– Конечно, он представлял, – подал голос защитник, помогая Ведерникову, который почему-то молчал.

– Я спрашиваю не вас, а подсудимого! – повторила Князева свой вопрос. – О чем вы думали, Ведерников? На что надеялись? Или вы вообще ни о чем не думали и даже не вспомнили об этом?

– Я не вспомнил, – ответил тот, и зал охнул. Прошумел и стих.

– Что же вы делали? О чем вы думали?

– Ни о чем.

– Вот это и заметно, – сказала Князева.

В цехе среди горячки кто-то посмотрел на часы.

– Илья Иваныч, – это к Букаты. – Ваш цех задерживает…

– Петя, Силыч, как дела?

– Ничего идут дела, голова пока цела! – ерничал Швейк и сам с тревогой посматривал то на Силыча, то на часы.

– А правда, Илья Иваныч, почему задержка? Почему не работает конвейер? Вы срываете график! Пойдете под суд!

– Не грозите, – сказал Букаты военпреду. – У меня центровщик пропал, вы это понимаете?

– Не понимаю, – отвечал тот. В общем-то, он был прав.

– Военпредов у нас много! – вспылив, крикнул тогда Букаты. – А центровщик у меня один! Может, он такой на весь Союз один!

– Не кричите! У директора будем объясняться!

– Я готов! – крикнул вслед Букаты и посмотрел на Силыча. На том лица не было. И Швейк свой юмор растерял, будто сам был виноват.

– Где он? – обратился Букаты к Силычу и Швейку. – Где, я вас спрашиваю?

Его голос словно разросся, и Костик даже наклонил голову, так громко зазвучало: «Где он? Где, я вас спрашиваю? Где? Где? Где?»

Что-то ему пыталась говорить Ольга, он ее не слышал. А когда снова возник звук, до него только донеслись ее последние слова:

– Дурак! Понял! Ты дурак! Дурак! Это буду всем говорить, что ты глупый такой, что дурак! И не жди пощады! Я помогать тебе не стану! Так и знай!

И с этими словами, наклонив голову, может, уже понимая, что ей придется выступать против Костика на суде, она ушла.