Некоторое время Яниэр молчал, и по лицу его, как и ожидалось, нельзя было определить, между какими именно ответами он сомневается. Элирий ждал слов Первого ученика со смутной, спрятанной глубоко внутри тревогой: в конце концов, столь сильный дар без присмотра и наставлений опытного Учителя вполне мог привести к безумию.

— Его светлость мессир Игнаций Лермон Арк неизмеримо мудрее и опытнее вашего недостойного ученика, — откликнулся наконец Яниэр. — Как известно, слова Первородного ни в коем случае не должны подвергаться сомнению со стороны простых смертных…

Он на мгновение замолк, взирая на точеные лица Первородных и ловя на себе сразу два выжидающих, проницающих его насквозь взгляда.

— А потому не мне отвечать на этот вопрос, мессир Лар, — обтекаемо подытожил Яниэр, опустив глаза.

— Но я спрашиваю тебя. — Красный Феникс нахмурился. Сколько же времени прошло с их давних совместных прогулок по побережью? И насколько сильно изменился с тех пор его Первый ученик?

— Смерть Учителя усугубила природную импульсивность Элиара, — уступая давлению, Яниэр вынужден был подчиниться и вновь заговорить. — В моменты сильных эмоциональных потрясений у него случаются приступы темного безумия, во время которых Элиар не осознает, что делает, совершенно не контролирует свою ярость. Возможно, Учитель помнит, что Второму ученику всегда было сложно совладать с яростью…

Элирий ничего не ответил, давая знак продолжать.

— Он и вправду легко впадал в бешенство, особенно первое время, но… если мне разрешено высказаться со всей откровенностью, то была мрачная эпоха отчаяния и безысходности, во дни которой и самые стойкие духом были близки к тому, чтобы потерять разум. Не уверен, что краткие эпизоды помешательства можно расценивать как подлинное безумие…

Учитывая всегдашние разногласия, в прежние времена Яниэр не упустил бы возможности навсегда избавиться от ненавистного соученика. Да, не хотелось и вспоминать, какой ценой он отделался от волчонка однажды. Но сейчас Яниэр отчего-то колебался, и Элирий с удивлением следил за тем, как аккуратно и тщательно Первый ученик подбирает слова и как будто бы даже ищет компромисс, который устроил бы всех.

— Если мне позволено выразить мнение, — поклонившись, заключил Яниэр, — я не смею оспорить обвинения Первородного. При необходимости я исполню свой долг и приму участие в ритуале запечатывания души. Состоится он или нет, зависит только от Учителя. Я умоляю Учителя поразмыслить и принять правильное решение. Последнее слово за вами, мессир Лар.

Игнаций благосклонно улыбнулся этой речи, но Яниэр никак не отреагировал, оставаясь зримым воплощением хладнокровия. До какой же степени Первый ученик опасается своего спасителя? Впрочем, то были разумные опасения: от Золотой Саламандры и вправду можно ожидать всего чего угодно. Игнаций хитер, безжалостен, злопамятен и силен и совершенно не зря занимал в свое время пост верховного жреца храма Полуденного Солнца. Наверняка он рассчитывает восстановить свое положение в Бенну после того, как чужими руками расправится с Элиаром. Яниэру приходится быть очень осторожным в суждениях, а потому он давно обучился тщательно взвешивать все, что говорит.

Элирий сухо кивнул и отвернулся. В любом случае, что бы ни сказал сейчас Яниэр, слово Первородного весило больше, чем любое другое слово, даже больше, чем прямые свидетельства очевидцев. Даже выступи Яниэр в защиту соученика, по закону Красный Феникс должен был пренебречь его показаниями.

Вдобавок, как ни отвратительно признавать, слова Игнация не грешили против истины. Черное солнце действительно сводит с ума, дотла выжигает рассудок. Конечно, Элиар и его приспешники не подвластны губительному воздействию излучения, но все же они, как прежде и последние чародеи Лианора, заражены черным безумием, что с сиянием черного солнца просочилось в их кровь.

И разве не первым Элиар лишился чести? Разве не сам навлек на себя беды? Он предал все, что было свято: отступился от учения небожителей, от верности наставнику и собратьям. Он отрекся от храма и без жалости, как со слепыми котятами, расправился с оставшимися без защиты Совершенными. Он уронил мир во тьму, а значит — он враг. Своим собственным предательством он заслужил, чтобы однажды предали и его.

Душа Элирия была не на месте, но другого выхода, увы, он не видел. Какое же будущее ждет их всех впереди? И ждет ли вообще?

Если не предпринять ничего прямо сейчас, никто не уцелеет, и будущее не наступит ни для кого.

Невероятно, но в новом предательском мире светоносное солнце стало его врагом. Его ученик стал его врагом. Эта единственная дикая мысль с силой пульсировала, билась в сознании Красного Феникса и не давала покоя: его ученик — враг ему.

— Оставьте меня, — бесцветным, ничего не выражающим голосом приказал его светлость мессир Элирий Лестер Лар. Напоенный дождями сладкий весенний воздух вдруг показался ему горьким. — Оба.

Глава 13

День будет судным

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон ясного света

Цветет красный шиповник. День двадцать пятый от пробуждения Ром-Белиат. Красная цитадель

*киноварью*

Однако, вступая в прямое противоречие с самолично отданным верховным жрецом приказом, в зале для аудиенций кто-то остался.

В раздражении Элирий поднял взгляд на посмевшего ослушаться и замер, не веря собственным глазам. Увиденное не укладывалось в голове, было невероятным, невозможным, но все же — в храм Закатного Солнца прямиком из надзвездных высей снизошел небожитель.

И не какой-нибудь рядовой небожитель вроде Алейрэ, которого ему, Красному Фениксу Лианора, позволительно было поприветствовать простым кивком. Пред ним был тот, при виде которого благоговейно падали ниц даже обитатели Надмирья — сам Илиирэ, небожитель высшего ранга, управитель богов, хозяин вечерней зари и брат-близнец падшего бога Инайрэ. Красота его была словно зимнее солнце: строгий лик по выразительности не отличался от лика ледяной статуи.

В храм Закатного Солнца явился вечный и пресветлый владыка миров, которому, собственно, и был посвящен этот храм.

На несколько мгновений Элирий перестал дышать. А потом, едва придя в себя от потрясения, сошел с пьедестала и распростерся перед высоким гостем, в знак глубочайшего почтения коснувшись лбом холодных каменных плит. Длинные узкие ленты и полы верхней мантии с вязью пылающих красных солнц расстелились далеко позади него.

— Поднимись, Красный Феникс Лианора, трижды рожденный, вернувшийся из великого запределья, хранитель истинного цвета. — Напевный голос Илиирэ звучал как несколько голосов, слитых в божественный унисон: звуки священной речи ли-ан затекали прямиком в сердце, не встречая преград, точно прохладная ртуть, которая везде находит дорогу. От ртутных слов сердце отяжелело и, кажется, почти перестало биться. — Отрадно вновь видеть тебя среди живущих.

Элирий молча повиновался, не ожидая ничего хорошего от внезапного визита божества, которому долгие годы возносил он свои смиренные молитвы. Поднимаясь на ноги, Красный Феникс вдруг подумал, как, должно быть, дурно почувствовал себя Яниэр от того унижения, которому они с Игнацием демонстративно подвергли Первого ученика.

— Помнишь ли ты наш с тобою нерушимый завет? — Серебряные глаза Илиирэ полыхали бледным пламенем, серебряные волосы слегка развевались от исходящей от верховного божества лучистой энергии, напоминая крылья зимних птиц. Долго смотреть на него было невозможно, ровно так же, как и смотреть на первоогонь, по природе своей испепеляющий все живое.

— Конечно, пресветлый владыка миров, — предупредительно отвечая на этот почти риторический вопрос, Элирий склонился в сообразном случаю поклоне, а именно самом низком, самом почтительном поклоне из тех, что мог выполнить, оставаясь на ногах.