Не однажды Элиару доводилось видеть Красного Феникса мертвым, и во сне, и, к сожалению, наяву. Но на сей раз кое-что разительно отличалось. Кое-что острейшей иглой вонзилось в закаленное сердце жреца Черного Солнца и в мгновение ока разбило его на тысячи кровоточащих осколков: на светлом лике Учителя не было привычного посмертного умиротворения, не было ощущения, что душа его ушла в вечный покой. Широко распахнутые глаза заливала боль — бесконечное, не прекращающееся ни на миг жестокое страдание. Пытка, от которой можно обезуметь, даже просто смотря на нее.

Захлебнувшись безмолвным криком, Элиар застыл на месте. Он не мог вынести вида беспредельных, нескончаемых мучений его светлости мессира Элирия Лестера Лара, на которые тот по чьей-то злой воле был обречен, но и отвести взгляд, оставить наставника один на один с болью он не мог. Время замедлилось и текло вязко, словно горький шалфейный мед. В присутствии Учителя Элиар совершенно смешался. Он смотрел и смотрел в леденящую кровь синеву, желая хоть как-то помочь, желая забрать эту дикую боль, взять ее себе… чтобы из циановых глаз Учителя она утекла прямиком в его сердце… но, увы, совсем ничего не мог поделать.

Навеки запертая душа… боль, для которой нет выхода…

Ученик стоял пред Учителем, точно священнослужитель пред статуей убитого божества, — потерянный, жалкий, опустошенный. Мир вокруг был мертв, лишившись источника жизни. Учитель превратился в солнце, которое больше не взойдет и не осветит, не согреет его.

Как жестоко, как бессмысленно жестоко… Неужели неприкаянная душа Учителя приговорена к вечной муке, отныне и до конца времен осуждена обретаться здесь, в тесной юдоли страданий?

Произошла катастрофа, и только теперь Элиар совершенно ясно осознал весь ее ужас. Сердце феникса — из огня. Находясь в этой холодной морской воде, стиснувшей его со всех сторон, Учитель никогда не сможет освободиться, никогда не обретет покоя.

Никогда. Никогда. Никогда.

Глава 38

Феникс становится пеплом

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон, когда зерна прорастают

Любуются вишневыми цветами. День тридцать седьмой от пробуждения Бенну. Цитадель Волчье Логово

*черной тушью*

Едва очнувшись от кошмарного видения, Элиар бросил взгляд наружу и не поверил своим глазам: за окном оказалось белым-бело. Похоже, ночью на город обрушился сильнейший снегопад.

Что еще за дикие причуды погоды? Черный жрец встал с постели и присмотрелся внимательнее: не иначе как Яниэр напутал что-то со своей белой пеленой, и теперь из висящих над Бенну тяжелых искусственных облаков в середине весны валил густой снег!

Неожиданно для самого себя Элиар почувствовал тревогу. Озноб охватил тело — его будто стиснула ледяная рука. Элиару вдруг вспомнился точно такой же неправильный, внеурочный снег, который однажды засыпал до краев утопающий в сиреневой дымке Запретный город Ром-Белиат и погибший храм Закатного Солнца… засыпал и его самого с головы до ног… в последний день ушедшей эпохи, когда не стало Красного Феникса Лианора.

Вспомнив тело Учителя, застывшее, точно в стекле, в неподвижной воде жуткого аквариума, Черный жрец невольно вздрогнул. Сон уже погас, поглотив привидевшуюся комнату мучений, куда привел его выстланный мшистыми коврами коридор… поглотив навсегда его мертвого наставника, которого было не спасти. Сон, где он кричал, кричал так долго, что потерял голос, а потом кричал беззвучно. В такие мгновения Элиар почти ненавидел свой дар Видящего, позволяющий заглянуть в туманное зерцало вероятностного будущего: порой то оказывалось слишком страшным.

— Нет… — хрипло прошептал Элиар, не отрывая глаз от кружащихся за окном хлопьев. Сердце сжалось от дурного предзнаменования. — Этого не может быть!

Охваченный беспредельным ужасом, точно на пожар помчался он в ту часть цитадели, что была отведена для Учителя. Самая короткая дорога в Красные покои пролегала через сад, в котором не так давно, любуясь цветущим персиком, прогуливался с верной Шеатой наставник, только-только оправившийся от ритуала призыва души. Элиар остро чувствовал, что опаздывает… снова безнадежно, бесповоротно опаздывает, и нечто очень важное невозвратимо уходит, исчезает, неостановимо утекает сквозь пальцы. Не тратя времени на внутренние обходные пути, Элиар выбежал наружу, в снег и ледяное безмолвие.

Процесс трансмутации практически завершился: оставалось продержаться всего лишь три дня, чтобы сохранившая чистоту лотосная кровь Красного Феникса вызрела и, сделавшись неподвластной никакому заражению, одолела черный недуг… не может быть, чтобы после четырех столетий ожидания, бесчисленных безуспешных попыток и надежд им не хватило каких-то трех мимолетных дней! Нет, в такую ужасную несправедливость, в такие злые шутки судьбы просто невозможно поверить! Но этот снег… зловещий, роковой снег, неразрывно связанный со срединным именем и самою душою Учителя… снег навевал тревожные предчувствия беды.

Холодный воздух был неподвижен и кристально прозрачен, как будто отдавая металлом. Пик цветения вишен еще не миновал, и парящие белые хлопья медленно опускались на пышную пену ветвей, так, что уже нельзя было отличить одно от другого: снег или лепестки? Поразительное, завораживающее сочетание! Нежнейшие цветы, схваченные внезапным холодом и замерзающие на глазах, присыпанные и посеребренные инеем, были особенно прекрасны — и уязвимы. Элиар хорошо понимал, насколько недолговечно и жестоко это редкое чудо природы: совсем скоро растает без следа снег, а вместе с ним осыплются на землю и едва распустившиеся бутоны. Осыплются до срока, погибнув гораздо раньше, чем следовало, и мгновение их жизни станет еще скоротечнее, еще пронзительнее и безвозвратнее. В этот час сад был поразительно красив, но мимолетная, ускользающая прелесть его отзывалась в сердце болью.

Учитель предпочитал любоваться вишнями на вечерней заре, когда цветущие деревья более всего на свете напоминали спустившиеся с небес облака, просвечивающие теплым солнечным светом. В этот ранний час усеянные цветами вишневые деревья также были похожи на облака, но не воздушные и легкие, от одного вида которых душа становится просторной и светлой, как само небо, а тяжелые, снеговые, вид которых вселяет лишь отчаяние и тоску.

Вишни неизменно напоминали Учителю о Лианоре. Там они цвели бесконечно долго, в Ром-Белиате же — лишь несколько весенних дней. Весна на Материке была недолговечна и оттого особенно ценна.

Элиар был рожден не на Лианоре. Элиар был рожден в Великих степях, где воздух плавится и дрожит от жары и почти круглый год стоит сухое лето. Очарование отчетливой смены всех четырех больших сезонов он познал только в Запретном городе, и с тех пор набухающие и распускающиеся по весне вишневые бутоны прочно соединились в его сознании с золотыми годами ученичества, с изысканной архитектурой храма Закатного Солнца и, конечно, с самим Учителем.

Несмотря на это, еще очень долго после разрушения Ром-Белиата Элиар не мог спокойно взирать на цветущие деревья: бесстыдная красота их ранила душу и вызывала затаенный гнев от царившей в мире чудовищной несправедливости. Как все могло идти своим чередом, ни на день не прерывая заведенный уклад, в то время как Красный Феникс Лианора был мертв? В то время как его собственная жизнь, разбитая вдребезги, лишилась всякого смысла? Все должно было умереть вместе с Учителем. Все должно было облачиться в траур и скорбь, утратить радость и вечно хранить память о его ушедшем полубоге. Весеннее очарование природы, увядшая когда-то жизнь, упрямо пробуждающаяся вновь, казались Элиару неуместной, злой насмешкой над глубокой печалью, поселившейся в его душе.

И вот теперь снова снег, снова закат эпохи… на сей раз, возможно, последней: его молитвами черное солнце медленно убивает Материк. Снова Учитель находится на пороге смерти, снова Элиар ничем не может помочь. Даже мысль о наиболее вероятном развитии событий была непереносима: чувство глубочайшей потери с новой силой обрушилось на Черного жреца, мешая дышать, придавив к земле своей тяжестью. Садовая дорожка, по которой спешил он к наставнику, вела мимо уютной беседки. Сейчас внутри не было никого, кто мог бы спастись там от холода: пустая беседка одиноко стояла под небом, полностью укрытая цветущими ветвями и покрывалами снега.