— Ускоряйся, — скомандовал Пол. Ястреб послушно отозвался резким рывком. Потом пилот захватил цель в рамку и прошил её очередью пуль. Истребитель лишился крыла и резко ушёл влево. Бесполезная консервная банка. Теперь черёд башни.

Лишившись поддержки, пилот оказался беззащитным. Он заложил резкий вираж влево. Но куда ему тягаться с истребителем! И куда он мог улететь? Уничтожить очередное поселение, которое не успело уйти под землю? Сравнять с грунтом секретный завод? Отбросить Океанию в войне на несколько месяцев — ну или хотя бы дней — назад? Плевать. Небольшой вираж, преследование — и Башня была уничтожена. На землю летели лишь её осколки.

В ту ночь Пол рассекал пространство с невиданной скоростью. Поднимался. Пикировал. Провоцировал. Играл. Сам он ни за что не смог бы контролировать полёт на запредельных скоростях. Ястреб слушался малейшей команды, а иногда — корректировал её. В ту ночь Эдж поверил по-настоящему — в бога небес.

Спустя много часов, которые показались неделей, борт приземлился. Утро. Пол не мог ходить. Он с удивлением обнаружил, что и стоять не может. Просто рухнул — и всё. Стюарды уложили его на носилки и на открытой коляске увезли в лазарет. Эдж, обессилев, закрывал глаза, и видел перед собой лишь небеса.

В бреду его пальцы бегали по бёдрам, словно он писал репорт на своём лэптопе. А потом он провалился глубоко-глубоко, в бездну наркотического сна и отчаяния. Пол видел детство. Мать. Отца, который простым солдатом остался навсегда в полях Северной Лезии.

Братское кладбище техники и людей. Там, где когда-то выращивали пшеницу, теперь покоились кости, железные фюзеляжи и панцири, неразорвавшиеся снаряды. Полу видится бреющий полёт, где солдаты и пахари в страхе разбегаются в стороны.

— Майор Эдж! — генерал-лейтенант Иксрин Лэй имел вид степенный и важный. Очертания большого начальника постепенно проступили на фоне больничной палаты. Совсем один. Сколько времени прошло? Неделя? Месяц? Год?

— Так точно, — слабо ответил Эдж. — Только я капитан, сэр.

— Никак нет! — Искрин добродушно рассмеялся. — Разрешите вернуть вас в реальность после недельной отлучки! Приказом вице-канцлера вам досрочно присвоено очередное воинское звание. Рассказать, чем закончился бой?

— Да, — Пол попытался занять более высокое положение на подушках, но сил не хватало. — Прошу вас.

— 13 целей было уничтожено в течение часа, — торжествующе сказал генерал-лейтенант. — Из них — семь бомбардировщиков-крепостей. Лишь немногие успели поразить цели. На чужой территории, преследуя врага, уничтожено ещё 3 борта.

— Наши потери? — осведомился Пол.

— Официально — ни единой! — торжество генерала не знало границ. — Ваш ночной бросок вдохновил силы Коалиции Океании на контратаку! Заняты стратегически важные высоты. Если это не перелом Войны, тогда что?

— А неофициально? — спросил Пол.

— Что неофициально? — удивился Искрин. — А, вы всё об этом, майор Эдж… Прошу меня простить, но данные нуждаются в уточнении. Полагаю, мы сможем вернуться к этому вопросу по вашему выздоровлению. А сейчас, разрешите от лица всего командования — и лично вице-канцлера — вручить вам особую награду.

Генерал-лейтенант неуклюже склонился над пациентом. Искрину мешало его безобразное пузо, невесть как выросшее в мире войны и тотального дефицита. Золотые пуговицы кителя, словно несгибаемые солдаты, держали на себе всю тяжесть брюха. Наконец, дело было сделано, генерал-лейтенант вытер пот со лба, выпрямился и снова улыбнулся.

— Только победа! — гордо сказал он.

— Победа или смерть! — ответил Пол. Оливковая ветвь. Первая. Гордость душила, а в уголке глаза даже появилась слезинка. Это настоящая победа… Или смерть?

Острый слух, дарованный вице-канцлером Эджу, не ослаб даже после бешеных перегрузок. Он услышал до боли знакомый голос, принадлежащий полковнику. Настоящий рёв. Тот спорил с хирургом (или врачом?), требуя ускорить лечение.

— Как не можете назвать срок? — ругался Ганс. — У нас идёт Война! Война! И назрел долгожданный перелом!

— Господин полковник, — голос коллеги Гиппократа был тихим и степенным. — Перелом у мистера Эджа есть, это факт, и не один. Так что не мешайте мне делать мою работу. А Господу Богу — его работу.

— Что за ересь?! — возмутился полковник. — Разве вам неизвестно, что поклонение ложным богам противоречит патриотизму. Да вас стоит…

— Товарищ полковник! — голос Иксрина Лэя приобрёл ту самую резкость, которую так часто можно услышать в радиоэфире. — Сколько раз говорить, требуйте официального репорта! Никакой болтовни. Движемся к цели — и не мешаем работать докторам.

Шаги генерал-лейтенанта, полковника и их многочисленной свиты. Хлопок двери. Краски снова померкли. Над Полом сгустилась мгла. Ему видилось, как в палату пришла Кэт, как она стояла в углу. Чувствовал её запах. Не духов, а самого тела. Стократ приятнее парфюмерии. Полу казалось, что он летел — просто так, без самолёта, а рядом с ним — она.

— Когда я смогу приступить к исполнению своих обязанностей? — спросил Пол после того, как его осмотрела комиссия из шести врачей. Исследовала каждую клеточку тела. Погрузила свои приборы даже туда, куда он сам боялся заглядывать.

— Принимая во внимание особые обстоятельства… Ваш статус, господин майор… — седовласый доктор Дайтон в белоснежном, как снег, халате, тщательно подбирал слова. — Нам придётся разрешить Вам вылеты уже с завтрашнего дня. Однако, сэр, не забывайте, что жизнь одна.

— Победа или смерть, — задумчиво протянул Пол. — Выбора нет, товарищи. Благодарю за самоотверженную работу.

Врачи, годившиеся ему в отцы, разом подскочили и вскинули руки в боевом приветствии. Правда, речёвку, как того требует Регламент, не прокричали. Сделали они это скорее рефлекторно, но очень складно. Пол только недавно привык, что такие взрослые и состоятельные люди могут быть с ним крайне вежливыми. Обходительными.

Боль в спине, сопровождавшая его со времён Академии, немного утихла. Плата за скорость. За полёт. Когда его швырнули под арест за поцелуй с Кэт и последовавшие трюки (или наоборот?), он попросил только одно. «Передайте мне орто-матрас с койровой подложкой. Подарок матери». Он провёл в клетке всего три дня вместо девяноста суток. Иксрин Лэй, так тщательно следивший за судьбой пилотов, дал указание «проявить гуманизм».

Поэтому уже на следующий день после душного «стакана» он бороздил небо и громил врага. Пытался. Может, сразу ничего и не получилось. Зато потом… Чтобы разработать мышцы после трёхнедельного возлежания, Эдж слонялся по госпиталю. Запах хлорки. А ещё он чувствовал гниль. Ожоги — они пахли именно так. Смотрел в прозрачное стекло.

На воздушной подушке покоился Уголёк. Да, он был человеком, совсем недавно. Но сейчас — просто чёрный уголь. Как сама ночь. Лицо, где маска-шлем, немного уцелело. Там красная кожа. Руки, перемотанные бинтами, безвольно стремились к земле. Тело парило в воздухе. Немного поднимаясь, немного опускаясь. В Академии Пол успешно сдал экзамен по Чрезвычайной медицине. Именно она. Это значит, что Уголёк, превозмогая боль, вернул горящий борт на базу. И посадил его.

— Воздушная подушка необходима, мистер Эдж, чтобы новая кожа не прилипла к ткани. И не оторвалась, — подкравшаяся к нему медсестра вкрадчивым голосом рассказывала то, что он и так прекрасно знал. — Вам, вероятно, известно, что Эрих Гранде участвовал в том судьбоносном вылете… К сожалению, он пострадал. Сильно.

Пол внимательно посмотрел на медсестру. Длинные белые волосы. Внушительная грудь. «Вот так бидоны!» — сказала бы Кэт. У неё был максимум второй размер, а тут — четвёртый или пятый. Халат Плотно облегал восхитительные формы медсестры. О, господи, что за восхитительная попка?

— Вы ухаживаете за больными? — вежливо осведомился Пол, всеми силами скрывая своё восхищение блондинкой.