Кошки или городские лисы застряли в мусорных мешках, разбросав пакеты с замороженными продуктами и содержимое сотен пепельниц. Из одного из кухонных окон пахло влажной одеждой, смешанной с чем-то вроде застоявшегося чая, а где-то наверху только что смыли туалет. В некоторых дворах были двери, выходящие в переулок, другие были выбиты или сгнили. Сами дома представляли собой просто маленькие кирпичные квадратики.
Примерно в сорока метрах впереди нас пересекала Уокер-стрит. В некоторых домах были слышны телевизоры, а за обрушившейся стеной то тут, то там лаяла собака.
Мы пошли по улице Уокера и попытались разглядеть номера дверей на улице Сэра Льюиса слева от нас, но с такого расстояния ничего не разглядели.
Небольшой полукруглый пешеходный мостик перекинут через ручей и ведёт в обширную, расчищенную бульдозерами территорию, заполненную грязью, мусором и тяжёлыми заводскими рельсами, которая тянется примерно на сотню метров до главной улицы. За ним виднелась ограда доков, где краны и топливные резервуары, расписанные логотипом Q8, разрезают горизонт. Сотни новых досок размером с балку торчат из-за ограды; кто-то вроде Джусонса, должно быть, устроил там что-то вроде склада. Всю территорию доков занимает огромное белое прямоугольное бетонное сооружение. В нём нет окон, так что, по-видимому, это было какое-то складское помещение.
Из магазина Sir Lewis вышла группа ребят и пошла к нам по Уокер-стрит. Все были коротко стрижены, кроссовки дырявые, они постоянно стряхивали сигареты большими пальцами и не могли перестать глотать их на тротуар. Мы двинулись дальше по переулку, разделившись, чтобы пройти мимо двух брошенных тележек Моррисона.
Обход предполагал гораздо больше, чем просто поиск нужной двери. Нам нужно было собрать как можно больше информации, потому что мы больше этого не делали. Как только мы пройдём мимо цели, эта зона станет для нас запретной, пока мы не вернёмся и не атакуем её. Мы даже не обернёмся: опыт, полученный на горьком опыте, связанный с сторонним наблюдением, гарантировал, что этого не произойдёт. Помимо мелькающих завес, нам приходилось исходить из того, что у ASU есть люди, которые дежурят, подглядывают из окон или бродят по улице.
Меня осенило. «Как вы можете устраивать прогулку вдвоем? Я никогда не делала это вдвоем».
Казалось, она была очень рада, что я чего-то не знаю. «Легко. Не пытайся делить информацию. Просто делай это так, как будто ты один. А потом мы ещё поспорим о том, что увидели».
Мы дошли до конца переулка, и там был выход на улицу Сэра Льюиса. Слева от нас был Корриленд, справа – муниципальные бунгало и дома, которые тянулись, наверное, метров сто пятьдесят, прежде чем упирались в тупик. Мы держались на противоположной стороне дороги, чтобы лучше видеть цель, и, следовательно, дольше быть начеку, дольше усваивать информацию. Мы всматривались во всё, даже если казалось, что мы её не фиксировали: бессознательное – настоящая губка, и мы могли извлекать друг из друга сохранённую информацию.
Первая цифра на противоположной стороне дороги была 136. Это было хорошо: это означало, что мы находимся на самой опасной половине дороги. Машина, уехав от нас, распугала пару старых паршивых котов.
Она легонько потянула меня за рукав куртки. «Не забудь посчитать».
Я кивнул и застонал про себя. Ненавидел считать, но это было необходимо. Восемьдесят восемь приближались. Комната была отделана камнем и имела сплошную белую дверь. Справа от неё находилось одно голое алюминиевое окно с двойным стеклопакетом – герметичный блок с меньшим световым люком наверху, открывающимся наружу. Точно такой же блок был этажом выше.
Три машины были припаркованы примерно на улице: красная Volvo категории P, зеленая Toyota категории C и черная Fiesta, номерной знак которой я не разглядел, но на ней имелся VDM в виде двух красных полос, обозначающих ускорение, по внешней стороне.
Никаких признаков жизни. Шторы были задернуты сетками. Из трубы не валил дым, на улице не было молока, из почтового ящика не торчала ни почта, ни газета, а оба световых люка были закрыты.
Когда мы приблизились, я взял Сьюзи за руку, и мы пересекли дорогу под углом, не глядя на цель, просто блуждая. На переднем боку «Фиесты» тоже были полосы. Пройдя пару небольших домов, мы прошли мимо двери. Ни звука, ни света, ничего. Окна были грязными, тюлевые занавески потрепаны. Оконный замок представлял собой простую ручку. Краска на двери облупилась, а замок представлял собой тупой латунный рычаг Chubb со старинной латунной ручкой-имитатором типа B&Q над ним – хотя кто мог поручиться, что с другой стороны не было пары засовов?
Мы прошли мимо двери, и я начала считать. Один, два, три… каждый раз, когда мы проходили мимо дома, я прижимала один из пальцев к ладони… восемь, девять, десять, а потом начинала снова… одиннадцать, двенадцать…
Мы добрались до перекрёстка с Уокером, повернули направо и почти сразу же шли по маленькому мостику. Ручей в двух метрах под нами был мутным и радужно окрашенным нефтью. Мы снова повернули направо на другую сторону, на разбитую грязевую тропинку. Я обнял её и улыбнулся. «У меня семнадцать. У тебя?»
'Ага.'
«Выглядит пустым».
«Ага, заткнись». Она снова начала считать, и я присоединился к ней. Раз, два, три…
Ширина ручья была около двух метров, его крутой берег с другой стороны почти вплотную подходил к задним дворам домов, и между ними была лишь узкая, хорошо протоптанная тропинка. Судя по всему, это место пользовалось большой популярностью у людей, которые выбрасывали мусор в реку. Повсюду валялись старые сигаретные пачки и окурки, банки из-под напитков и обрывки бумаги. Это было настоящее месиво.
Похоже, пустырь между нами и главной улицей расчищали под застройку. Для защиты от людей установили забор из ДСП, покрашенный белой краской, но он уже был исписан граффити и почти полностью снесен.
Девять, десять, одиннадцать… Фасад дома может быть совершенно не похож на задний; фасад может быть ухоженным и выкрашенным в зелёный цвет, а задний – запущенным и выкрашенным в красный. Террасы могут быть настоящим кошмаром. В некоторых из них были те же алюминиевые окна, что и на фасаде, в других сохранились старые раздвижные окна.
Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Мы поравнялись с коричневой деревянной дверью, вделанной в обветшалую стену из красного кирпича; с другой стороны не было бельё, которое можно было бы повесить, потому что не было верёвки. Старые тюлевые занавески закрывали грязные окна.
Сюзи тряхнула головой. «Тот, который не выстиран, с коричневыми оконными рамами и задней дверью. Это мой семнадцатый».
«Я тоже». Мы пошли дальше. Не было ни света, ни запотевших, ни открытых окон, ни свежих мусорных мешков, разбросанных по берегу ручья.
Дверь была заперта на защёлку, но, как и входная дверь, с другой стороны могли быть засовы. На стену можно было перелезть, с этим проблем не возникло бы. Я изучал пустырь, пытаясь найти маркер на причале. Ночью всё должно было выглядеть совершенно иначе. «Это на одной линии с нефтяными резервуарами Q8».
Мы продолжили путь, и наша прогулка закончилась, хотели мы того или нет. К нам на новеньком, блестящем горном велосипеде ехал пенсионер. Мы продолжали болтать ни о чём, пока он и наша цель не отстали, а террасные дома не сменились бунгало, а затем и домами.
Моя голова была забита сотней разных мыслей, когда она взяла меня за руку, и мы молча пошли по тропинке. Первое, что я думаю, — это враг, в данном случае — ASU. Скорее всего, они будут в доме; сейчас их лучшим оружием была скрытность.
Каковы были их цели и намерения? Мы знали их цели, но ничего не знали об их подготовке, руководстве, моральном духе. Эти люди не были бойцами: у третьей волны были мозги размером с Гибралтар. Но всё же, с какими людьми мы столкнулись? Мы даже не знали, вооружены ли они. Источник лишь сказал, что они фундаменталисты, которые больше жаждут попасть в рай, чем мы — покинуть Кингс-Линн. Но что это значит? Будут ли они сражаться? Я надеялся, что нет.
