Я перевернулся на живот, переполз через него, оставив его на месте, и медленно пошёл вверх по склону, наконец поравнявшись с потрескавшимся и выбоинистым асфальтом переполненной парковки. Сама станция, грязное кремовое кирпичное здание, находилась сразу справа от меня. Я лежал так минуту, борясь с дыханием и болью, которую приносил каждый вдох. Кровь продолжала течь изо рта при каждом кашле.

Вытянув шею, чтобы рассмотреть шины ближайшей ко мне машины, я заметил «Фокус», припаркованный лицом к дороге примерно в пятнадцати метрах, задним бортом к моему. Люди останавливались, пытаясь понять, что происходит, и звонили по мобильным телефонам, чтобы рассказать друзьям о переполохе. Ещё больше полицейских машин въехало в район, одна проехала слева направо по главной дороге.

Я ничего не мог сделать, чтобы спрятаться. Мне просто нужно было рискнуть и затащить нас обоих в Фокус, пока не осталось другого выхода.

Снова пришло время трахаться. Я встал и, пошатываясь, пошёл к чёрному универсалу, щурясь от солнца, пытаясь ходить прямо и одновременно сдерживать кашель, но безуспешно.

Я снова срыгнул кровью и выплюнул её. Скоро мне нужно будет контролировать дыхание, и «Макдоналдс» пришёл мне на помощь. Мусорный бак справа был переполнен контейнерами из-под бургеров из «Макдоналдса» и заляпанными жиром коричневыми бумажными пакетами. Я поднял один, вытряхнул использованные салфетки и пакетики из-под кетчупа и засунул его в задний карман.

Именно тогда я услышал где-то над собой тихий стук лопастей. Я не стал смотреть вверх, сосредоточившись на машине.

От яркого солнца мои глаза заслезились ещё сильнее, когда я наклонился и начал тянуть за тонкий прямоугольный номерной знак. Держа в руке ключ и брелок, я выпрямился, чтобы обойти машину и подойти к водительской двери, и оказался лицом к лицу с худенькой чернокожей женщиной средних лет с веснушчатым лицом и в разноцветном платье. Она стояла на тротуаре у «Фокуса» с двумя пакетами покупок. Она только открыла рот и уставилась на мою окровавленную, заляпанную смолой толстовку, а также на кровь и сопли, покрывавшие всё моё лицо.

Глава 54

Когда я нажал на брелок, мигнули четыре указателя поворота. Я ухмыльнулся ей, как идиот, не зная, что сказать.

Полузабравшись, полуупав на водительское сиденье, я ограничился улыбкой «Bonjour», и, к моему удивлению, она просто ответила тем же и пошла дальше. Может, она тут каждый день видит таких, как я.

Я закрыл дверь, в салоне было душно и воняло пластиком, и завёл двигатель, попутно следя за указателем уровня топлива. Бак был полон чуть больше, чем на три четверти. Хороший навык — он заправлялся при каждой возможности.

Я попытался повернуть голову, чтобы найти ближайший проход к тропинке, но жгучая боль в груди заставила меня передумать. Я не мог сделать ни единого вдоха. Воздух, казалось, поступал в рот короткими, резкими глотками, но наружу не выходил. У меня началась гипервентиляция.

Я засунул руку в карман джинсов, вытащил пакет из МакДо и прикрыл им нос и рот. Держа его обеими руками, я сосредоточился на том, чтобы медленно вдохнуть и выдохнуть несколько раз, вытягивая губы трубочкой. Было немного не по себе, но мне удалось сделать хотя бы полдня, прежде чем на секунду задержать дыхание и медленно выдохнуть.

Наклонившись над рулём с мешком на лице, я повторил цикл. Мои глаза вспыхнули, когда по главной дороге мимо меня проехала красная карета скорой помощи с помпой. Всё происходило недостаточно быстро. Я изо всех сил пытался вдохнуть кислород, но безуспешно. И вот, мучительно медленно, у меня начало получаться. Мешок сдулся наполовину, а затем снова наполнился. Это потребовало больших усилий и нескольких попыток, но наконец-то мне удалось взять ситуацию под контроль. Это всё, что я мог сделать; мне действительно нужно было больше времени, чтобы восстановить нормальное дыхание.

Я выехал задним ходом с места, проехав по соседнему «Пежо», и продолжил движение задним ходом в ближайший к тому месту, где я оставил Эспаньолку. Руки горели, когда содранная кожа скользила по горячему пластику руля, оставляя на нём кровь.

Оставив двигатель работать на холостом ходу, я снова вышел из машины, открыл задний борт и спустился с обрыва. Он перевернулся на бок и свернулся калачиком от боли. Я снова взвалил его на плечи и начал подниматься по обрыву. Его вес давил мне на лёгкие, пока я поднимался на холм, и я не мог перестать кашлять.

Еще больше сирен — вдалеке, но приближаясь.

Когда я наконец выбрался на ровную землю, мне захотелось поаплодировать. Я добрался до машины и засунул Гоутти в багажник как раз в тот момент, когда вертолёт приблизился. Он почти не сопротивлялся, пока я толкал и сгибал его ноги, чтобы он поместился. Я проверил, что задний поддон опустился ровно, и закрыл дверь, надавливая на то, что мешало, пока он не сдвинул её. Вернувшись на водительское сиденье, я снова накрыл рот пакетом, пытаясь восстановить дыхание, прежде чем сделать ход. Глаза всё ещё слезились, голова стучала, всё было расплывчато.

Самый быстрый путь из города лежал на север, в горы. Я включил зажигание и выехал с парковки. Солнце всё ещё стояло довольно высоко и слева от меня.

Чтобы облегчить боль, мне приходилось наклоняться влево или вправо, а не крутить руль руками. Я увидел своё лицо в зеркале заднего вида: мне было совсем плохо. Я ещё сильнее сжал его, чтобы пот не попал в глаза, когда влился в поток машин.

Я продолжила путь из города, максимально сосредоточившись на дороге. Вытирание глаз рукавом, похоже, не особо помогало. Эспаньолка снова выплеснула энергию, пнув его сзади и закричав, а затем снова затихла.

Дорога сузилась, и вскоре мы круто поднялись. Боль в груди была настолько сильной, что я не мог переключить передачу, и мне пришлось остановиться на съезде, чтобы пропустить небольшую колонну машин, прежде чем они окончательно разозлятся моей черепашьей скоростью. Я воспользовался этим, чтобы сделать несколько глубоких вдохов в пакет, который надувался и сдувался, словно мои лёгкие были безупречны.

Я не знал, где нахожусь, но солнце всё ещё было слева. Я определённо двигался на север. Я ни за что не собирался рисковать и возвращаться в город, просто чтобы попасть на главную дорогу, которая, как я знал, ведёт прямо в Вильфранш. Я собирался сделать это через всю страну.

Я простоял в палатке минут десять, дыша в мешок. Теперь, когда у меня было время сделать это как следует, я смог вдохнуть обратно углекислый газ, необходимый для облегчения симптомов. Одной силы воли было бы недостаточно: мешок был нужен, чтобы прервать цикл гипервентиляции. Я понимал, что, должно быть, нахожусь в ужасном состоянии, раз такое происходит.

Дыша гораздо лучше, но всё ещё прерывисто, я думал о том, как добраться до DOP. Отсюда я знал, что, пока солнце будет слева, на западе, побережье будет позади. При первой же возможности я сверну направо и направлюсь на восток, оставив солнце позади, параллельно побережью. Так я смогу объехать город. Свернув ещё раз направо, на юг, я в конце концов доберусь до моря. Если повезёт, оттуда я смогу выбраться.

Я вернулся на дорогу, держась на первой передаче и переключаясь на вторую только тогда, когда двигатель начинал визжать. Из багажника снова донесся взрыв хохота Гоути, и я включил радио, чтобы заглушить шум. Музыка была монотонной, быстрой и танцевальной, но, по крайней мере, громче, чем он.

Даже если мне удастся доставить Гоути в отделение полиции, я не знал, что буду делать дальше. В больницу я никак не мог попасть. Ни документов, ни денег, ничего — меня заберут за считанные минуты. То, что произошло в промышленном комплексе, стало бы серьёзным происшествием даже для такого сурового пригорода. Полицейские вертолёты уже в воздухе: они будут искать беглецов. Телевидение и радио в любой момент могли бы заполнить эту информацию.

У меня не было шансов выбраться. Полиция скоро найдёт мои документы в яме, и тогда я действительно окажусь в дерьме. Я не мог бежать в американское консульство. Они бы меня просто выставили на улицу. Единственный шанс — перепрыгнуть через стену и сдаться кому-нибудь внутри комплекса. Даже тогда меня, скорее всего, вышвырнули бы. Я мог бы попытаться сбежать в Италию, но всё равно оказался бы в той же ситуации.