Недавно из Красноярска было рассказано такое событие. В местной женской гимназии пропала горничная. Вслед затем найдена была на берегу обезображенная голова, косы продеты в уши. Далее, собака таскала по городу человеческую руку. По этим частям узнали пропавшую девушку; она была варварски умерщвлена и изрезана, у ней вырезаны были груди, половые части и проч. Одновременно в городе исчезли швейцар женской гимназии и писарь из какой-то канцелярии, на которых и падало подозрение. Вскоре оказалось, что они были оба ссыльнокаторжные, жившие в Красноярске по фальшивым паспортам, и один из злодеев даже был сторожем девического заведения. Наконец, характеристическим происшествием может служить преступление в Иркутске 5 октября 1873 г. В Иркутске была убита вдова, купчиха Чурина, с дочерью, кухарка, бурят работник и дворник; последние двое брошены в Ангару, на набережной которой стоял дом Чуриных; горничная девушка была обесчещена одним из убийц и задушена петлей, но по счастливой случайности осталась жива и явилась впоследствии единственной обличительницей преступников. Вообще убийство это сопровождалось возмутительнейшими истязаниями. Конечно, обстоятельство это наделало много шуму в столице нашей ссыльной страны, хотя подобные убийства не редкость в здешнем крае. Убийство было совершено по заранее обдуманному плану и составляло, говорят, первое из задуманных. В преступлении участвовали трое ссыльнопоселенцев и трое бродяг. Преступники вели себя на суде, как и перед наказанием, весьма хладнокровно. Некоторые из них сознавались на суде в совершенном злодействе, говорили весьма спокойно: «взял да и придушил», или: «придушил да и бросил в Ангару». Некоторые из них в тюрьме еще обещались перерезать половину города; они были урожденцы Витебской, Каменец-Подольской и Тверской губерний, ссыльные в Сибирь, попавшие в чужую страну, озлобленные на все их окружающее. Ввиду зверского преступления трое из главных преступников, виновных в убийствах и грабеже, судимы были военным судом и приговорены к повешению. Иркутск был свидетелем самого ужасного зрелища.
Значительная часть сибирских преступлений отличается зверством и грубостью. Это зависит как от свойства преступников, озлобленных каторжников, артистов преступления, так и от местных суровых и огрубляющих условий жизни. В Сибири, как в стране девственной, пустынной, при слабом влиянии власти и полиции, преступление становится смелее и необузданнее; наконец, благодаря простоте жизни, патриархальности и слабо развитой гражданственности и отсутствию городской цивилизации, которая всегда предполагает большую осторожность, преступления проявляются без утонченности и хитрости, а в самых грубых и простых формах. Люди, наблюдавшие жизнь ссыльных на золотых приисках, передавали, например, что в Сибири тонкий мошенник часто делается грубым злодеем; где он действовал прежде утонченными средствами, с помощью хитрости, обмана, изобретательности, там, в Сибири, действует просто «обухом топора», потому что и изобретательности такой не требуется.
Однако в России сложилось мнение, что в Сибири решительно не замечается опасности для гражданской жизни, и местные жители никогда не жалуются на преступления, а потому заключили, что сами преступления исключительны и редки. Чтобы выяснить себе это, мы составили хронику за два последних года обо всех печатавшихся выходивших из ряда вон событиях в газетах, которая может довершить картину местной жизни.
Хроника эта содержит 33 возмутительных происшествия и дополняется следующими сведениями о некоторых городах. При переписке томской городской управы по поводу усилившихся преступлений оказывается, что с 1 июля по 7 октября 1874 г. в городе было 30 случаев убийств и воровства, а по полицейской ведомости показано 58 преступлений этого рода — в 3 месяца. По обнародованным сведениям газеты «Сибирь», в районе иркутского военного округа ежегодно решается от 30 до 40 дел, которые прекращаются за неотысканием виновных. Наконец, из Енисейска нам пишут далее, как в нынешнюю зиму сообщалось следующее: «Лишь только успели несчастные обыватели оправиться от горя и успокоиться после страшной катастрофы (известного пожара), как нежданно-негаданно у них явилась новая тревога и новое беспокойство за свою жизнь и имущество. В городе в течение самого короткого периода времени было совершено несколько убийств, грабежей и краж. Некоторые из этих преступлений по своему зверскому характеру, смелости и неразборчивости в отношении места и времени их совершения положительно выходили, как говорится, из ряду вон: были случаи кровавых сцен среди белого дня, на людных улицах. Паника до того овладела местным обществом, что, несмотря на его привычное равнодушие ко всякого рода преступлениям в среде его раздались сильные протесты и явное негодование на бездействие местной полиции».
Такие факты не дают повода заключить о значительной безопасности жизни в крае. Но факт незамеченности преступлений в Сибири точно так же получил настоящее объяснение в последнее время; он объясняется привычкой к преступлениям. Самые ужасные преступления здесь не производят впечатления. Вот что об этом пишет один из наблюдателей сибирской жизни: «В одну зиму, часов в 6 вечера, было невозможно ходить по улицам. Какие-то молодцы с песнями, на тройке, в кошеве разъезжали по городу и ловили арканом и баграми проходящих и проезжающих по улицам. И все это сходит с рук и считается вещью, крайне обыкновенною, к которой жители привыкли и пригляделись. Предмет для разговоров всегда есть; но тон самих разговоров идет как о погоде. Какая-нибудь кумушка совершенно хладнокровно, нисколько не возмущаясь, рассказывает об убийстве или воровстве, как будто дело идет о зарезанном теленке или разбитой посудине. В первое время я удивлялся подобным вещам, потом мало-помалу совершенно привык и обжился»[88].
Сибирь в этом случае похожа на постоянное поле битвы, где оставшиеся в живых весьма мало говорят об убитых. При темноте и невежестве сибирской массы населения общество долго не замечало окружающих явлений, оно не жаловалось на ссылку и совершенно сжилось со своим положением. Если заявлялись жалобы по поводу преступлений, то обвинялась обыкновенно недостаточная бдительность полиции. Таких жалоб мы немало встречаем в корреспонденциях, а в последнее время в Томске об этом загорелось целое дело. Городская управа ввиду усилившихся грабежей и краж (а уголовная хроника этого города, как видно, поразительная) просила полицию усилить бдительность и наблюдать за ночными сторожами. Полиция обиделась. А за предоставление томскому губернатору на вид этих происшествий вся городская управа в наличном составе отдана была под суд. Дело это перенесено в сенат. На самом деле в городе с 1 июля по 7 октября 1874 г. было 30 случаев убийства и воровства, а по «Полицейским ведомостям» показано 58 преступлений этого рода в три месяца. Вот источник этих пререканий! Такие пререкания не редкость в Сибири ввиду местных особенностей края.
Однако настоящие причины преступлений начинают все чаще выясняться.
Нравственное влияние ссылки, кроме того, отражается и многими другими явлениями в Сибири. Так, указывается на развитие разврата, незаконных сожитий и увеличение незаконных рождений в крае. Иркутская губерния по числу незаконных рождений, например, занимает второе место. (В Иркутской губернии на 100 т. жителей приходилось 391 незаконнорожденный, в Петербурге — 497, в Москве — 237, а в Саратовской и Рязанской губерниях — 51–52). Несоразмерность полов между ссыльными естественно влечет к разврату; те же явления замечались и в Австралии и, по словам Дюкэна, составляют самую невыгодную сторону ссылки.
Точно так же указывают в Сибири на распространение сифилиса, заносимого партиями[89]. В Иркутской губернии называют целые селения, где эта страшная болезнь поражает людей совокупно семьями, не исключая грудных и рождающихся детей. Д-р Шперк о том же свидетельствует на Амуре. Кроме того, ссылка, говорят, не могла остаться без нравственного влияния на само воспитание сибиряков, на их нравы. Наши учителя, пишет один сибиряк, няньки, гувернеры, капиталисты, местная интеллигенция и даже сами власти, например, волостные писаря, — из ссыльных, что не могло остаться без последствий. Местное общество заражалось влиянием преступников. Ссыльные научили сибирское крестьянство страсти к промыслу фальшивыми билетами; здесь существует целый воровской промысел срезывания чаев, в котором нередко участвуют сами купцы, как недавно открылось в Канске. В Сибири существует множество спекулянтов, которые служат только организаторами преступлений, для которых исполнителей доставляет бродячее сословие; организатор должен скрыть и спровадить продукт преступления, и, конечно, ему достается львиная часть при этом. Сосланные конокрады, фальшивомонетчики, срезыватели чаев находят у подобных лиц приют и практику; поэтому неудивительно, что торговля не распространяется, и в некоторые места бывает иногда небезопасно купцу ездить. Отсутствию личной безопасности следует приписать отсталость Сибири в промышленном отношении, вялость взаимных отношений и невежественное состояние края. Ссылка производит растлевающее влияние и на другие сферы общественной жизни. Она охватывает сибирскую промышленность, практику чиновничества и наконец даже простирается на воспитание детей. Г-н Максимов говорит, что сибирские варианты русских сказок наполняются бродяжескими персонажами; известно также, что сибирские дети играют «в бродяг», «в поджоги» и даже разыгрывают сцены бродяжеского самосуда.
