О существующем распределении контингента ссыльных и их отношении к числу местного населения можно иметь некоторые позднейшие сведения по губерниям. В списках населенных мест Томской губернии, изд. центрального статистического комитета за 1868 г., приводятся следующие, довольно полные цифры о числе и составе ссыльных в губернии. Каторжных, приписанных на поселение, водворенных на льготе, в цехе слуг, с женщинами и детьми, числилось всего 34915 человек; из них было 21622 м. п. и 13293 ж. п. Из подробной таблицы в списках видно, что собственно ссыльные составляют 77,1 %, их дети — 21,4 % и по воле пришедшие с ссыльными женщины и дети — 1,5 % всех ссыльных. На 100 д. муж. пола вообще приходится по 61,5 женщ., в частности, на 100 д. муж. пола собственно ссыльных по 53,3 женщ.; на 100 мальчиков 88,1 девочек. Из общего числа ссыльных наибольшую категорию составляют дряхлые, именно 42,4 %, приписные — 27,1 % и поселенцы — 5,3 %. Распределение по округам является далеко неравномерным, особенно в Томской губернии; в округах: Томском их 51,4 %, из числа распределенных в губерниях, то есть более половины; в Мариинском — 28,2 %; в Каинском — 19,7 %; в прочих округах — 0,7 %; в Барнаульском горном округе зато нет ни одного ссыльного. На число всех жителей губернии приходится ссыльных по округам: в Томском — по 12,6 души на 100 обоего пола, общего населения; в Мариинском — 19,3 и в Каинском — 7,8 на 100[77].

О распределении ссыльных и числе их в Иркутской губернии дают понятие последние сведения Иркутск, статистического комитета за 1873 год. На 100 жителей общего населения губернии, взятых в каждом округе особо, приходится ссыльных, считая всех приписанных на поселение в губернии: в Иркутском — 15,3 %; из этого числа женщин только 4,7 %; в Балаганском — 9,1 %, из этого числа женщин 1,6 %; в Нижнеудинском — 15,5 %, женщин 4,7 %; Верхоленском — 4,3 %, женщин 1 %; Киренском — 3,6 %, женщин 0,7 %. Вообще ссыльные составляют 10,7 % из 100 % общего числа жителей губернии, из коих 7,8 % мужч. и 2,9 % женщин[78]. Из этого распределения видно, что губерния, наиболее наполненная ссыльными, содержит все-таки довольно ничтожный контингент по отношению ко всему другому населению. Надобно помнить притом, что это далеко не наличное число ссыльных, а только фиктивный maximum, числящийся по спискам. На каждую из сибирских губерний приходится ссыльных, как видно по позднейшим сведениям:

На всю Сибирь, таким образом, можно положить 198122 ссыльных, а на все находящееся свободное русское население — 5,2 %. Распределение ссыльных неравномерно как по губерниям, так и по округам. В некоторых местах они скучены до чрезвычайности; в Каинском и Мариинском округах Томской губернии они составляют почти 1/6 населения и могут ввести в заблуждение о значении ссылки в Сибири; зато в иных округах их нет совершенно, точно так же, как и в целых областях, так, например, в Семипалатинске, в Камчатке, в Охотском крае, в Акмолинской области и т. п.

Точных сведений о приросте ссыльных путем браков и рождений решительно не собиралось до сего времени, поэтому о потомстве ссыльных мы не имеем точных сведений; но, судя по причинам, препятствовавшим размножению и потомству ссыльных, можно заключить, что прирост этот был ничтожен. А причин, препятствующих плодовитости, было множество, как-то: 1) преобладание между ссыльными холостых, остающихся таковыми на целую жизнь; 2) поздний возраст; 3) преобладание между ссыльными дряхлых и старых, в огромном проценте, как показывает Томская губерния; 4) запрещение бродягам вступать в брак первые пять лет; 5) затруднение браков для каторжных; 6) разрыв браков при отправке в Сибирь; 7) нерасположение ссыльных из бродяг к семейной жизни; 8) нерасположение туземцев заключать браки с ссыльными; 9) преобладание в ссыльном населении проституции, развитие болезней, сифилиса и многое другое. Все эти причины составляли издавна препятствие размножению ссыльнопоселенцев и парализовали его. Поэтому все исследователи приходили к заключению, что прирост здесь был незначительный[79]. Зато есть неопровержимые свидетельства преобладающей смертности между ссыльными. Смертность эта огромна до последнего времени и начинается во время пересылки; пересыльные арестанты заболевают в партиях и нередко на дороге их поражают целые эпидемии. В 1873 году еще доносило енисейское начальство, что между арестантами появился такой тиф, что больницы были переполнены, больные заражали конвой, врачей и окружных арестантов, больных было 1156 человек и умерло в одной больнице 109 человек. Далее идет смертность ссыльных в ссылке под влиянием бедственных условий быта на сибирских приисках, где смертность более, чем в других местах, ряд скоропостижных смертей, которые на ссыльных выпадают по преимуществу, и, наконец, погибель во время бегов и исчезновение людей в неизвестности во время бегств и бродяжничества. Такой смертности и счета не ведется в Сибири: пропал, так пропал! Но в конце огромный дефицит ссыльного населения ясно показывает, как велики подобные потери людей. Что касается едущих за ссыльными женщин и детей, то о них известно и выяснено только два факта. Между женщинами замечается нравственное падение вследствие пребывания в партиях, и в Сибирь они являются не способными к семейной жизни; что касается детей, то они поражают смертностью в пути; недавно из Москвы еще отправлялись арестантские дети, зараженные корью, и разносили эпидемию[80]. При отсутствии медицинской помощи на баржах и пароходах, на этапах и во время пешеходного странствия по Сибири смертность эта постигла половину всех детей. Нечего говорить, что подобные условия никогда не способствовали сохранению и целости даже существующих ссыльных семейств.

Все это дает нам повод предположить скорее о вымирании ссыльных, чем о их приросте, что подтверждается вполне недочетом числящегося по спискам населения, которого вместо прибыли оказывается на 4/5 менее. Всякое предположение об их семейственном приращении привело бы иначе нас к заключению, что они в объеме 4/5 всего числа исчезли куда-то с женами и детьми.

Обратимся теперь к самому положению и жизни ссыльных в Сибири, которые лучше всего откроют нам современное состояние ссылки и дадут понятие о значении этого наказания, как оно проявляется в действительности.

Неутешительное и бедственное положение ссыльных давно уже свидетельствуется многими исследователями; нам остается остановиться на самых позднейших и — как менее всего оспоримых — официальных донесениях. Лучшим свидетельством быта ссыльных мы сочли нужным представить извлечение из отчета о быте ссыльных Иркутской губернии, доставленного ревизором иркутских поселений. Записка эта касается современного положения ссыльных в волостях и степени их зажиточности и оседлости в месте приписки. Всех ссыльнопоселенцев в экономическом отношении иркутский ревизор делит на два главных разряда: «домовладельцев» и «бездомных». Из домовладельцев одни занимаются хлебопашеством, другие ремеслами и т. п. Вторая категория бездомных бобылей находится в сельских работниках у крестьян на сроки или поденно, наконец, занимается ремеслами, и третья категория — нищенствующие. Домовладельцев вообще очень мало, пишет ревизор; так, например, к Кимельмейской волости из 496 ссыльных, проживающих в местах причисления, насчитывается лишь только 109 домохозяев; из них только 59 сами хозяева-хлебопашцы, остальные живут в работниках. Большая часть домов — лачуги, разваливающиеся от времени; хлебопашество производится в чрезвычайно малом размере, много-много, если поселенец засевает 4 десятины. (Надо заметить, что при сибирском хозяйстве крестьяне засевают вдвое и втрое более), то есть столько, сколько нужно для прокормления его с семейством; избытка хлеба для продажи почти не бывает. Редко у кого можно найти несколько штук рогатого скота: большая часть имеет по одной лошади и корове, но есть и такие, которые и того не имеют, а нанимают лошадей у крестьян на время полевых работ. Вообще, положение поселенцев-хозяев далеко не удовлетворительно, притом многие из них имеют большие семейства, по 5 и более человек детей. Редкие исключения зажиточности представляют или поселенцы, бывшие долго кабачниками, или вынесшие что с приисков. Поселенцев-работников в описываемой волости было 236 человек, и из них 200 человек живут срочно у крестьян, остальные нанимаются временно на разные работы и идут в пастухи, сторожа и проч. Эти последние обязанности исполняют старые и болезненные люди, не способные к тяжелому труду. Из числа 236 чел. работников только 15 имеют кое-какие дома. Обыкновенно хороший работник в этой местности получает в год 70 рублей и, кроме того, обувь и верхнюю одежду; но хороших работников-поселенцев очень мало, и большая часть из них — люди пожилые, слабосильные, потратившие свои силы в острогах и по большой сибирской дороге. Поэтому и оценка труда их очень низкая: многие из них получают не более 30 рублей в год, другие еще меньше. Некоторые выговаривают у хозяев себе присевок, то есть обсеменение с четверть десятины земли семенами хозяина. Если положение поселенцев-домохозяев неудовлетворительно, сообщает ревизор, то положение работников-поселенцев можно назвать бедственным. Проходят годы тяжкого беспрерывного труда, а он, работник, не сберег сам ни копейки из получаемой платы; притом это обусловливается способностью сибирского крестьянина кабалить работника. Такой закабаленный бесправен; работник получает деньги в праздники от хозяина «на пропой» и ежегодно находится в долгу. Поэтому большинство предпочитает быть поденщиками, хотя заработок их ничтожен: рублей 50 в год, что едва хватает на прокормление. Ремесленники в волости имеют следующий заработок: деревенский портной — 30 копеек в день, на хозяйских харчах, сапожник — 30 копеек, кузнец, плотник и столяр вырабатывают даже более рубля в день, по-видимому, достаточно; но, во-первых, работа бывает непостоянная, случаются долгие перерывы по недостатку заказчиков; во-вторых, ремесленники большей частью пьяницы, поэтому и их быт неудовлетворителен. Другие же, как, например, пастухи, караульные сторожа, получают вознаграждение, еле достаточное на пропитание, а некоторые живут из одного хлеба. Наконец, в каждой волости находится несколько десятков положительно не способных ни к какому труду, это — старики, дряхлые, немощные, калеки, например, слепые, хромые, разбитые параличом, они терпят и холод, и голод — холод потому, что летом и зимой ходят в одних изорванных лохмотьях, а голод — когда болезнь, сильный мороз принудят их сидеть в избе, лишенных возможности собрать христовым именем несколько кусков хлеба.