И мне ничего не оставалось, как еще раз встретиться с клиенткой Ольгой.

Я подъехал к СИЗО, в район станции метро «Текстильщики», где содержались женщины.

Я знал, что этот следственный изолятор был построен относительно недавно и представлял собой здание из желтого кирпича с башенками по углам, напоминавшими шахматные фигуры ладьи. До нового здания СИЗО женщины содержались в Бутырке в отдельном корпусе, названном «Кошкин дом». Про это соседство мужского и женского изолятора ходили легенды о тюремных романах, о переписках, о коротких свиданиях, о продажной любви женского контингента.

Но в бюро пропусков меня ждала совершенно неожиданная новость.

– Вашу клиентку перевели в «Матросскую Тишину», – коротко сказала мне дежурная.

– Позвольте, но почему? – спросил в недоумении я.

– Все вопросы к вашему следователю.

Мне ничего не оставалось, как покинуть изолятор в Текстильщиках. Я сразу достал мобильный и перезвонил следователю.

– Да, ее действительно перевели на больничку в «Матроску».

– А что случилось? Почему в больницу? – спросил я.

– У нее в камере произошла ссора. Она слегка пострадала. Впрочем, все подробности узнаете у нее сами. По моим данным, машина с ней еще в пути, – ответил следователь.

Закончив разговор со следователем, я направил свою машину в сторону Сокольников на улицу Матросская Тишина, где находился знаменитый следственный изолятор.

Подъехав к «Матросской Тишине» – относительно высокому зданию, окрашенному в желтый цвет, – я заметил вереницу милицейских микроавтобусов с затемненными тонированными стеклами. На каждом имелась табличка с надписью определенного отдела внутренних дел.

Я сразу понял, что сейчас происходит доставка арестованных в следственный изолятор. Автобусов из различных районов было около двенадцати. Теперь мне необходимо было отыскать автобус, который привез Ольгу. Но, пройдя дважды весь ряд автобусов, я так и не обнаружил его. «Либо Ольгу уже доставили, либо ее еще не привезли», – подумал я.

Пройдя вовнутрь следственного изолятора, я поднялся на второй этаж, где находилась картотека всех лиц, содержащихся в этом учреждении.

Дежурная по картотеке удивленно посмотрела на меня, когда я ей назвал фамилию своей клиентки.

– Так вам в шестой нужно ехать, там женщины содержатся, – ответила она.

– Я только что оттуда приехал, мне сказали, что мою подзащитную сегодня привезли к вам в больничку.

– Так если сегодня привезли, у меня данные будут только в лучшем случае завтра.

– Что же мне делать? Мне срочно нужно с ней переговорить.

– Ничем помочь не могу, – сухо сказала мне дежурная и закрыла передо мной окошко картотеки.

Расстроенный, я медленно пошел по тюремному коридору, но неожиданно остановился, вспомнив, что у меня есть знакомый врач из спецблока отдельного корпуса СИЗО. На мое счастье, он оказался на месте.

Я коротко изложил ему свою просьбу об экстренном свидании со своей клиенткой.

С Владимиром Николаевичем, тюремным врачом, у меня были неплохие отношения. Познакомились мы примерно три года назад, когда один из моих клиентов заболел, и Владимир Николаевич стал его лечить. Но поскольку в тюремной больнице не было хороших импортных лекарств, то пришлось их доставать через жену клиента, которая их, в свою очередь, заказала и получила из-за границы. Импортное редкое лекарство, которое, естественно, отсутствовало в списке разрешенных лекарств СИЗО. Тогда Владимир Николаевич пошел навстречу нам и, получив визу от начальника учреждения, добился его использовать в лечении.

Через некоторое время клиент выздоровел, а еще через некоторое время благополучно вышел из тюрьмы в связи с прекращением против него уголовного преследования.

Позже я узнал, что он на воле встречался с тюремным врачом и отблагодарил его за внимание и персональное лечение. После этого случая у меня два клиента, будучи в тюремной больнице, обращались за помощью к Владимиру Николаевичу. И каждый раз в тот период, когда я встречал в тюремном коридоре врача, мы разговаривали на темы болезней моих и его клиентов.

Но однажды, после долгого и очень изнурительного допроса, сердце схватило и у меня, и вновь на помощь пришел Владимир Николаевич, который проявил большое внимание и заботу. На следующий день я пришел специально в СИЗО и передал в качестве благодарности дорогой французский коньяк и конфеты.

– Да, привезли ее час назад. У нее в камере с кем-то был конфликт. Порезали ее, – сказал Владимир Николаевич.

– Сильно? Это опасно?

– Не очень. Вылечим. Но придется несколько дней полежать у нас.

– Мне нужно срочно ее увидеть, – сказал я.

– Это почти невозможно.

– Но вы сказали, почти, значит, шанс все же есть?

– Шанс действительно есть. Но это риск.

– Я готов рискнуть.

– Это понятно. Но все неприятности лягут на меня, – ответил Владимир Николаевич.

– Но мне действительно очень нужно. От этой встречи и разговора зависит ее дело.

– Ладно, пошли. Скажу, что вы следователь, – сказал Владимир Николаевич.

Мы пошли по длинным тюремным коридорам, переходя из одного корпуса в другой. Я видел, как Владимир Николаевич волновался каждый раз, когда мы встречали кого-либо из сотрудников изолятора.

Наконец мы оказались у дверей так называемой больнички.

Больничный корпус отличался от обычного тем, что, помимо камер для больных заключенных, были кабинеты для медперсонала и кабинеты процедур и операций. Все эти медицинские кабинеты были на отдельном этаже. Палаты, а лучше сказать, камеры с больными были отдельно.

Когда дверь нам открыл охранник, Владимир Николаевич поздоровался с ним и представил меня как следователя прокуратуры. Он сказал, что следователю нужно недолго переговорить с больной девушкой, которую только что привезли. Охранник в знак согласия только кивнул. Мне повезло, что рабочий день у медперсонала уже закончился и на больничке оставалось ограниченное количество людей.

– У вас ровно десять минут, и ни минутой больше, – полушепотом сказал мне Владимир Николаевич.

– Я уложусь.

Через минуту я вошел в палату – камеру, где находилась Ольга.

Палата была небольшая, не больше девяти квадратных метров. В ней было две кровати. На одной лежала Ольга, вся перевязанная, другая была свободна.

– Ольга, что случилось в камере? Как ты себя чувствуешь? – спросил я ее.

Ольга приподняла голову и посмотрела на меня удивленно.

– Как вы сюда попали?

– Сейчас не об этом. Что случилось? – повторил я свой вопрос.

– В камере на меня без всякой причины напала одна наркоманка. И вот пыталась порезать мне лицо заточкой. Я закрывала лицо руками, и все руки у меня теперь порезаны, – сказала Ольга и подняла свои забинтованные руки.

– Но почему она на тебя напала?

– Сама не знаю. Создается такое впечатление, что она хотела меня убить. Ее за убийство своего любовника посадили.

– Ладно, времени у нас мало. Слушай новости, – и я рассказал ей про Сашу и Толика, затем про встречу с банкирами и про подозрения, что Аркадий жив.

– Нет. Он точно мертв, я сама видела – его лицо все в крови. Он точно мертв. А вот про Толика все странно. Почему его не арестовали, а задержали только меня? Разве это возможно, что он убил человека, а потом пришел с повинной и его при этом не задержали? – спросила она меня.

– Нет. Это исключается, – ответил я. В этот момент в палату заглянул Владимир Николаевич.

– Пора. Заканчивайте, – сказал он.

– Это наш доктор, он о тебе позаботится. Ни на какие допросы и беседы без моего участия не ходи.

– Мне вообще ходить трудно. Крови, говорят, я потеряла много, – сказала Ольга.

Вскоре я благополучно покинул стены следственного изолятора. На улице уже стемнело. Народу стало меньше. Исчезли милицейские автомашины, стоявшие несколько часов в очередь на въезд в СИЗО, пропала очередь из родственников, желающих сдать передачи для своих арестованных сыновей, мужей и братьев. Только редкие прохожие шли по этой безлюдной улице. Мое внимание привлекло несколько машин, стоявших по углам здания следственного изолятора. Я знал, что именно на боковые стороны выходят окна камер, так как фасадную сторону занимают окна следственных и служебных кабинетов СИЗО.