Собравшись, Эндрю отнес багаж в джип. Затем вернулся, зашел в детскую и встал возле колыбели, чтобы попрощаться с ребенком.

Кесси оставила их одних. Когда он вышел и они спустились вниз, Эндрю попросил ее хриплым от волнения голосом:

– Держи меня в курсе ее успехов. И побольше фотографируй.

– Хорошо, – согласилась она.

Чтобы он не видел неожиданно навернувшихся слез, Кесси отвернулась.

Но он заметил и, проведя ладонью по ее щекам, чтобы вытереть их следы, сказал:

– Ты сможешь с этим справиться, Кесси.

Борясь с волнением, которое вызвала нежность его голоса, она ответила с наигранной бравадой:

– Знаю, что смогу.

– Мне лучше уехать… – (Его голос действительно дрогнул?) – Береги себя.

Уже на пороге он обернулся и поцеловал ее. В этот раз поцелуй не был для него неожиданностью.

Их взаимное недовольство мгновенно исчезло, и она не колеблясь ответила на поцелуй.

Тепло его губ глубоко взволновало Кесси. Когда бы она об этом ни вспоминала, это чувство возвращалось к ней. Она ответила на его поцелуй естественно, без мысли о Мерфи, под натиском губ мужа и непривычного чувства собственного желания.

Кесси продолжала заботиться о ребенке, что не составляло для нее труда. Гораздо труднее было разобраться в собственных чувствах к Эндрю и понять, как теперь вести себя с ним.

Эндрю шагнул в палату, игнорируя попытку Кесси показать кровать Элизабет. Ребенок неподвижно лежал в кислородном боксе, борясь за каждый вздох. Глаза девочки были закрыты, хотя, похоже, она не спала, крошечная грудь без конца вздымалась, лицо было бледным, прелестные белокурые волосы прилипли к головке.

У Эндрю все внутри сжалось в мрачном предчувствии беды. Внезапно возникло неясное, но такое знакомое чувство мучительной беспомощности, которое он уже испытывал несколько лет назад, когда его брат лежал в этом же госпитале, подключенный к аппаратуре, поддерживавшей его жизнь. Это же чувство преследовало его, когда муж Сары был застрелен. Оно было таким же мучительным, когда погиб Мерфи.

Сейчас, борясь с волнением, Эндрю смотрел на малышку и, хотя это было непросто, старался отогнать от себя неприятное чувство.

Наконец оторвав взгляд от больничной койки, он ощутил за своей спиной присутствие Кесси и повернулся к ней. Как только их глаза встретились, ярость, которую он подавлял, неожиданно вспыхнула в нем.

Эндрю пробыл в пути пятнадцать часов, любезно вел себя с персоналом госпиталя, торопясь найти Элизабет, но он очень устал, был голоден, обеспокоен и взбешен. Поэтому всю свою сдерживаемую до того момента злобу выплеснул на жену.

Он приблизился к ней, словно тигр, готовый наброситься на добычу.

– Почему ты не сообщила мне раньше? Я бы приехал домой тотчас же. Что заставило тебя так долго ждать?

Ее губы беззвучно двигались в оправдание, но у него не хватило терпения дождаться ее ответа.

– Черт, Кесси! У нее пневмония. Ты же знаешь, что я беспокоюсь за нее. Почему не поспешила сообщить мне?

– Это произошло так неожиданно, Энди, – ответила она. – Кроме того, я… я думала, что справлюсь сама.

– Ха! – громко усмехнулся он.

– Пожалуйста, – начала умолять она, – потише.

Он посмотрел на ребенка.

– Ты права. Сейчас не время и не место, но когда мы будем одни, обязательно это обсудим.

– Тебе будет легче, если я извинюсь? Ты этого хочешь?

– Мне нужны не извинения, а объяснения.

Кесси отвернулась от него. Сжав кулаки, она старалась вернуть самообладание.

За последние четыре месяца она научилась обходиться без посторонней помощи. Это был ее выбор. Она должна была показать другим, что может справиться со сложившейся ситуацией.

Теперь он вернулся и ведет себя так, словно она непослушный ребенок, а не взрослая женщина, мать. Ничего не изменилось.

Кесси с трудом сдерживала негодование. Здесь нельзя было спорить, а Эндрю Макларен не способен обсуждать что-либо спокойно.

– Элизабет ужасно выглядит. – От волнения слова застревали у Эндрю в горле.

– Она еще очень слаба. – Кесси повернулась к нему и, увидев необычайную усталость у него на лице, сделала шаг навстречу. Он не был похож на человека, за которого так недавно она выходила замуж. Небритые щеки и неопрятный вид, более длинные, чем обычно, волосы подчеркивали его мужественность. Ее досада неожиданно испарилась, а в душе возникла нежность к этому уставшему и взволнованному человеку.

– Ты сам неважно выглядишь, Энди.

Он уставился на нее. Зеленые огоньки вспыхивали в его глазах, челюсти были яростно сжаты. Кесси показалось, что он сверлит ее взглядом.

– Как давно она в госпитале?

– Я думала, что у нее опять простуда, – ответила она. – Она столько болела, что я не придала этому особого значения.

– Как давно? – настаивал он на ответе. Кесси колебалась.

– Три дня. – Она попыталась объяснить: – У нее были сильные хрипы…

– Что сказал доктор? Сколько это еще будет продолжаться?

– Они хотят держать ее в кислороде до тех пор, пока не наладится дыхание.

– Кислород дают только тяжелобольным. – Его слова звучали как обвинение, хотя он и контролировал свой голос. – Когда же, черт побери, ты повзрослеешь? Что может заставить тебя осознать серьезность положения?

– Я уже знаю, я принесла ее сюда, Энди.

– Почему не раньше? – повысил он голос.

– Ш-ш! Ты разбудишь ее.

– Прости. – Эндрю воздел руки в извинении, затем устало начал разминать шею, мотая головой из стороны в сторону. Неожиданно он объявил: – Я бы перехватил что-нибудь. Может быть, к тому времени, как я вернусь, она проснется и будет рада меня увидеть.

– Вряд ли она узнает тебя. Ты так долго отсутствовал.

– Возможно, ты права. – Он повернулся и, широко шагая, вышел из палаты, казалось, менее злым, чем пришел.

Изнуренная и опустошенная, Кесси рухнула на ближайший стул. Она думала, что будет рада возвращению мужа. Какая-то часть ее и была рада. Все это время ей приходилось трудиться не покладая рук. И вот теперь у нее явно не было шанса на его одобрение. Ей казалось, что они больше не будут так много спорить, но, оказывается, она ошибалась.

Кесси чувствовала себя дурочкой.

“Энди ждет объяснений. Как я объясню? Каким образом смогу заставить выслушать себя? Он насмехался надо мной, назвал меня ребенком. Но это не так, и надо будет убедить его, что на мне тоже лежит ответственность. Нельзя винить меня в болезни Элизабет. Я хорошо заботилась о малышке, и Энди должен понять это”, – размышляла Кесси.

Эндрю укачал Элизабет, осторожно уложил ее в колыбель и на цыпочках вышел из комнаты. Увидев, что Кесси все еще в ванной, он выбрал одну из книг, рекомендованных братом, и спустился почитать.

Но сосредоточиться он не мог. Книга лежала открытой на коленях, в то время как мысли его блуждали далеко от нее.

Весь день Эндрю украдкой наблюдал за Кесси. Она соблюдала дистанцию. Это было понятно, ведь, когда они забирали дочку домой, он напомнил ей об отложенном разговоре.

Ее поведение озадачило Эндрю. Насколько он мог судить, Кесси была искренне преданна Элизабет, так же любила ее и заботилась о ней, как любая мать. В то же время он не понимал, как могла она оставить больного ребенка и выйти на работу и почему работа для нее оказалась важнее здоровья дочери?

“Удастся ли мне прояснить все, прежде чем я уеду? Я дал ей кров. Обеспечил материально, предложил помощь, когда ей понадобится. Если она не обращается ко мне, что еще я могу сделать? Лишь периодически приезжать в Бостон”, – думал Эндрю.

Роль отца, весьма редко видящего ребенка, не очень его устраивала. Замечание Кесси, что Элизабет вряд ли узнает его, глубоко задело Эндрю. У него перекашивалось лицо, как только он вспоминал об этом. “Почему, черт побери, должно быть так сложно? Осталось ли еще что-нибудь простое? ” – Эндрю откинул голову на подушку и закрыл глаза.