Надежда — глупая, иррациональная тварь — на миг кольнула в груди.

Проблеск? Возвращение?

Он вгляделся. Движение было слишком точным. Слишком выверенным. Нечеловеческим в своей безупречности. Это был не её жест. Он никогда не видел, чтобы она так делала. Это был не нервный тик.

Это был протокол.

Команда, зацикленная в глубине её нейронов. Призрак программы «Шум» смотрел на Хавьера её глазами и отбивал ритм на её пальцах.

Надежду не просто убили. Её вскрыли на его глазах, показав уродливый, тикающий механизм внутри.

Он, разрушитель, которого заставили стать хранителем. Хранителем пустоты.

Хавьер сдался. Медленно, словно двигаясь под водой, он собрал фотографии и убрал их в старую обувную коробку. Закрыл крышку. Прошлое было заархивировано.

Его взгляд упал на полку. Там лежал её старый «Зенит». Он привёз его с собой, сам не зная зачем. Трещина на стекле объектива пересекала линзу, как шрам.

Он встал, подошёл к сестре и опустился на стул рядом. Вместе они смотрели в окно на равнодушную красоту заката. Он не знал, сможет ли когда-нибудь починить этот фотоаппарат. Не знал, вернётся ли к нему Люсия.

Но он будет здесь.

Будет следить, чтобы она дышала. И ждать.

Это была его ответственность.

Квартира в Лондоне была безупречна. Воздух — отфильтрован. Температура — выверена до десятой доли градуса. На идеально пустом столе стояла чайная чаша династии Сун. Её разбитое тело скрепляли тонкие золотые швы. Шрамы, превращённые в искусство.

Хелен Рихтер смотрела на экран.

Три лица. Дэвис, её бывший начальник, избегал смотреть в камеру. Его слабость была почти осязаемой. Два других — безликие члены совета директоров, мужчины в костюмах, стоивших больше её годовой зарплаты.

— Хелен, — начал Дэвис. Его голос был пропитан сочувствием, которое не доходило до глаз. — Мы проанализировали отчёт по операции «Редюи». Потери… превысили допустимые лимиты.

— Цели были почти достигнуты, — её собственный голос был ровным, без единой интонационной трещины. — Кросс нейтрализован. Его исследования…

— Исследования скомпрометированы и захвачены третьей стороной, — перебил её один из костюмов. Не повышая голоса, он вставил реплику в паузу с точностью хирурга. — Ключевой актив утерян. Сопутствующий ущерб в виде огласки неприемлем. Вы стали… эмоциональны, Хелен.

Эмоциональны.

Слово повисло в отфильтрованном воздухе. Весь мир сузился до него.

— Мои действия были продиктованы тактической необходимостью, — отчеканила она.

— Ваши действия привели к провалу, — подхватил Дэвис, обретя силу чужого решения. — Совет директоров постановил: вы отстранены от всех операций. Ваша роль в компании будет… пересмотрена. Мы ценим вашу службу, но дальнейшие амортизационные издержки, связанные с вашим участием, слишком высоки.

Амортизационные издержки. Вот чем она стала.

Она молчала. Идеальная маска корпоративного солдата. Но внутри, под этой маской, кристаллизовалось чистое, холодное презрение. К этим трусливым, самодовольным мужчинам. К себе — за то, что служила им.

Всю жизнь она выжигала из себя человечность, считая её системной ошибкой. И теперь эта система списывала её за единственное проявление этой самой ошибки. За одну секунду колебания.

Дисциплина требовала молча принять приговор. Но какая-то тёмная часть души хотела дотянуться сквозь экран и сломать им шеи.

— Это всё? — спросила она. Голос не дрогнул.

— На данный момент, да. Отдел кадров свяжется с вами.

Экран погас, превратившись в чёрное зеркало.

Хелен долго смотрела на своё отражение. Она видела не себя. Она видела списанный актив.

Медленно, почти бессознательно, она начала поглаживать безымянный палец левой руки. Там, где был фантомный след от кольца. Она проиграла не русским. Не Хавьеру.

Она проиграла призраку из Лагоса. Себе.

В своём кабинете Дэвис закрыл ноутбук. Повернулся к молодому ассистенту.

— Закажите столик в «Savoy» на восемь.

Он поправил галстук.

— И подготовьте приказ о переводе Рихтер в архивный отдел. Сектор «Незавершённые проекты». Пусть разбирает старые бумаги.

Он сказал это с таким же выражением лица, с каким заказывал бы канцелярские скрепки.

Подземная лаборатория под Москвой гудела. Гудели серверные стойки, выла вентиляция, заливая всё холодным, мертвенным светом.

Дмитрий Воронов стоял перед огромным монитором. На нём бежали строки кода, вспыхивали диаграммы, переплетались графики. Вскрытый мозг «Левиафана».

Уродливый. Повреждённый. Бесполезный.

Рядом нервно переминался с ноги на ногу молодой аналитик в очках. В углу, прислонившись к стене, застыл капитан Лебедев. Он смотрел в свой телефон, и уголок его рта едва заметно дрогнул в усмешке.

— Майор… — голос аналитика дрожал. — Это… это не оружие. Это, блин, цифровой вирус, который атакует синаптические связи. Он не перепрограммирует. Он стирает. Безвозвратно.

— Нестабильность можно исправить, — тихо сказал Воронов, цепляясь за свою мечту, как еретик за единственную строку из запрещённой книги. — Найти ключ…

— Ключ был в биометрии самого Кросса. В его ДНК. Без него это просто… шум. Бессвязные, повреждённые фрагменты, которые вызывают каскадный некроз нейронов. Мы пытались воссоздать протокол на виртуальной модели…

Его прервал крик.

Глухой удар упавшего тела. Звон разбитой кружки. Техники в белых халатах с криками бросились к одному из терминалов.

Воронов обернулся. Молодой лейтенант, один из лучших шифровальщиков, лежал на полу. Его тело билось в конвульсиях, изо рта шла пена. Из наушников, валявшихся рядом, доносился скрежет. Звук, похожий на скрежет металла по кости.

— Он подключился напрямую к аудиофайлу! К исходнику «Шума»! — крикнул кто-то. — Медика! Срочно!

Воронов смотрел на это с холодным, парализующим ужасом. Он искал меч, способный перекроить мир. А нашёл чуму. Технологическую проказу, которая калечила его собственных солдат прямо у него на глазах.

Технология была не просто бесполезна. Она была враждебна.

Он медленно отвернулся от хаоса. Его взгляд нашёл Лебедева. Капитан даже не поднял головы от телефона. Лишь чуть заметно покачал ей, будто расстроенный неудачной ставкой. Он не видел трагедии. Он видел лишь ещё один списанный актив.

В этот момент Воронов понял.

Всё кончено. Его мечта мертва. Его вера в высокую цель, в реставрацию империи, в историческую справедливость — всё это оказалось таким же уродливым шумом, как и данные на экране.

Он проиграл не корпорации. Не американцам. Не этому выскочке Рейесу.

Он проиграл времени.

Молча, не сказав ни слова, он развернулся и пошёл к выходу. Проходя мимо тёмного экрана, он на секунду поймал своё отражение. Усталый, седой мужчина. Один из тех слабых, списанных людей, которых он презирал всю свою жизнь.

За его спиной оставался гул серверов и крики техников.

Глава 15. Ответственность

Воздух в горах был тонким и холодным, пах смолой и влажной землёй. Чистота, от которой першило в горле. Посреди этой стерильной тишины, в старой ржавой бочке, горел огонь.

Хавьер кормил его своим прошлым.

Он делал это методично, без злости или сожаления. Просто работа.

Первым в пламя полетел румынский паспорт. Чужое лицо на фотографии — уставший мужчина с пустыми глазами. Ламинат пошёл волдырями, потом почернел, скукожился, как обожжённая кожа. За ним — венгерское водительское удостоверение. Немецкое ID. Имена, легенды, чужие жизни, которые он носил, как одежду.

Едкий химический дым ударил в нос. Запах лжи.

Пачки наличных он бросал в огонь небрежно. Евро, доллары, франки. Бумага вспыхивала с сухим шелестом и оседала невесомым серым пеплом. Деньги, за которые он когда-то убивал. Ничего не стоили.

Последним остался пистолет.