Оба брата, остановившись, рассматривали это металлическое чудо, и Рагнар нарушил тишину.
- Подойдите к жрецам, дети мои. Примите свою судьбу.
Братья переглянулись, но приблизились к тем, кого Рагнар назвал жрецами. Их моментально окружили и разделили, каждого принялась облачать в доспехи своя группа жрецов.
Хранившие до той поры молчание, фигуры заговорили. Их речь трудно было назвать языком – это был набор быстрого невнятного чириканья. По прикидкам Антея, человек просто физически был неспособен издавать такую трель. Перегруженный вопросами, разум обратился к остальным чувствам, пытаясь собрать больше информации о странных существах.
Чутье бессильно откликнулось, отметив слабый запах человеческой плоти, металла и машинного масла. Зрение так же лишь скользило по белым одеяниям тех, кого называли советниками Рагнара.
Он вздрогнул, когда из широких рукавов показались руки этих существ. Они напоминали человеческие, но вместо привычных пяти пальцев на них извивались во множестве гибкие отростки из металла. Время от времени они словно бы отвердевали, так что вполне могли сойти за пальцы, а потом их движение возобновлялось. Ему стало не по себе, но от необдуманного шага в сторону его удержали эти цепкие механические лапы, железной хваткой сдавившие плечи. Он зашипел от боли, но остался стоять, как того требовали эти неведомые существа. Они окружили его так плотно, что он не мог видеть, что с ним делают. Он только чувствовал болезненно-грубые манипуляции со своим телом, словно эти жрецы были бесчувственными механизмами. Впрочем, судя по виду конечностей это и впрямь было так.
Антея не покидали предательские мысли о том, как он будет снимать всё это железо и потом одевать вновь. Не всегда же эта толпа непонятных существ будет рядом. А если всегда? По спине пробежала толпа мурашек, размером с приличного паука, и он похолодел. Если так будет происходить каждый раз, он откажется от этой сомнительной чести или, по крайней мере, от доспехов.
Какое-то время у него было чувство, что его режут живьем, и через порезы нечто, скрежеща по костям, проникает глубже, иногда и в сами кости. Хотелось кричать и вырываться, но дергаться было бесполезно, а вопли были слишком унизительными.
Антей взглянул на брата. Сигурд, и без того бледный, стоял сжав губы и не шевелясь. Только мимикой он изредка выдавал, насколько ему мучительно больно. Встретив взгляд старшего брата, он попытался улыбнуться, но попытка не увенчалась успехом.
Теряя самообладание, Антей бросил взгляд на Рагнара. Он уже хотел закричать, чтобы тот прекратил эту пытку. Но он не успел этого сделать, поперхнувшись словами от острой боли, словно в грудь вбили три раскаленных железных штыря. Дыхание прервалось, и он был вынужден мысленно поблагодарить своих мучителей за то, что те держат его, не давая шевельнуться, иначе бы он упал.
Следующий всплеск боли, как удар, проламывающий кость, пришелся в основание черепа. Перед этим бесчувственная конечность грубо принудила его запрокинуть голову назад. Он подчинился, будучи банально слабее механики. Больше он не смог сдерживаться. Он закричал от боли, но звука крика не услышал и сам. По черепу и хребту растеклось жжение, словно от места удара расползались тончайшие иглы, горящие огнем. На некоторое время он полностью утратил контроль над телом. Остались только простейшие рефлексы – его тело само поддерживало основные жизненные функции, но, ни пошевелиться, ни издать звука он не мог. К тому же – полностью отказали все чувства.
Мировосприятие и контроль над своим телом он получил постепенно по мере того, как боль в затылке стала утихать.
Первым делом он обернулся к Сигурду. Его голова бессильно висела. Тело в вертикальном положении придерживали точно такие же механические руки. Одна из таких рук куском чистой материи монотонно вытирала с белой кожи кровь.
Теперь он знал, что за странные манипуляции он ощущал сразу после каждой вспышки боли, которые, впрочем, довольно быстро угасали.
Когда настала очередь брони, Антей с удовольствием почувствовал, даже через одежду, блаженную прохладу металла, коснувшуюся разгоряченного болью тела, словно благословение и причастие одновременно.
Часть за частью, составляющие серых доспехов были водружены на свои места и тела братьев скрылись под толстым слоем металла. Это происходило синхронно и так четко, будто здесь исполнялся тщательно отрепетированный танец.
Антей попытался двигаться, поняв, что совершенно не чувствует веса брони, будто она сделана из невесомой паутины. На удивление, получилось очень легко. Доспех, как вторая кожа владельца, распределял вес на собственный каркас.
Белоснежные фигуры отстранились, словно морские волны во время отлива, оставив на свободном месте две закованные в броню фигуры.
Соблюдая ритуал, к ним шагнули две безликие в своих одеяниях фигуры. На уровне груди у каждой, на предплечьях чуть согнутых рук, накрытых белым, покоились ледяные мечи. Антей задержал дыхание. Ему мучительно хотелось коснуться этого совершенства, но невероятность ситуации и ее торжественность заставляли метаться его мысли, словно птицу в клетке. Из-за этого, как ни тянул Сигурд, ожидая, что старший брат примет оружие первым, это пришлось делать ему.
Стараясь скрыть дрожь в руках, Антей последовал его примеру и коснулся рукояти. Тонкие кожаные шнуры оплётки украшала затейливая вязь защитных символов, неизвестно как нанесенных, но Антей почему-то был уверен, что они не сотрутся, по крайней мере - до тех пор, пока не лопнут сами тонкие полоски кожи, крест-накрест намотанные на стальную основу. Такая рукоять одинаково удобно будет лежать и в незащищенной человеческой ладони, и в тяжелой металлической перчатке боевого или церемониального доспеха.
Он моргнул, но, бросив украдкой взгляд вокруг, понял, что никто ничего не услышал. Его оружие обратилось только к нему.
Долгий призывный вой, полный азарта и жажды крови. Холодная ярость и радостная мощь, хлынувшая в тело и сознание. Призрачный свет, зажегшийся на символах, окутавший клинок. Обещание служить только ему – если он сам останется достойным воином. Всё это предназначалось только ему и длилось лишь краткий миг. И в то же время – целую вечность. А еще он увидел родину этого клинка.
Просторы заледеневшей воды, за века слежавшейся до поистине каменной твердости, засыпанные толстым слоем снега. Белое на голубом и синем. Черные глубины океанов, вода в которых так холодна, что убьет любого смельчака, рискнувшего войти в нее. Любого, кроме закаленных в боях звероподобных воинов – детей этого мира. Они смеялись в лицо стихии, охотясь, словно звери, прямо в воде, а мощные тела почти не замечали холода. Только такие воины были способны создавать оружие, подобное этому мечу. Только воины, знающие, что такое честь, могли выковать из синей стали поистине живое оружие, которое не допустит бесчестного боя. Оно либо вывернется из руки того, кто решит хитрить, либо попросту убьет обесчестившего себя воина. Но те, благодаря кому эти клинки появлялись на свет, уже не держали их сами, врываясь в схватку боя. Познавшие созидание и разрушение, они выбирали для себя только одну сторону, и, хотя их детища служили разрушительным порывам их новых владельцев, они все же несли и возможность созидать. За воинами всегда шли те, кто на месте разрушенного строил новое. Убийственный холод этого мира. Кровь еще живых врагов, посмевших вторгнуться на его просторы. Яростное пламя кузнечного горна. Тяжелый молот кузнеца. Соленый пот, выступающий на толстой, словно дубленой, коже, которой не страшны даже самые сильные морозы. Напряжение, когда одно неверное движение и клинок будет испорчен неверным символом. Долгие часы полировки лезвия вручную. Фенрис. Имя, принесенное шепотом ветра, пересыпающего снежную труху. Фенрис. Имя, звучащее в тихом скрипе точильного камня, скользящего по лезвию клинка. Фенрис. Имя, произнесенное самим мечом, когда он уютно устраивается в своих ножнах, вдвинутый в них уверенной рукой мастера, окончившего свою работу.
