— Так точно, ваше высокоблагородие. Будет сделано. — Я приложил два пальца к виску и развернулся к лестнице. — Полицию надо вызвать? Или скорую?

— Да не спеши уже, Вовка, — вздохнул дядя. — Сами приедут, можешь не сомневаться.

— Да ничего, — проворчал Степан. — Сам справлюсь.

Похоже, доверия ко мне у него ничуть не прибавилось. А может, даже стало меньше — хотя, казалось бы, куда уже. Как бы то ни было, от помощи дядин боец отказался: поднялся сам и, опираясь на карабин и подволакивая перетянутую ремнем ногу, запрыгал в сторону дома.

Все вокруг затихло. Не понемногу, а разом, моментально, будто кто-то нажал кнопку и убрал шум. Никто не кричал, не громыхали выстрелы, и если где-то за забором еще оставались налетчики, теперь они не издавали ни звука. Уходили тихо, чтобы не попасть на прицел. В воздухе до сих пор пахло порохом и кровью, где-то чуть в стороне от тропинки в траве лежали несколько тел в черном, но больше ничего здесь не напоминало о схватке, полыхавшей каких-то пять минут назад.

На крыльце показалась крупная тень, на фоне которой в темноте тускло светился огонек сигареты. Дядя передал Настасью в заботливые руки Марьи Васильевны, а сам отправился наружу успокоить нервы привычным способом.

— Да уж… Твою ма… — начал было он, но тут же осекся, покосившись на меня. Ругаться при подрастающем поколении дяде отчаянно не хотелось, а вспомнить подходящих для ситуации цензурных слов он, похоже, так и не смог. Поэтому и перешел сразу к вопросам: — Ну даешь, племянник! Ты где-то так научился?

— Да там, сям… — Я неопределенно пожал плечами. — Везде понемногу.

Дядя задумчиво хмыкнул, приподнял бровь и, кажется, даже пробурчал что-то себе в усы, но лезть не стал. Наверное, решил отложить допрос на потом. Тем более, что сейчас дел нам хватает и без того: неплохо бы прочесать сад, проведать Степана, прикинуть, во сколько встанет привести в порядок изувеченную усадьбу…

И, конечно, же пообщаться с полицией. Местные стражи порядка пропустили все веселье, и теперь торопились успеть хотя бы к шапочному разбору: сирены завывали уже где-то на въезде в садоводство. Не одна машина, и не две… Штук пять, не меньше.

Первым к воротам подкатил патрульный автомобиль, а за ним еще парочка. Четвертым появилась черная начальственная «баржа» с единственной мигалкой, потом небольшой автобус — видимо, со спецгруппой — и уже за ними — скорая. Я кое-как разглядел сквозь листву обычную карету и рядом с ней желтую, с надписью «Реанимация».

— Не будет у вас тут работы, господа медики, — усмехнулся я. — Некого уже… реанимировать.

— Степана пусть отвезут, посмотрят. Нога, не нога, а дело такое. — Дядя прислонил «ремингтон» к стене. — А ты, Вовка, ступай-ка внутрь. С ментами я как-нибудь сам поговорю — нечего перед ними расхаживать.

Я не стал возражать: слишком уж много пришлось бы объяснить. И еще больше, если кто-то из местных чинов окажется достаточно дотошным, чтобы поднять архивные записи и выяснить, каким это образом официально скончавшийся в две тысячи четвертом году племянник майора Острогорского не только вполне себе здравствует, но и только что отправил на тот свет две трети штурмового отряда.

Так что участвовать в грядущей беседе я собирался разве что в качестве наблюдателя. Поэтому и устроился на втором этаже, слегка приоткрыв окно, чтобы ненароком не пропустить что-нибудь интересное. Очередные сутки моей новой жизни начались с очередного сюрприза, и я почему-то уже ничуть не сомневался, что даже разговор дяди с местными окажется весьма занимательным.

И, кажется, не ошибся.

Первыми в сад через калитку ворвались спецы с оружием наперевес, разгоняя темноту светом тактических фонарей, но сразу за ними появился человек в штатском. Без оружия, невысокий и полноватый. Наверное, начальник, и не из самых младших чинов, судя по обилию свиты. Лица я разглядеть, конечно же, не смог — только слышал голос.

— … ать вашу, здесь происходит⁈ — заорал он, перекрывая даже зычный рев сирены. — Что все это значит⁈

Дядиных слов я не разобрал: в отличие от полицейского, он не верещал на весь сад. Но уже скоро мигалки за забором погасли, вой стих, и большая часть разговора мимо моих ушей все-таки не прошла.

— И для чего же, по-вашему, грабителям лезть именно сюда? При всем моем уважении, Константин Иванович, ваш дом не слишком-то похож на тот, где можно найти большие деньги.

— Бога ради, Тимофей Павлович. К чему такие вопросы? — раздраженно и уже немного устало отозвался дядя. — Откуда мне знать, что они здесь забыли?

— Ну… Должны же быть какие-то версии, ведь так? — Полицейский на мгновение будто бы растерял уверенность, но тут же снова взвился: — Неужели у вас нет подозрений, кто и зачем мог желать зла вашей семье? Совсем никаких?

— Абсолютно, ваше высокоблагородие. Не имею ни малейшего представления, что понадобилось этим несчастным. И, если мне не изменяет память, искать мотивы — это работа полиции, но никак не честных граждан.

Оба — и сам дядя, и сердитый, как целая свора собак, Тимофей Павлович, понемногу начинали изъясняться, как на каком-нибудь немыслимо важном великосветском мероприятии. Обычно это означало или недавнее знакомство, еще не перешагнувшее через официальный тон, или высшую степень возмущения — с обеих сторон.

И я бы скорее поставил на второе: похоже, эти двое знали друг друга уже давно. И примерно столько же были друг другом недовольны. Старая ссора наверняка успела перейти в хроническую фазу, но теперь готова была вспыхнуть снова. Полицейский чиновник гневался. А дядя то ли нарочно подначивал, то ли сам едва сдерживался, чтобы не послать его высокоблагородие по матушке.

— И с каких это пор к честным гражданам ломятся с автоматическим оружием? — ядовито поинтересовался Тимофей Павлович. — Полагаю, спросить это у тех, кто ломился, я уже не смогу, ведь вы прикончили всех до единого… До чего же удобно получилось, не правда ли, Константин Иванович?

— Я офицер и дворянин. Это — моя земля и мой дом. А внутри — моя семья! — Дядя чуть возвысил голос. — Закон дает мне право защищаться в меру возможностей и по своему разумению. Если уж вы с этим почему-то не справляетесь.

Тимофей Павлович разве что не подпрыгнул. И тут же набрал в легкие воздуха, раздувшись чуть ли не вдвое и явно собираясь ругаться уже всерьез… но почему-то так и не решился. А дядя все так же возвышался над ним — рослый, плечистый. Спокойный, как танк, и такой же непробиваемый.

— Что ж, в таком случае, не мешайте нам, как вы это назвали — справляться. — Тимофей Павлович выпрямился и зачем-то поправил лацканы пиджака. — Вы позволите моим людям осмотреть дом?

— Не позволю, — невозмутимо ответил дядя. — Во всяком случае, пока не увижу постановление от губернского прокурора. Снаружи достаточно трупов — так что займитесь ими.

— Как вам угодно, Константин Иванович. Ордер будет в течение часа, так что я пока подожду здесь. С вашего позволения. — Тимофей Павлович чуть склонил голову, развернулся на пятках и уже во весь голос рявкнул: — Осмотреть сад! Гильзы собрать, тела проверить. Если кто живой — быстро в больницу, с конвоем!

Спецы тут же разбрелись во все стороны, и следом за ними через калитку устремились полицейские рангом пониже — то ли рядовые сотрудники, то ли уже успевшие подъехать криминалисты. Тимофей Павлович вернулся к машине, а дядя неторопливо зашагал к дому, на ходу доставая из кармана телефон.

Видимо, собирался вызывать подмогу.

Но в дом коварный враг пока еще не проник, так что я решил осмотреться самостоятельно. Наверху не было ничего интереснее дырок от пуль, однако где-то на лестнице между первым и вторым этажом остался лежать мертвый боевик. К нему-то я и спустился. Электричества пока не появилось, зато фонарик в телефоне справлялся неожиданно-неплохо: давал пятно света, яркое и не слишком большое на расстоянии в полметра — в самый раз, если не хочешь привлекать ненужное внимание снаружи.