В глазах Янары снова стыл лед. И знаменитая северная гордость.

Взяв себя в руки, она с усилием поднялась.

— Простите мне эту недостойную сцену, молодой господин, — голос ее немного окреп, сделавшись, хоть и тихим, но твердым. — И прощайте.

— Незачем просить прощения, — с чувством возразил Элиар. — В том, что произошло, нет вашей вины. Я бы очень хотел помочь, но это не в моих силах. Мне очень жаль.

Янара воззрилась на него с какими-то смешанными чувствами, отражавшимися в глазах.

— Женское сердце подсказывает мне, что вы достойный и добрый человек, молодой господин, — проницательно заметила она. — Я справлюсь одна, ведь мне некому довериться и открыться. Да и не в обычаях северян лить слезы на людях. Но вы, совершенно посторонний человек, сделались невольным свидетелем моего горя, которое слишком сильно, чтобы я смогла его сдержать. Разделите же его со мной хотя бы на эту единственную ночь, если сочувствуете и желаете поддержать.

Красный Волк опешил от этой нежданной, вызывающей симпатию откровенности. В Ром-Белиате он давно отвык от проявления искренних чувств, давно приучился к холодному притворству, тонкому искусству лицемерия и строгим правилам этикета Совершенных.

— Что ж, буду рад, если мое присутствие поможет вам справиться с отчаянием.

В ответ на его слова Янара резко нагнулась за оброненным свитком и начала судорожно разглаживать лощеную бумагу, исписанную хорошо знакомым почерком. Внезапно протянув лист Элиару, она потребовала:

— Читайте! Слышите? Читайте же!

Элиар вздрогнул, отшатнувшись от письма, как если бы то вдруг обернулось ядовитой степной гадюкой. Знакомые очертания почерка Учителя обожгли сердце. Послание было скреплено личной печатью Красного Феникса! Немыслимо читать такое без разрешения. Кроме того, даже мельком брошенный взгляд сразу давал понять, что в послании.

Чего она добивается? Учитель доверил ему это крайне деликатное письмо с тем, чтобы его не коснулась ничья рука, кроме той, кому оно предназначено. Оно было написано для Янары, для нее одной. Неужели это не понятно?

— Вы слишком потрясены и воспринимаете все чересчур болезненно, — попытался отвлечь ее Элиар. — Не нужно мучить себя. Успокойтесь…

— Разделите со мной мое горе, — чуть слышно, без выражения повторила Янара, и нервные пальцы ее снова начали подрагивать. В кристально прозрачном сердце северянки как в прозрачной воде отражались все тайные движения души. — Прочтите же проклятое письмо… Чтобы я знала, что это не бред моего измученного рассудка, что это написано на самом деле… Прочтите, как жесток этот человек!

Элиар больше не мог оставаться безучастным. Янара явно не в себе и требует странного. Возможно, она и вовсе больна… если просьбу оставить без внимания, с ней может случиться истерика. Начнется крик, в покои сбежится стража…

В конце концов, нет ничего страшного в исполнении этой маленькой прихоти, принялся уговаривать себя Элиар. Ведь он и без того знает, что в письме. Обычное дело: в очередной раз сластолюбец бросает надоевшую игрушку. Подумав об этом, Элиар вдруг задрожал, почувствовав жгучую злость на наставника за его капризное, равнодушное, исполненное порока сердце… а в самой сердцевине внезапно охватившего его огня горячей кислотой растекалось ревнивое, почти нестерпимое любопытство: почему Учитель вообще снизошел до объяснений?

В следующий миг глаза жадно скользнули по ровным рядам изящной, каллиграфически безупречной рунной вязи, и Красный Волк обмер. Каждый начертанный бесстрастной рукой знак скрывал за собой такую глубину чувств и такое откровение, какие сложно было ожидать от холодного и замкнутого наставника. Донельзя интимное письмо опалило руки, и Элиару стало дурно оттого, что он осмелился его прочесть. Собственная дерзость не укладывалось в голове. Но было поздно.

Красный Феникс писал о многом. О том, что спустя столетия молчания и безразличия сердце его вновь ожило и он не желает, чтобы посетившие его искренние чувства выродились в сорняки обычной любовной интрижки. К сожалению, общественное положение и большая власть, которой он обладает, обязывают не позволять себе чувств: они сделают его уязвимым. Эту слабость можно будет использовать против Ром-Белиата, благоденствию которого посвящена его жизнь.

Он никогда не возьмет Янару в супруги. Это невозможно по многим причинам, главная из которых — строгие традиции Первородных запрещают повторные браки, а Красный Феникс в юности уже был обручен и связан клятвенными обязательствами. Кроме того, он принадлежит своему божеству — верховному жрецу не пристало опутывать себя земными узами, если это не высшие духовные узы двойного совершенствования.

Иную же участь он считает для Янары унизительной и недостойной. Встреча их — ошибка, а может, безжалостная насмешка судьбы. Он призывает Янару подумать о грядущем и, для ее собственного блага, постараться забыть былое. Поскольку любовь — огонь, который лишь губит тех, кого хочет согреть…

Письмо Учителя оказалось очень нежным. К удивлению Элиара, сама эта невозможная, пронзительная нежность ранила сильнее всего на свете, причиняла боль и Янаре, и ему.

Красный Волк с трудом оторвал взгляд от злосчастной бумаги, шокированный открывшимися обстоятельствами жизни наставника. Как реагировать на них, он не знал. В душе царила полнейшая растерянность, в голове — беспорядочная сумятица мыслей.

Так, значит, Учитель был обручен с сестрой Игнация? Никогда прежде Элиар не слыхал об этой загадочной женщине. Должно быть, она погибла уже очень давно. Должно быть, все эти события случились во времена, о коих всем ныне живущим известно крайне мало. Когда рожденный в Городе-Солнце Элирий Лестер Лар, юный наследник рода владетелей Лазоревых гаваней, не сделался еще всесильным Красным Фениксом Лианора, чуждым человеческих чувств и слабостей недостижимым наместником небожителей на земле. Неужели когда-то и вправду он вел себя как живой человек, способный на искренность, на… любовь? Поверить в это было одновременно невозможно и… отчего-то очень, очень больно. Элиар едва удержался, чтобы в гневе не отбросить, не разорвать в клочья истерзавшее его письмо, в котором оказалось сокрыто больше, чем написано. Искреннее, окутанное глубокой печалью письмо. В конце концов, оно принадлежало не ему.

Красный Феникс не возьмет в супруги Янару. И никогда не возьмет в супруги ни одну другую женщину. От этой мысли Элиар почувствовал некоторое успокоение.

«Гони от себя желания. Они — слабость,– говорил Учитель. И, кажется, сам старательно следовал этому принципу.– Никогда не показывай своей слабости».

Невидяще смотря куда-то в пустоту прямо перед собой, Янара грустно улыбалась и расчесывала белоснежные волосы резным деревянным гребнем. Движения ее были ровными, почти механическими. Сейчас она и в самом деле напоминала чудесную куклу, в которой, увы, что-то сломалось навсегда.

— Это не его вина, ведь так? — Янара устало прикрыла глаза. Прозрачный взгляд ее затуманился и поблек, словно небеса затянуло дождем. — Всего лишь прихоть слепой судьбы. Мы родились огнем и мотыльком, которые не могут быть вместе: у каждого из нас свой путь. Это безусловно верно, и умом я понимаю это. Но мотылек не может изменить свою природу… не может не лететь навстречу гибели.

Элиар не знал, что ответить, и только нахмурился. Традиции Лианора предписывали Совершенным не снисходить до прочих. Однако, если бы Великий Иерофант Ром-Белиата действительно желал этого, он отыскал бы способ обойти традиции. В конце концов, наместник небожителей стоял над земным законом и мог позволить себе преступить его. Дело тут было в ином. Очевидно, причина того, чтобы преступить закон, оказалась для Красного Феникса… недостаточна, слишком мала. Даже если бы ничто на свете не препятствовало законному союзу с Янарой, Учитель не пошел бы на это: безвременно погибшая сестра Игнация оставалась первой и единственной женщиной, которую Учитель когда-то любил. Пускай теперь той любви больше нет, в сердце Красного Феникса она запечатлелась навсегда, заняла сакральное место в душе, и этого не изменить.