Граждане Страны Советов вольны были идти на государственные заводы и фабрики, в конторы и больницы, чтобы получать гарантированный оклад и работать в рамках единого трудового законодательства, но могли скооперироваться в товарищество и зарабатывать на свой страх и риск. Денег там выходило больше, однако могло не выйти вообще, если артель разваливалась, не получала заказов или её продукция не находила сбыта.

В крупном промышленном Ленинграде естественным образом возникали многочисленные артели металлистов. Они делали топоры и пилы, ключи и замки, вагонетки, банки для красок, автозапчасти, вилки и ложки, штопоры и ножи, молочные стерилизаторы, вентиляторы, фонари к тракторам, занимались ремонтом копировальных, пишущих и счётных машинок, лабораторных измерительных приборов и медицинского оборудования.

Там работали мастера на все руки. Они запросто могли снарядить стреляные гильзы.

У них были станки и самые разные подшипники. Шары из лопнувшей обоймы никто считать не будет.

В артель обычно кооперировались люди приблизительно одного возраста или земляки, у которых было много общего, чтобы вместе работалось легче. Раньше в артели бытовала круговая порука, но в производственных коммунах она сделалась объективно ненужной.

Хотя, как считал Колодей, не исчезла полностью.

Небольшой, но тесно спаянный родственными и соседскими отношениями пролетарский кооператив при определённых условиях мог превратиться в банду.

Слесари были задействованы.

Слесари точно были в деле об убийстве работников завода «Промет».

Колодей в милиции прошёл через «револьверный лай» 1920-х и знал, сколько из чернорабочих выходит преступного элемента.

Он скептично относился к версии Особого отдела о шпионах и белогвардейском подполье. Диверсанты, да и бандиты применили бы штатный боеприпас. Он надёжнее, его проще достать и не надо возиться с перезарядкой. Идея снарядить гильзу шариками от подшипника не могла придти в голову офицеру. Человек понимает только то, что находится у него перед глазами.

И хотя предположение Панова об использовании оружия кем-то из советских граждан, имеющих наградной или служебный наган, было теоретически верным, установить посредством отдела баллистической экспертизы принадлежность оружия пока не представлялось возможным на практике. Ленинградские криминалисты только начали создавать пулегильзотеку. Они могли сравнить следы с уже оставленными на месте преступления за последние годы. Для того, чтобы отстрелять всё имеющееся в Ленинграде оружие и собрать для изучения пули и гильзы, потребуются огромные складские помещения, организация отстрела и последующей обработки материала. Даже для одного города это казалось красивой сказкой. Что уж говорить о глубинке, откуда тоже мог заплыть ствол.

Когда-нибудь в СССР баллистический архив будет создан. Возможно, пенсионер Василий Васильевич Панов до этого счастливого времени доживёт, но сам Колодей думал о перспективе с иронией.

Вася фантазировал, поскольку был допущен к служебным секретам. Однако о начале работ в отделе баллистической экспертизы по созданию картотеки не могли знать посторонние. Служебное оружие в Ленинграде даже не планировали отстреливать. Бояться гипотетическому предателю было нечего.

По мнению Колодея, изготовить самодельный боеприпас можно было только от безысходности. Когда не знаешь, где его купить, имеешь сильное желание пострелять и специальные познания, как его сделать. Школьники из рабочих семей подпадали под это полностью.

В идеале, преступник должен обладать навыками, чтобы самому смастерить, и материалами — капсюлями, порохом (например, из отцовского охотничьего сундучка) и поражающими элементами. Этим условиям соответствовали ребята из школ фабрично-заводского ученичества.

Но почему шарики?

Казалось бы, чего проще — отлить из рыболовных грузил пули подходящего калибра и довести до нужного диаметра молотком или обкатать доской, если сразу начисто не получится? Однако по какой-то причине был выбран совсем другой путь. Преступник использовал одинаковые шарики диаметром 7,144-мм. Их применяли в номенклатуре из двадцати трёх наименований шарикоподшипников, которые ставили на такое разнообразное количество машин и механизмов, что учесть в крупном промышленном городе не представлялось возможным. Они были одними из самых ходовых в машиностроении. С ними могли поспорить только подшипники под шар 6,35-мм, самый оружейный диаметр, о котором Колодей тоже теперь знал, но думать чурался. Это был калибр «маузера» образца 1910 года. Доступ к ломаным подшипникам с шарами диаметром 7,144-мм был у всех желающих. Принести с завода пригоршню блестящих шариков сыну или внуку будет счастлив любой работяга.

Оказаться в хозяйстве шары могли в любом количестве у кого угодно.

Ими стреляли из рогаток и били окна, оставляя в стекле отверстия, похожие на пулевые. Об этом не заявляли в милицию, но заклеенные бумагой дырки было видно с улицы в окнах рабочей окраины.

С шариками привычно играли дети.

«А в сентябре они пошли в школу», — подумал Колодей.

Мысль, что это учащиеся, страшила больше всего. Малолетние убийцы наигрались в разбойников, испугались, занялись уроками или по какой-то иной причине утратили свой скоротечный интерес, и найти их будет невозможно.

Шайка, случайным образом сложившаяся на каникулах, распалась.

Колодей любил людей. Больше всех — любил детей.

Их-то он и искал в первую очередь.

9. Волшебный сундучок

Стреляные гильзы у Панова были. Он принёс их из тира, выбрав самые симпатичные. Похвастался перед родителями, да и бросил в сундучок с детскими сокровищами.

И сейчас, когда понадобилось для дела, Вася обратился к своему кладу.

Вася выдвинул из-под узкой железной кровати, на которой спал за шкафом от родителей, большой лакированный ящик, замок на котором не закрывался и ключ был потерян. Раскрыл и принялся раскладывать на полу чудесные произведения давно ушедшей эпохи, происхождения которых не помнил, но каждый предмет имел, судя по следам бытования, яркую и насыщенную историю.

Там была железная ступенчатая втулка с резьбой спереди и сзади. В детстве Васе кто-то сказал, что она от паровоза, и Вася неосознанно верил до сих пор, хотя теперь точно знал, что это надульник от пулемёта «Максим». Там был сломанный перочинный ножик, у которого однако сохранились шило и консервная открывашка. Там было здоровенное увеличительное стекло от неизвестного прибора, но такое толстое посередине, что зажигало лучше всякой лупы на ручке. Там лежала дирижёрская палочка с облезлым лаком, поцарапанная и обожжённая, на которой красовалась оставленная не без помощи увеличительного стекла косая и расплывшаяся буква «В». Там были анодированные болтики и полированные гайки. Там были детальки от швейной машинки. Там были грузила, и лески. Красные резинки для рогатки. Шило из гвоздя. Половинка ножниц. Поцарапанное стекло от карманных часов и циферблат от них же. Там были пружинки! Там была жестяная коробочка из-под чая, в которой лежала невиданной красоты почтовая марка.

Там была неработающая зажигалка в виде «Браунинга N 3», как теперь Вася понимал, довольно точно сделанная. Её на заре памяти Васи подарил отцов приятель, который больше не появлялся.

Там были школьные пёрышки, выпавшие из лопнувшей коробки, и старые вставочки. На самом дне царил обломок павлиньего пера с «глазом», истрёпанный, но гордый, как королева-мать.

Ещё там лежала пробка от хрустального графина, которая показывала на стене радугу, и пробочка в золотистой фольге.

Далеко не у всякого мальчика был такой сундучок.

В уголок закатились три гильзы, пули из которых стажёр Панов на первых стрельбах послал в мишень. Правда, не в яблочко, а в молоко, но кто об этом помнит?

Гильзы были безупречны. Вася выбирал.

Вот и сейчас он полюбовался ими и положил в карман.

Он бережно собрал сокровища, на самый верх опустил яростную жиганскую финку, взятую из отдела, закрыл крышку и задвинул под кровать.