«Вон оно что, – внутренне улыбаясь, подумал он. – Ты не привыкла иметь рядом с собою конкуренток. Ты всегда блистала более иных. И тебе это удавалось ровно до той поры, пока на горизонте не появилась равная тебе красавица. Глупенькая, да как же ты не понимаешь, что для меня все красавицы мира пусты и безразличны, ведь я люблю только тебя одну».
Но сам факт того, что она старается затмить соперницу, стал для него весьма приятен и даже прибавил ему сил. В этот вечер все вели себя немного иначе. Раечка загадочно и томно улыбалась, поглядывая в сторону Гладышева. Похоже, что эта несносная девица решила всерьез увлечь его собственной персоной. А сама Барбара супротив вчерашнего, была напротив оживлена и смешлива.
Потом все сели за стол и пили чай с тортом и конфетами. За столом все смеялись и шутили, говоря бог знает о чём. Его пристальный взгляд скользил от Барбары к Раечке. Его стала забавлять вся эта игра, их незримое соперничество друг перед другом. Женщины очень странные создания, думал он. Бывало, смотришь на иную пятилетнюю девочку, а в ней уже сквозят все манеры кокетки, и она точно знает, что её платье должно быть намного лучше, чем у всех девочек на свете. Вот и Барбара, по видимому, приревновала его к этой самой Раечке ровно тогда, когда он пошёл вчера с ней и с четой Борисовых на вечернюю прогулку.
Закончилось всё тем, что Наталья села за фортепьяно и заиграла мелодию знакомого романса, а Барбара встала возле рояля и запела чистым и прекрасным голосом первый куплет:
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Темно-голубые?
И о чём звените вы
В день веселый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?
От звуков её голоса, по его руке побежали мурашки. Он с нескрываемым обожанием смотрел на неё. И в эти минуты ему было по-настоящему плевать на то, о чём могут подумать все прочие обитатели Борисовской дачи. В фокусе его внимания была лишь ОНА – его переменчивая и взбалмошная любовница. Горячая и страстная. И когда она пела, он вспоминал тот самый первый раз, когда она исполнила «Не хочу», и как он долго подтрунивал над ней за эти легкомысленные слова. Её пение связало их в тот самый угар, тот чувственный жар, о котором знали лишь они оба, и никто другой. И когда он на мгновение представил детали той самой «горячки», в которой они тонули целую неделю, кровь бросилась ему в лицо. Как же он хотел подойти при всех и поцеловать её губы.
«Да, чёрт побери, ты моя любовница, – с наслаждением и гордостью думал он. – И только я один знаю, КАКАЯ ты любовница. Я всё-таки наставил рога твоему важному поляку. И именно подо мной ты извивалась от страсти, словно змея, царапая мне спину в кровь…»
И сама Барбара, сверкая угольными очами, мысленно отвечала ему: «Я всё отлично помню… Да, я твоя любовница…»
Но не успела Барбара пропеть первый куплет, а Наталья сыграть проигрыш, как прямо к роялю встала вездесущая Раиса и запела в унисон с Барбарой второй куплет:
Конь несет меня стрелой
На поле открытом;
Он вас топчет под собой,
Бьет своим копытом.
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Не кляните вы меня,
Темно-голубые!
И Гладышев с удивлением готов был признать, что и голос Раечки был совсем не хуже. Господи, подумал он, да им обеим впору выступать на публике. Но племянница Борисовых пела ещё более оживленно, сверкая серыми глазами, и всей своей мимикой показывая некое превосходство над более взрослой Барбарой. Она пыталась затмить свою соперницу, подрагивая оголенными плечами, поднимая тонкие руки и красиво округляя рот. От неожиданности Барбара немного стушевалась, но надо отдать ей должное, допела романс вместе с Раисой до самого конца. А после были горячие аплодисменты самого Михаила и Юрия Владимировича, который весьма некстати стал выкрикивать:
– А, Барбара, каково? Приходит новое поколение певуний. Уж, прости меня, душка, но моя племянница ведь спела не хуже. А, может, и лучше? А? – и он противно захохотал.
– Какие вы обе умницы, – старалась всех примирить Наталья. – Вам непременно надо выступать вместе.
В ответ Барбара натянуто улыбалась и кивала, но по выражению её глаз он видел, что она как-то вся сникла. Даже волосы из её прически выбились нестройными прядями на опущенные плечи.
Он оглянулся в проём, ведущий в коридор, и увидел там торжествующее лицо Анны Генриховны, которая не хлопала девицам и никак не комментировала это пение, но внутренне торжествовала от смущения Барбары.
Потом все вновь стали говорить о каких-то стихах и песнях, но Барбара уже не принимала участия в общей беседе. Она села в кресло и устремила свой взгляд в окно. Он видел, как Раиса о чём-то разговаривала с Натальей, та кивала, смеялась и вновь кивала. Потом Наталья снова уселась за рояль и стала играть мелодию какой-то итальянской песни, а Раечка встала рядом с ней и оживленно запела по-итальянски, сверкая серыми глазами в сторону Гладышева. Пела она действительно великолепно, но её пение не трогало его, а скорее уже раздражало.
«Женщины, вы удивительные создания, – думал он. – Вопреки всякой логике и здравому смыслу, вам хочется нравиться всем без исключения – от булочника и портного, до генерал-губернатора…»
«Зачем я тебе, маленькое алчное существо? Для очередного плюсика в твоем девичьем альбоме? Зачем ты пытаешься отбить меня у Барбары? Именно отбить, ведь ты давно поняла, кто здесь мне может нравиться. Кто здесь нравился ещё до твоего появления. Ты все давно оценила и всё давно поняла. И всё равно решила всё сломать и выдрать корнем. Просто так, мимоходом, и от скуки. Зачем тебе я, женатый и немолодой уже мужчина? Ведь у нас ничего не может быть общего. Я не соблазняю юных и богатых девственниц. Полно, а девственница ли она? С такими хищными и бойкими манерами… Далеко пойдет эта красивая Раечка. Ох, и далеко…»
Потом вновь все аплодировали исполнению Раисы. Хлопала ей и Барбара, а громче всех это делала Анна Генриховна. Старуха даже громко кричала: «Брава!».
Потом все суетились и о чём-то говорили. И он сам не заметил, как начались танцы под аккомпанемент Натальи. Звучал какой-то легкомысленный вальс. Раиса подлетела к нему первая:
– Михаил Алексеевич, миленький, пригласите же меня скорее. Я ужасно люблю танцевать.
А потом было её легкое кружение, когда он уверенно вёл её по залу.
Краем глаза он видел, как Барбара встала из кресла и молча покинула гостиную. Он мысленно молил её о том, чтобы она пошла прогуляться, но она отчего-то поднялась к себе в комнату и более не показывалась в этот вечер. Он долго маялся в надежде, что она всё же спуститься вниз, но всё было напрасно. Она не вышла в этот вечер.
А оживленное семейство Борисовых решило идти на прогулку. Раечка на правах маленького шаловливого ребенка без всяческих обиняков ухватила Гладышева за руку и потащила вперёд.
– Вчера вы так быстро ушли, Михаил Алексеевич, и бросили меня одну, скучать весь вечер, – тараторила она. – Я понимаю, что вам нездоровилось. Но сегодня я никуда вас не отпущу. Покажите же мне старинную усадьбу Демидовых. Я редко бывала в Гатчине и так ни разу и не видела её. А, правда, что там собираются открыть клинику для душевнобольных?
Перед тем как уйти из дачной ограды, он всё-таки обратился к Наталье:
– А что же Барбара Александровна? Разве она не пойдёт с нами на прогулку?
– Нет, не пойдет, – отвечала Наталья. – Она ушла отдыхать. Сказала, что у нее разболелась голова.
И ему не оставалось ничего, как, поддавшись настойчивому напору Борисовской племянницы, пойти с ней на прогулку. Она шла рядом с ним и без умолку болтала о всяких пустяках. А он лишь мучительно думал о том, что наверняка Барбара смотрит из окна второго этажа, как он ведёт эту вертлявую девицу под руку. Чёрт бы её побрал, эту вашу институтку, с досадой рассуждал он.