– Раны на голове обычно сильно кровоточат, – пробормотала она, вспоминая ночь, когда зашивала кожу на голове Камерона.

– Точно. И поэтому трудно определить, насколько серьезна рана. Особенно если пострадавший отказывается приходить в себя.

– У тебя нет оснований обвинять меня в том, что я отдыхаю, – обороняясь, проворчала Гвендолин.

– Возможно, – согласился Алекс. – Но когда человек, разбивший себе голову, лежит без движения, начинаешь немного…

Он умолк, силясь подобрать нужное слово: «беспокоиться?», «испытывать ужас?», «сходить с ума?». Все это он пережил, но изо всех сил старался не показывать своих чувств клану, чтобы они не подумали, что безумие вновь овладевает им. Он не позволил, чтобы кто-нибудь другой выхаживал ее, даже Бродик, Нед или Камерон, которым он без колебаний доверил бы свою жизнь. Он же сказал своим людям, что ведьма хранит секрет выздоровления его сына и поэтому он сам присмотрит за ней.

Произнося эти слова, он твердо знал, что это неправда.

– …волноваться, – наконец подыскал он. Это слово показалось ему достаточно безобидным.

Обнаружив, что девушка исчезла, он пришел в неописуемую ярость. Он считал, что Гвендолин убежала, и ее измена была непростительной не только оттого, что она нарушила данное ему слово, но и потому, что бессовестно бросила его сына. Алекс приказал осмотреть замок и его окрестности и сам принял участие в поисках, полный решимости найти и вернуть ее.

Когда он увидел ее, неподвижно лежащую в темном проходе, с растекшейся у бледной щеки лужей крови, то был парализован страхом и с трудом сумел заставить себя нащупать пульс у нее на шее.

– Ты погрузилась в глубокий сон вчера после полудня. А сейчас уже почти утро, – сказал он Гвендолин, поворачиваясь к окну.

Неяркий желтоватый свет падал на его заросшую золотистой щетиной щеку. Гвендолин растерянно смотрела на него. Макдан был чрезвычайно загружен делами. Он с трудом находил свободную минутку, чтобы навестить больного сына. Почему же он сидит здесь и ухаживает за ней, как обыкновенная сиделка?

– Что ты делала внизу, Гвендолин?

Мозг Гвендолин был затуманен сильной болью, и она с трудом могла сосредоточиться.

– Кажется, я собиралась повидаться с Мораг. – Она закрыла глаза, припоминая. – Она оставила записку в моей комнате, где написала, что хочет о чем-то предупредить меня.

Брови Алекса поползли вверх.

– Возможно, она хотела предупредить меня об этих ступеньках, – сухо заметила Гвендолин.

– Куда ты положила записку?

Она подумала несколько секунд, а затем слабо пожала плечами.

– Кажется, я оставила ее на столе.

Алекс поднялся, чтобы взять записку. Он проверил стол, комод и внимательно осмотрел пол.

– Ее здесь нет.

– Может быть, я захватила ее с собой и выронила в коридоре, – высказала предположение Гвендолин, не особенно беспокоясь на этот счет.

– Ты была одна, когда спускалась по ступенькам?

Гвендолин закрыла глаза.

– Думаю, да. Помню, было очень темно… кажется, факел над лестницей погас. – Она зевнула. – Наверное, поэтому я оступилась.

Алекс несколько мгновений молча смотрел на нее.

– Теперь тебе нужно отдохнуть, – сказал он, поднимаясь со стула.

– Я должна идти к Дэвиду, – слабым и сонным голосом запротестовала Гвендолин.

– Ты увидишься с ним позже. Когда отдохнешь.

Слишком измученная, чтобы спорить, Гвендолин вздохнула и вновь зарылась лицом в подушку. Алекс смотрел, как сон быстро сморил ее. Она устала, была измучена болью и потеряла много крови, но он убеждал себя, что всегда сможет разбудить ее, если пожелает. Он откинул прядь черных волос с разбитой щеки девушки и легко провел пальцами по ее нежному подбородку. На своем веку он видел много полученных в сражении ран и знал, что травма Гвендолин не опасна. Но вид лежащей девушки, хрупкой, слабой и беспомощной, вызвал в его памяти образ Флоры. Но ведь это не болезнь, резко оборвал себя он. Это травма, и он намерен выяснить, кто или что послужило этому причиной.

Факел над лестницей, ведущей в подвалы замка, горел, отбрасывая маслянистый мерцающий свет на влажные каменные ступени. Алекс стоял на самом верху, пытаясь понять, достаточно ли здесь света. За последние четыре года он привык к темноте, лежа по ночам в своей комнате без сна или бродя по пустым коридорам и беседуя с Флорой. Многие ступеньки были покрыты слоем грязи, что делало их опасными. Если факел не горел и кто-то торопился спуститься по незнакомой лестнице, то легко можно было предположить, что он поскользнулся. Если бы не страх клана перед Гвендолин и не записка от Мораг, о которой вспомнила девушка, Алекс просто приказал бы отскрести ступеньки от многолетней грязи и прикрепить еще один факел к стене. Вместо этого он медленно спустился по лестнице, а затем вновь поднялся, тщательно осматривая каждую ступеньку, покрытую зеленовато-черным налетом.

На пятой сверху ступеньке он обнаружил то, что искал, – упрятанный в грязь тонкий черный шнурок. Алекс выудил его из мерзкой слизи и обнаружил, что он привязан к маленькому гвоздю, вбитому в щель между камнями в стене. Шнурок был сплетен из крепких нитей, и хотя и был тонким, но удивительно прочным. Его, кстати, не хватало на всю ступеньку, но обтрепанный конец указывал на то, что он просто разорван. Алекс нагнулся и осмотрел противоположную стену. Там он обнаружил второй гвоздь, с которого свисал кусок шнурка. Гвозди были вбиты примерно на уровне лодыжки прямо у края ступеньки. Ничего не подозревающая жертва не могла наступить на темный шнурок, натянутый от стены до стены, но непременно зацепилась бы за него ступней. Тот, кто это подстроил, не дал себе труда убрать шнурок и гвозди после падения Гвендолин. Либо он проявил непростительное легкомыслие, либо хотел, чтобы все узнали, что падение Гвендолин не было несчастным случаем.

Алекс сердито вырвал гвозди из стены и поспешно сбежал вниз, не обращая внимания на скользкие ступени. Он быстрым шагом миновал коридор и рывком распахнул дверь в комнату Мораг.

– Добрый вечер, Алекс, – приветливо поздоровалась Мораг, нисколько не обеспокоенная его неожиданным вторжением. – Или правильнее сказать «доброе утро»?

Она стояла у длинного обшарпанного стола, уставленного потрескавшимися кувшинами и горшками всевозможных форм и размеров, и процеживала густую коричневую жидкость через зеленоватую ткань, натянутую на горлышко кувшина. Нахмурив серебристые брови, она не отрывала сосредоточенного взгляда от своего зелья, которое из темно-коричневого становилось кремовым. Алекс ждал.

– Да, – наконец произнесла она, не поворачиваясь к нему, – я знаю о шнурке.

– Кто это сделал? – спросил он.

Мораг поставила бутыль с коричневой жидкостью и вздохнула.

– Видение было нечетким, как и многие другие в последнее время. Я не могла разглядеть, кто натянул его там.

– Поэтому ты оставила записку Гвендолин в ее комнате? Хотела предупредить ее об опасности?

– Ты прекрасно знаешь, что я не оставляла никакой записки, Алекс. Я не умею писать.

Он кивнул.

– Я подумал, что ты могла попросить кого-нибудь написать ее.

– Нет.

Взволнованный, он запустил пальцы в волосы.

– Кто-то из членов клана хочет избавиться от нее.

– Очень многие хотят избавиться от нее, – поправила его Мораг. Она взяла кувшин, крепко обхватила его и подошла к огню. – Вряд ли это может удивить тебя.

– Я надеялся, что, несмотря на страх, они научатся терпеть ее присутствие здесь. Ради моего сына.

– Только ли ради Дэвида?

– Я привез ее сюда, чтобы вылечить сына. Вот и все.

Мораг наклонилась и стала лить кремовую жидкость из кувшина в котел, от которого шел пар. Над котлом поднялась пышная густая пена, и в воздухе распространился резкий пряный аромат. Она взяла деревянную ложку и медленно помешала варево.

– Возможно, ты привез ее сюда из-за Дэвида, – согласилась она, – но вовсе не мальчик является причиной того, что ты хочешь оставить ее.