуешь чужую жену к ее эмоциям к законному мужу? Дурак…
Она отвела взгляд. Ответа не было. И это молчание звучало громче любого крика.
Неприятно… Почему-то странное, почти зудящее чувство досады не отпускало…
Зашел к себе в кабинет. Долго сидел и смотрел перед собой, вспоминая прозрачный силуэт Вероники… Ведь девочка еще… В школе бы увидел- принял за ученицу…
А она жена этого борова, которой, урод, еще и изменил…
Взял стопку с картами пациентов, пробежался быстро глазами, отыскав ее фамилию. Снова вчитываюсь в анамнез.
Такая молодая, а уже с чужим сердцем…
Сколько раз я сам делал пересадки.
Сколько раз давал надежду людям на будущее…
Но вот в чем я не был уверен, но точно никогда бы и не подумал произнести вслух своим пациентам…
А сколько в них самих остается себя после пересадки сердца?
Сухой циник во мне смеется и говорит, что это всего лишь мышца, гоняющая кровь по телу.
А Артур, который когда-то верил в любовь и судьбу, скажет однозначно и непреклонно- сердце у человека может быть только одно… И после его пересадки кто продолжает в тебе жить- ты или же тот, кто через тебя получил второй шанс? У меня не было на это ответа.
ГЛАВА 3
Артур
Я не знаю, как объяснить, почему я стал приходить к ней каждый день. Говорил себе – контроль состояния, проверка реакции на препараты. Но все это было ложью. Эти показатели мог снимать любой дежурный интерн.
А ходил я. Несмотря на косяки подчиненных в мою сторону.
Мы разговаривали, выходя далеко за пределы моей компетенции, наплевав на условности.
Я хотел с ней говорить. Меня тянуло к ней. Мне отчаянно хотелось ее защитить.
И нет, это было даже не про мужской интерес, это было нечто более высокое и сакральное.
Ее мама ожидаемо начала обрывать все телефоны клиники – и вопреки наветам Астахова, я взялся с ней поговорить. К Веронике и правда сейчас было нельзя- нам нужно было исключить не только фактор волнения, но и малейшую вероятность подцепления вирусов. И потому клятвенно пообещал женщине отчитываться о состоянии девочки утром и вечером. Тем более, что она жила не в Москве.
Даже из тона женщины было понятно, что она говорит про мужа дочери, пусть и косвенно, но с едва скрываемой неприязнью, может даже ненавистью. Сознательно остановил себя в этом месте. Это их внутренние семейные дела. Восемьдесят процентов матерей ненавидят своих зятьев и наоборот… Решил не копошиться в чужом грязном белье. Моя задача- поставить девочку на ноги…
Вероника училась на художника. Вернее, ее «приземленной» профессией должен будет стать дизайн интерьеров, но по-настоящему, как она сама сказала, всем сердцем, она любила одно- рисовать… И делала это, надо сказать, изумительно.
Мы много говорили. Про цвета. Про книги. Про искусство. Она рисовала на планшете- маленькие эскизы акварелью. Я смотрел, как она держит стилус – так же, как Лейла держала кисть, когда разрисовывала стены нашей старой кухни. В груди царапали болезненные вспышки воспоминаний, которые я, казалось бы, давно и успешно запрятал куда-то очень глубоко…
И в то же время, я не цеплялся в компании Вероники за прошлое. Мне просто было приятно находиться в ее ауре. Он успокаивала меня и одухотворяла. И даже кривые и ироничные взгляды Алины не действовали.
Мои подчиненные успели привыкнуть к мрачному, нелюдимому и циничному в отношении женщин доктору Артуру. Я почти жил на работе- и потому мои краткосрочные связи с женщинам для удовлетворения физиологической нужды не были чем-то секретным от моих помощников, а тут…
Тут я сам себя не узнавал. Даже грешным делом притащил ей сегодня с утра маленький букет запрещенных ландышей. Сам не понял, как рука потянулась опустить окно машины на светофоре, когда предприимчивая старушка с лукошком совершала как минимум административное преступление, занимаясь продажей краснокнижной красоты.
В другой ситуации я бы ее категорически осудил и уж точно не стал бы соучастником преступления. Но не сейчас… Сейчас мне хотелось привезти Веронике весенних ландышей…
Три дня пролетели, как сон. И каждое утро я ловил себя на мысли, что хочу снова увидеть ее глаза.
Но срок наблюдения истекал, близилась выписка.
А за окном нависала неустанная тень ее мужа. Внедорожник, охрана, вроде как для ее безопасности. На самом деле же он просто пас ее, я уже не сомневался…
Когда утром третьего дня я уже по наитию подался к ней в палату, даже пойдя на неслыханное по меркам клиники нарушение- принеся ей в секрете от вездесущей главной медсестры пару эклеров из французской кондитерской, невольно застал ее за странным занятием…
Ника увидела меня- и тут же отложила планшет, лучезарно улыбнувшись, а я не мог не обратить внимание на открытые на нем вкладки с авиабилетами. Рейсы в Сочи, транзитные- с конечной точкой в Стамбуле и без обратного билета. Она проследила за моим взглядом и поспешно закрыла экран, как пойманная за списыванием школьница. Даже бледные щечки покраснели.
Разговор между нами тогда получился какой-то скомканный, напряженный. Каждый что-то не договаривал… Я не стал тогда долго ее терзать. Снял показания после сна и ушел в кабинет.
Зачем смотрела билеты? Вот в жизни не поверю, что на отдых собралась… И не похожа она на ту, кто после такого стресса с легкостью решит все свои проблемы поездкой… Тогда что?
Пульс нервно вибрировал в голове. Тахикардия от волнения…
Еще чуть-чуть- и мне придется выпустить птичку наружу… А что там? Ее сразу схватит коршун?
Кто ты, Вероника… Что тебя держит рядом с Астаховым? Почему ты молчишь?
Нервно отбросил карандаш, который навязчиво крутил в руках все это время, в сторону.
Решение пришло само собой. Быстро набрал номер, чтобы не передумать. С третьего звонка мне ответили.
– Привет, Захар. Как поживаешь? Слушай, не совсем классическая просьба, но довериться могу только тебе… Мне нужна твоя помощь. Пробей мне через своих друзей в органах всё по Дмитрию Григорьевичу Астахову. И по его жене – Веронике Алексеевне Астаховой, в девичестве Андреевой. Детали сейчас пришлю. Все, что только можно, любая деталь. У нее пересадка сердца была пять лет назад, может там что-то по медицинским базам будет проходить тоже… Короче, любая информация важна. Рассчитываю на тебя…
Зевсов перезвонил через час.
После нашего разговора я долго сидел в тишине, пытаясь сложить воедино все, что услышал, все, что прочитал, когда он скинул мне файлы.
И впервые за долгое время меня по-настоящему затрясло.
То, что он рассказал… просто вышибло меня из реальности.
ГЛАВА 4
Артур
Захар Зевсов позвонил сразу, как что-то узнал. Четко, по делу, без прелюдий и сантиментов. Он высококлассный врач с такой же деформацией на цинизм, точность и сухость, что и у меня…
– Артур, ты сидишь?
Я молчал.
– Сядь. Сейчас будет грязь. И много.
Он выдохнул.
– Её муж не просто бизнесмен. Он был депутатом Государственной Думы от Тверской области. Часто приезжал с громкими публичными акциями. Строил из себя мецената сердобольного. Его бизнес родом из девяностых. Типичный браток. В стиле бывшего мужа моей жены. Так вот, этот товарищ тогда много чего делал на публику, чтобы себя обелить. Амбиции-то выше депутатского кресла идут… В том числе взял на попечение районную школу в области, где училась Вероника. Ей тогда было всего семнадцать. Воспитывалась одной матерью. Семья малоимущая, жила в общаге. Но девочка талантливая была. Директриса сразу ее вывела на первые ряды перед меценатом. А он не на ее рисунки смотрел… На другое, видимо…. Короче, заделался наш депутат- браток в благодетели… Начал вести ее по всяким творческим стипендиям, вызывал «на беседы», прорабатывал поступление в столице…
