Любовь не заточишь в тюрьму, но она здесь, она хранит Марека, ибо он вновь и вновь ее переживает. Он начинает с самого начала, со встречи, которая привела их к первому свиданию. Перед ним оживает клен у реки, атмосфера любви в Праге, всплеск чувства в Чиневеси, помолвка в Роуднице. Память словно разгребает песчаные наносы и вызывает образ за образом. Одни образы четки, другие туманны. Но все вместе помогают уяснить некоторые истины: что существует великая любовь, неизбежность потери и бессилие перед обстоятельствами, которые выдвигает жизнь. Марек в конце концов понимает, что любовь — это частица бога и что она может быть вечной. Или что вечность непрестанно обновляется в любви человека.
Марек хотел бы вырвать Анделу из этой тьмы, освободить из роудницкого заточения и укрыть ее в себе. Но ему приходится довольствоваться видениями, посещающими его время от времени. Ему кажется, что она выходит из каменной стены смеющаяся, покрытая росой, словно только что родилась, словно в прошлом у нее всего лишь одна минута жизни. Она такая умиротворенная, что могла бы успокоить все грядущие бури. Вот она стоит здесь, в тюрьме, тихая и погруженная в себя, с тоской в глазах, будто ее душу мучат или упрекают воспоминания. На ее губах очарование любви, на правой руке сидит пчела. Марек чувствует, что для него существует только Андела, и шлет ей целый поток нежности, все, чем обладает. Нежности в нем — горы, и он хочет наконец эту нежность истратить. Он уговаривает Анделу, чтобы она не куталась в туманное покрывало, чтобы не исчезала. Девушка согласно кивает головой, но, несмотря на это, неслышно исчезает. Марек понимает, что боль любви у Анделы сейчас сильнее, чем у него. Может, ее боль сильнее всего на свете. Мир Анделы должен бы быть устлан бархатом и шелком, а ей приходится так безнадежно страдать. Кто в этом виноват? Марек не знает, хотя, без сомнения, главное действующее лицо этой драмы он сам.
После долгих часов размышления он убеждается, что он и главный виновник. Он не умел устроить свою жизнь: встречался с людьми, которых встречать не хотел, ввязывался в истории, которые обошлись бы и без него, отдавал предпочтение мужскому тщеславию перед самым естественным человеческим чувством, не умел вовремя отойти от чуждого ему мира. Внешне он выглядел как молодой дворянин, живущий своей собственной жизнью, но в действительности носил в себе частицы Яна Сука, Регины, Шимона, Дивиша, Михала, Пардуса, а может быть, и Иржи. А ведь внутрь себя он должен был пустить только Анделу. Он не достиг той любви, когда она становится чудом. Он подавлял в себе сумасшествие и помрачение, которые приносило ему, как любому другому, это древнее человеческое чувство. Не причастные к их любви люди преграждали ему дорогу к Анделе, а он их не устранял. Короче, он хотел угодить всем: людям, времени и внешнему порядку. Довольствовался размышлениями и мечтаниями даже тогда, когда уже настало время действовать: посадить Анделу на коня и умчать ее в необъятный мир, о котором они вместе мечтали. Так поступал Шимон, так должен был поступить и он. Может быть, он был бы вскоре убит, но какое это имело бы значение? Неделю прожить с Анделой и умереть. Лучшей судьбы он и не желал бы.
Вместо этого он в находской башне, мерзнет, голодает, и нет у него никакой надежды, что он вырвется отсюда. День тянется за днем. Тюремщик зевает, сутулится и замыкается в своем равнодушии. Холод проникает Мареку в сердце, сырость — в душу. Искорка жизни все же тлеет в нем, но так слабо и ненадежно — вот-вот угаснет.
Вацлав Брич находит его в странном состоянии. Время уже близится к весне, и природа на пути к пробуждению. Марек слаб, он почти не двигается. Впрочем, у него нет и желания двигаться. Ему довольно того, что он ест и спит. Для настоящей жизни ему нужно ежедневное воссоздание самого себя, которое можно обрести, лишь встречаясь с людьми. Конечно, к нему заходит тюремщик. Но и тот на глазах дряхлеет, словно соревнуясь с Мареком. Единственная его забота — пережить Марека хотя бы на неделю, хотя бы на один день. Ему хватило бы и часа. Он совсем впал в уныние, у него грустные глаза, а его бормотание невразумительно. Он путает день и ночь, холод и тепло, а возможно, и времена года. Без Моники его жизнь превратилась в дым.
Но и Марек не знает, что такое свет и что такое тьма, он останавливает готовое сорваться слово и прислушивается лишь к звукам своей души. Его беспокоит даже движение век. Он вновь и вновь ищет объяснения своему несчастью, своему падению, своей скорби. Только ему это не удается. Он ощущает в душе огромную пугающую пустоту. Притом он взирает на свое бессилие с абсолютным равнодушием, но именно глубокая меланхолия и удерживает его в жизни.
Вацлав Брич окликает его, смеется, расталкивает, пытается вдохнуть в него силу. Сначала он не узнает Марека. А узнав, не может скрыть удивления. Что случилось с ним за одну только зиму? Ведь эта тень нисколько не похожа на Марека, хотя, бесспорно, это он. Брич чувствует себя связанным с его судьбой и в какой-то степени ответственным за него. Поэтому он и пытается возвратить его к жизни.
— Марек, что с тобой? — настойчиво пристает к нему Брич.
— Значит, я еще не покойник, — звучит тихий ответ.
— На дворе весна. Цветут деревья и щебечут птицы.
— Я уже не считаю дней.
— Я был в отъезде и, вспоминая о тебе, думал, что ты уже на службе у пана Колды.
— Я у него в тюрьме.
— Марек, почему ты такой упрямый?
— Это пан Колда упрямый.
— Тебе нужно выйти из башни, иначе ты погибнешь здесь.
— Я думал, что человек умирает быстрее.
— Я попрошу пана Колду, чтобы он выпустил тебя из башни. Я поручусь за тебя.
— А что станет с тюремщиком? Ему придется умереть в одиночестве.
— А ты не заботься о тюремщике, — говорит Вацлав Брич и бросает на Марека удивленный взгляд. Марек не видит этого из-за темноты. В груди Брича бьется сердце товарища, и всем этим сердцем он хочет спасти юношу. Мареку становится немного легче.
Марека переносят в комнату Вацлава Брича, который даже сейчас не скупится на смех. Сыплет его направо и налево. Мареку кажется, что смех этот легкий и мелькает, как крыло птицы. Тихо в спокойном доме Брича. Марек покорно позволяет обслуживать себя и кормить. Он еще не пришел в себя, и, когда спит, какой-то уголок его сознания бодрствует. Но через несколько дней Марек преодолевает и это и спит как убитый. Понемногу он выздоравливает. Ноги его снова делаются ногами, руки — руками, грудь становится сильной, морщины на коже разглаживаются. Его сознание проясняется. Оно продирается из зарослей воображения к трезвой реальности. Брич лечит Марека хорошим настроением и рассказывает ему обо всем, что видел и слышал.
Наконец Марек может выйти в замковый двор. Он обнимает взором все: стены домов и укреплений, окружающие холмы, полные праздничной зелени, и все, что есть в небе, — сияющее солнце и узорчатые облака. Он чувствует свое окрепшее тело, вдыхает свежий душистый воздух, свет в его глазах сливается со светом солнца. Он видит все. Даже то, что невидимо. Ему хочется и ко всему прикоснуться, хотя делает он это осторожно, словно все вещи утыканы шипами. А здесь есть что посмотреть и к чему прикоснуться. Весна провозглашает, что останется в Находе навсегда. Ее свежие краски требуют от Марека нового взгляда. И новый слух тоже нужен, потому что колокола костела размеренно звонят и Марек слушает их. Только Анделы здесь нет. Но кто знает, может, она смотрит откуда-то издалека своими огромными испуганными глазами. Или не смотрит?
Марек хочет побывать прежде всего на том месте замковых укреплений, где погиб Дивиш. У него сердце сжимается, когда он видит обрыв, который пришлось одолеть Дивишу с его воинами, прежде чем они взобрались на стену. Но там их ждала смерть. Находские воины позволили им взобраться на галерею, а потом, нанеся смертельные раны, сбросили их вниз.
Марек ясно видит все это, ведь Дивиш был его другом. Их дружба крепла даже от ссор. Это правда. Но когда наступила минута настоящей опасности, то Дивиш бросил на чашу весов все. Поступил бы так же Марек? Без сомнения. Марек жалеет, что уже не может отплатить Дивишу тем же. Марек теперь будет жить и за него. Укрепит свою честь его честью, увеличит свою храбрость его храбростью. Рядом с Шимоном будет хранить в себе и Дивиша. От него теперь многое будет зависеть. Жить за троих людей. Бороться так, как подсказывала им их совесть. Но вместе с тем остаться верным своей любви.
