— Ты что валяешь дурака? — злится пан Колда.

Острие его меча втыкается в пол.

— Делайте со мной что хотите, — глухим голосом говорит Марек. Закрывает глаза, словно не желает больше здесь присутствовать.

— Защищайся! — кричит пан Колда и снова поднимает меч. Его злит, что он не понимает поступков этого юноши.

— Вы убили Дивиша из Милетинка! — восклицает Марек. Он все еще не может совместить образ веселого Дивиша и смерть. Дивиша и могилу, Дивиша и конец жизни.

— Убил, — злобно смеется пан Колда. — И убьем всякого, кто поднимется против нас!

— Я перед вами! — восклицает Марек отчаянным голосом. — И хочу умереть от меча.

— Э, нет! Так я не играю, — спокойно говорит пан Колда. — Легкой смерти захотел? Нет, тебя ждет кое-что другое. Назад, в башню!

— Пусть моя жизнь будет на вашей совести, — говорит Марек так ясно, что слышат все. И сам идет навстречу тюремщику.

Меч остается лежать на полу. В зале наступает мертвая тишина.

Марек оплакивает Дивиша. Но весть о его смерти повергает Марека в странное состояние, похожее на сон. А этот сон похож на бред. В этот вечер Марек превращается в бесчувственную куклу, потому что источник его чувств внезапно высыхает, а воля к жизни исчезает. Зачем ему жить, когда Дивиша уже нет на свете?

Однако пан Колда не дает Мареку впасть в равнодушие, подобное смерти. Столкновение с молодым узником его дразнит. Воспоминание о нем постоянно будоражит его, и на следующий день он снова зовет Марека к себе. Тот должен ждать его в приемной, пока он не вернется с охоты.

В приемной со сводчатым потолком Марек немного приходит в себя. Он рассматривает развешанные по стенам предметы устрашения. У скрещенных мечей отточены острия, святые на картинах мрачные, вероятно, потому, что были вывезены из костелов, пестрый восточный ковер покинул купеческий сундук, конечно, не добровольно. Все здесь задумано так, чтобы прославлять пана Колду из Жампаха. Но показная слава и восхваление как-то непрочны. За ними угадывается стремление вещей вернуться к прежним хозяевам. Марок все это понимает. Он убежден, что придет время, повсюду воцарится нормальный порядок. И в находском замке тоже.

Появляется пан Колда. На нем клетчатая туника. Бледное, безбородое лицо контрастирует с загорелой шеей. Речь и взгляд на редкость живы и выразительны. Он сумел бы с помощью слова построить стену, с помощью взгляда пробить скалу. Он все еще мнит себя победителем. В приемной приближенные согнулись перед ним в подобострастном поклоне. Какая-то неведомая сила заставляет съежиться и Марека.

Они вместе входят в комнату. Марек подходит к прямоугольному окну, через которое просвечивает синее небо. Нижняя ветвь растущей у окна осины уже голая. Осень унесла листья, потому что знает беспощадность зимы.

Марек молчит. Пан Колда ходит по полупустой комнате, где стоит только постель и дубовый стол, и тоже молчит. Наверное, он хочет покрасоваться перед Мареком и обдумывает, какую принять позу.

— Вчера ты выдал себя, — прерывает молчание пан Колда, бросив короткий взгляд на Марека.

— Какой же секрет я открыл, пан? — пугается Марек.

— Ты любишь какую-то женщину.

— Да, пан, — кивает Марек и чувствует облегчение.

— У меня есть к тебе предложение.

— Слушаю, пан.

— Скажи, кто она, и мы привезем ее тебе. Даже если она закопана в земле или замурована в скале. Понимаешь меня?

— Я всего лишь ваш узник, пан, — говорит Марек. Он с каждым днем все лучше понимает находского пана. Ему необходимо, чтобы все время что-то происходило. Что-нибудь опасное. Он ненавидит скуку. Ненавидит ее так, что от скуки легко переходит к насилию.

— У меня только одно условие, которое ты уже знаешь. Чтобы ты поступил ко мне на службу, — продолжает пан Колда.

— Пан, — твердо говорит Марек после недолгого молчания. — Я точно знаю, что это невозможно.

— Смотри не упусти подходящий случай.

— Мне этого не позволяет мое прошлое.

— Тебя плохо воспитали. Юноша должен быть гибким, — злится пан Колда. Мареку становится легче, потому что гнев — естественное состояние пана Колды.

— Верьте мне, пан, — упорствует Марек. — Я не из тех, кому нравится быть несчастным. Но пока еще я могу ждать.

— Я знаю, чего ты ждешь, — злобно смеется пан Колда и вынимает из тайника в стене крестик со святыми мощами, который слишком хорошо знаком Мареку. Христос на синем фоне с красным нимбом, окаймленный золотой полоской с солнцем, месяцем и звездами.

Марек бледнеет. Сердце его останавливается.

— Ты дал его Монике, а я возвращаю его тебе вместе с твоей надеждой, — говорит пан Колда, и его улыбка становится холодной. В ней нет ни злобы, ни доброжелательства.

— Что вы сделали с Моникой?

— Ничего, — пожимает плечами пан Колда. — Ей пришлось признаться. Только и всего. В Роуднице она попадет не скоро. Ее сторожит рыцарь. Пока-то она обведет его вокруг пальца, пройдет немало времени. Ты меня понимаешь?

— Понимаю, пан, — отвечает Марек. Он подавлен.

— Ну, предоставим времени бежать, как оно хочет. Для меня в находском замке, для тебя в его башне. Я буду думать о своей правоте, ты о своих надеждах. Может, в конце концов мы и договоримся.

— Я сомневаюсь в этом, пан.

— Вон! — истошно вопит пан Колда. Кажется, будто задрожали каменные стены.

У всех сразу отлегло от сердца. Тюремщик ведет Марека в башню, воины смеются до колик в животе так, что замок сотрясается от смеха, солнце на холодном небе хитро подмаргивает. Только Марек едва не падает в обморок.

Серый зимний день. Сумрак сменяется темнотой. Чем больше по размеру камень, тем он холоднее. Время тянется невероятно медленно. Солнца словно никогда и не было, деревья цветут, наверное, где-то по ту сторону земли. В камере достаточно пространства только для горячечного воображения. Для самообмана. Самое страшное открытие — это действительность. «Я, Марек, сижу в башне. У меня нет выбора. Пять шагов туда, пять шагов обратно. Ощупывать стены. Вот моя свобода».

Когда Марек засыпает, ему кажется, что он уже не проснется. Но он просыпается. Приходит в себя не сразу. Потрясет головой, потянется, приоткроет глаза, поднимет руку, прислушается. Голова в каком-то дурмане. Мареку кажется, что он может жить иначе, чем простой узник, что он легче воздуха, болен приятной печалью, которая согревает его и успокаивает. Он благодарит миску за то, что она полная, хотя на самом деле она пуста, просит свою одежду, чтобы она куда-нибудь его унесла, объясняет стенам, почему он от них что-то скрывает, упрекает оконце за то, что оно прячет от него тончайшие краски света. Иногда он чувствует себя травой, которая не может быть ни счастливой, ни несчастной, иногда деревом, потому что, как и оно, он обречен на неподвижность. Он слышит шум листьев, пение птиц, дуновение ветра, падение дождевых капель, крупных, как горошек. Он восхищается и бредит этим чудом, пока не просыпается совсем. Он глядит на свою руку и видит, как она одинока, глядит на свое тело и видит, что оно покинуто. Он ничего не может. Ни высечь искру из ледяных стен и каменного пола, ни передать горсточку своих чувств, ни войти в потусторонний мир, хотя из своей камеры легко мог бы туда попасть, ни разговаривать с богом, потому что это самое святое существо всегда в любом другом месте, только не в замковой тюрьме. Лучше было бы, если бы чувства и сознание Марека совсем окаменели и стали частицей скалы. Если бы его сон перестал быть сном, если б он превратился в вечность.

Но этого Марек не может себе позволить. Он не один на свете. Его мысли и чувства концентрируются. Андела... Марек не имеет права умереть, хотя и не боится смерти. Смерть была бы для него освобождением. Однако он не имеет права пренебречь Анделой и потому не имеет права пренебречь собой. У любви два лица: одно — восторженное и радостное, другое — печальное, одно — светлое, другое — темное, одно — сладость, другое — боль. Взаимная любовь Анделы и Марека теперь показывает второе лицо. Ведь теневые стороны — тоже сущность любви. И в человеческой жизни они встречаются часто.