— Это черный мор. Неизлечимая болезнь переродившегося солнца, с которой мы безуспешно пытаемся справиться вот уже четыре сотни лет.
От этого ответа кровь застыла в жилах. Они с Шеатой, что, сговорились мучить его? Элиар взял себя в руки и все же решился возразить:
— Как такое возможно? — не слишком уверенно пробормотал он. — Ведь Учитель не способен заболеть… Разве ты не знаешь — нетленная лотосная кровь наместника небожителей неуязвима к любым болезням, неподвластна заражению!
— Верно, — нехотя согласился Яниэр, смутившись той безумной надежде, с которой Элиар смотрел на него. — Но на сегодняшний день это все еще не совсем она. Во время заражения до окончания процесса трансмутации оставалось шесть суток: лотосная кровь попросту не успела вызреть полностью. Красное солнце еще не родилось в ней. На совсем небольшую часть это по-прежнему была обычная смертная кровь, и из-за этого крохотного изъяна она оказалась заражена.
— Но почему болезнь развилась так внезапно? — искренне недоумевал Элиар. По-прежнему он настойчиво искал любые другие варианты и не желал смиряться со страшным, безнадежным заключением. — Обычно от заражения до последней стадии, которую мы наблюдаем сейчас, проходят месяцы, а то и годы… но никак не считаные часы.
Яниэр только вздохнул и бросил на него печальный взгляд. Воцарилось напряженное молчание.
— Течение и скорость развития болезни зависят от того, как именно произошло заражение и как долго длилось воздействие. — Яниэр пожал плечами, решив все же удостоить его ответом. — Если просто вдыхать воздух, напитанный тьмой, которым все мы дышим, тогда болезнь развивается медленно и незаметно. Это обычный случай. А вот прямое воздействие черного цвета, которому подвергся Учитель, невероятно редко и немыслимо сильно.
Краткое пояснение оказалось очень острым и пронзило сердце Элиара насквозь. Он никак не мог принять то, что случилось: судьба распорядилась так, что им выпал совершенно недопустимый, невозможный вариант развития событий! В ловушке Красных скал должен был погибнуть только он сам. В крайнем случае, учитывая то, что в самый последний момент Учитель тоже явился туда, они должны были погибнуть вдвоем… но не было, не могло быть такой вероятности, такой альтернативной реальности, в которой в ловушке погибал тот, кто ее устроил, а жертва оставалась жива и невредима! Творился какой-то абсурдный, дикий и кровавый трагифарс!
Видя явное замешательство Элиара, Яниэр неторопливо продолжил, решив подробнее развить свою мысль:
— Находиться рядом с тобою в момент столь мощного чародейства равносильно тому, чтобы получить огромную дозу излучения молниеносно. — В привычно прохладном голосе Яниэра сложно было разобрать эмоции. Элиар невесело усмехнулся. Обычно это раздражало, но сейчас вполне устраивало: по крайней мере, он не услышит невысказанных упреков и сожалений, которые порой могли ранить глубже, чем самые грубые, откровенные и тяжкие оскорбления. — Произошел колоссальный выплеск цвета, и черное солнце взошло прямо в крови Учителя, поднялось точно по его меридианам, испепелив на корню слабый росток едва зародившегося красного солнца. Если бы вместо Учителя поблизости оказался обычный человек, он умер бы на месте, не успев сделать вдох. Только благодаря силе лотосной крови Учитель все еще жив. Но красное солнце в его крови, затмившись, превратилось в черное и теперь убивает его.
Глава 37
Сердце феникса — из огня
Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон весеннего равноденствия
Зацветает розовая вишня. День тридцать пятый от пробуждения Бенну. Цитадель Волчье Логово
*черной тушью*
От сказанных Первым учеником слов Элиар замер и почему-то не посмел добавить, что Учитель не только был рядом с ним, но и принял личное участие в чародействе, что, несомненно, оказало намного более губительное воздействие и лишь ускорило течение болезни…
Знал ли Учитель о таких последствиях своего вмешательства? Скорее всего, знал: на Лианоре наставнику приходилось лично иметь дело с бушующим черным мором. Должно быть, он знал об этой болезни даже больше них с Яниэром, вместе взятых.
Но что есть по сути своей черное солнце, как не затмение солнца красного? Не в силах думать ни о чем другом, Элиар замолчал и нахмурился.
И все-таки донельзя логичное объяснение не до конца устраивало его. В нем было одно, но очень важное упущение: как мог пресветлый владыка миров в час большой беды не защитить своего избранника, того, кому даровал благоволение? Это походило не на случайность, а на немедленное жестокое наказание, строгую кару небес. Но чем мог Учитель так прогневать хозяина Надмирья Илиирэ? Учитель всегда был самым преданным, самым верным жрецом древних богов…
В этот момент Яниэр извлек что-то из мешочка своих эликсиров и снадобий и протянул было руку к лицу Красного Феникса.
Заметив, что Первый ученик собирается потревожить покой мирно возлежащего в лекарственной воде Учителя и чем-то накормить его, Черный жрец отреагировал немедленно:
— Что ты делаешь? — нервно рявкнул он. — Это еще что такое?
— Это белая смоква, — терпеливо объяснил Яниэр, по первому требованию показав Элиару открытую ладонь с упомянутой необычной смоквой. — Она пропитана составом непревзойденного напитка бессмертия: смесью преобразованного белого нефрита, киновари и серы, а также некоторых редких тайных ингредиентов. Почти всю ночь я усердно медитировал, вкладывая в смокву самую тонкую духовную энергию, и наложил на нее самые мощные исцеляющие заклятия. Если вложить в рот умирающего зачарованный таким образом плод, получится, насколько возможно, замедлить течение болезни. Поверь, лучшего способа нет.
Неожиданно для самого себя Элиар безмолвствовал, будто обратившись в статую. Не дождавшись ответа — позволения или запрета, — Яниэр мягко дотронулся до расслабленного лица Учителя. Не вмешиваясь, Элиар пристально и в то же время отстраненно наблюдал за каждым движением порхающих пальцев целителя: произнесенное Яниэром бескомпромиссное слово «умирающий» потрясло его.
Но не только оно.
Отчего-то Элиар почувствовал, что для своего же блага не должен сейчас вторгаться. Перед ним из неверных теней прошлого, общего большого прошлого Учителя и Первого ученика, будто возник до невозможности острый осколок былого… нельзя было безнаказанно коснуться его — и не порезаться, не испытать боль.
Причудливо проступая сквозь реальность, накладывался на нее неуловимый призрак иного. В узкой ладони Яниэра мерещилась Элиару какая-то другая смоква… не белая от переполнявшей ее горькой целебной магии — темно-фиолетовая, живая… лопающаяся от спелости и переполненная только неизбывной сладостью…
В груди разлилась обжигающе-горячая кислота. С невыносимыми муками Элиар неотрывно следил, как четко очерченные губы Учителя приоткрываются от деликатного чужого касания. Элиар вдруг заметил, какие красивые у Яниэра руки, изящные запястья, тонкие пальцы… Кажется, в движении их не было ничего чрезмерного, излишнего… ничего сверх необходимого… ровным счетом ничего, помимо самой естественной, самой рядовой заботы врачевателя о больном. Как глупо… у него не было никаких разумных оснований злиться или ревновать. Но все же Элиар не мог избавиться от зудевшей, засевшей очень глубоко мысли, что происходит что-то такое, чего ему для собственного душевного спокойствия видеть не следовало. В мгновение ока купальня в Красных покоях стала заколдована. Повис в воздухе слабый отголосок, отзвук давней тягучей сцены, которая длилась и длилась в сердце ее участника, упрямо тянулась сквозь дни и столетия… повис, словно невесомое облако, которое не успел еще развеять ветер.
Аккуратно, с превеликой заботой, Яниэр вложил в рот Учителя зачарованный плод белой смоквы. В прозрачных глазах Первого ученика стояла странная пустота: по волнам воспоминаний неотвратимо скользил он куда-то в былое. Изнывая от болезненности, хрупкости и ломкости мига этой нежной близости, Элиар молчал. Что мог он поделать? Он хорошо знал, что, как и для него самого, Учитель очень дорог для Яниэра. И он не посмел прервать эту трогательную и печальную сцену, хоть она и была невыносима, растравляя душу, разрезая сердце на тонкие лоскуты безысходной, щемящей тоски.
