Что я могу слушать так это блюзы. Ее никогда не тянуло на блюзы. Я же могу найти покой с Лайтнингом и Коттоном, БиБи и Клаптоном, и с Стиви Рэем. Я могу врубить на полную мощь Сон Силс поющего Дорогой Сын пока койоты с ручья не подхватят сочувственным оглушительным воем в тон соло губной гармоники. Пронзительным воем и визгом. Словно от музыки они сходят с ума и в то же время словно они без ума от нее. Что в общем-то и есть самый настоящий блюз.

Ночью я ложусь с Джаспером позади стенки бермы. Ранняя весна, или поздний или ранний час и Орион опрокинулся спиной на зубчатые края гор и тихо молча целится в быка прежде чем тот затопчет его. Иногда он бывает миролюбивым но не сегодня. Сегодня он сражается за свою жизнь.

У Джаспера нет поводка, спит слева от меня а мои мысли крепко сидят на поводке. Я позволяю им гулять только по кругу. Только о теплице, об ангаре, о возможности встречи во время весеннего охотничьего похода с весенним медведем когда медведи озабочены одним голодом.

Он тихонько похрапывает в своем стиле, легкий всхрап на вдохе и нечто вроде жалобного стона на выдохе. Затем вопреки всем моим планам я начинаю вспоминать ответ из Гранд Джанкшен. Пришедший как поезд из метели, оглушивший появлением а потом ушедший назад в потрескивание снега долгим печальным хвостом допплеровского удаления. Потерян. Тройное Три Альфа... Гранд Джанк... Гранд Джанкшен... Голос возрастной, незлой, заботливый, как у деда зовущего с низу лестницы.

Сколько лет тому назад? Два или три. Летом я вспоминаю. Я вспоминаю дым от летних пожаров, окутывают Зверушку дымом, и зловещий закат той ночью. Как я кружился и поднимался-спускался и делал круги пошире и нажимал-нажимал на кнопку микрофона. Пытался нащупать этот всхлип. Какое-то отражение в атмосфере может, как бы могло попасть сюда если ни один из ретрансляторов больше не работает. Голос знающего человека. В возрасте. Я помню это. Пришел сквозь шум. Еще один летчик, я был точно уверен это был еще один летчик.

С полными баками я могу долететь до Ганнисона и вернуться назад может и до Дельты в другую сторону. Может если повезет с ветром и в обе стороны. Только редко везет. Я думал об этом. Снова и снова. Джанкшен в получасе за пределом. И тогда. Что? Еще один летчик в еще одном аэропорту скорее всего и в еще меньшей безопасности. Да только.

У них была энергия. Они - он - выжили семь лет. Может все так же живут.

Джаспер откатывается, выпрямляет свои лапы в сонном потягивании и опять прижимается ко мне, просыпается. Нюхает. Вновь клонится головой книзу.

Я поднимаю голову с подушки

Я вижу замерзшую луну.

Опуская мою голову, думаю я о доме.

Стихи Ли Бо.

Даже тогда: задолго до конца, бесконечная тоска. Почти всегда не дома, как и любой из нас.

Я ложусь спиной на сумку набитую матрасной пеной которую я использую как подушку. Быстро не пачкается, не напоминает мне о моей прежней кровати. Поправляю шерстяную шапку натягивая ее на лоб. Небеса чисты, лесные пожары не начнутся до середины июня, и Млечный Путь медленная река звезд непостижимой глубины. Глубже чем возможно себе представить. Джаспер вздыхает. Почти нет ветра. Что холодит мое правое ухо, ленивый бриз с севера.

Почувствовал бы я себя ближе к дому если бы встретился с летчиком из Гранд Джанкшен? Если бы Денвер к югу оказался бы настоящим шумным городом? Если Мелисса спала бы у другой стороны Джаспера как когда-то? С кем мне было бы ближе к дому? С собой?

Продолжаю думать о голосе летчика. Знающий и с тоской. Связаться. Похоже я должен был туда попасть. Набрав топлива, не давив на газ, тихо летев, встав на рассвете и нет меня. Увидеть. Что, я не знаю. Все еще не решился. Отправиться. Признайся себе: я побоялся. Найти смерть как было и было и еще раз было. Всегда да только. И остаться без топлива прежде чем я даже добрался бы до Семь Виктор Два это Паония, с посадочной полосой на высоком бьюте. Остаться без топлива к востоку от Дельты. Добираться тенью Гранд Месы.

Давно, я прочитал они нашли Амелию Эрхарт. Точно. На острове который был зачтен в 1940 как Проверенный. Открытые ракушки моллюсков, карманный нож разобранный ради лезвия, может для рыболовной пики. Очаг. Древнее осыпающееся строение. Плексиглассовое самолетное окно. Женская обувь. Кости. Кусочки костей. Проверили ДНК с еще живой близкой родственницей Эрхарт. Конечно же это был ее остров, она и штурман спасались долгое время пока не умерли от чего? Коралловый атолл с вида сверху: эллипсоидный оазис с лагуной в центре. Плоский огибающий риф при отливе похож на парковочную стоянку. Локхид Электра с посадочной скоростью пятьдесят пять миль в час, ей понадобилось бы семьсот футов, не более. Возможно были ранены когда добывали крохи еды. Возможно в приливе, возможно водой унесло снаряжение. Возможно кровь в воде. С заканчивающимся топливом над Тихим океаном решили будь что будет. И в конце концов попали на этот крохотный остров. Выживая ракушками и дождем.

Ракушками и дождем.

И присутствием другого человека, лишь одного еще.

Голод. Медленно тлеет во времени как огонь на мокрых дровах. Худоба до кости, до ходячих костей, потом кто-то умирает, затем другой. Или были атакованы проплывающими островитянами возможно скорее всего.

Чего не хватало более всего? Пузырящихся неясными лицами собраний, славы, вечеринок, хлопушки фотоаппаратов? Влюбленных, веселья, шампанского? Уединения известной личности, погруженности в схемы и графики с одиночной лампой на широком столе благопристойного отеля? Обслуживания, подачи кофе на рассвете? Компании одного друга, подруги, двух? Выбор: Все это или совсем ничего? Немного или совсем ничего? Сейчас, не сейчас, может быть попозже?

У меня сейчас нет ничего такого. Такого выбора. И все же. Я не хочу чтобы закончилось топливо и пришлось садиться в высокой траве западной долины Ганнисона и умереть пытаясь пройти с Джаспером триста миль до дома. Дом. Какой уж есть. Почти нечего терять. Ничего иногда становится чем-то.

Джаспер зарычал. Я дремал в своих мечтах.

Низким тоном, зло, по-настоящему.

Я задержал свое дыхание, прислушался. Медленно привстал. Он почти глухой, но нос у него хороший.

Могли быть койоты. Или волки. Горные волки за последние два года: спускаются иногда с гор мелкими стаями. Нарастает давление нарастающей ре-популяции. Потому что раньше их тут было много, и сейчас вновь.

Джаспер теперь зарычал в темноту и я сел в одеялах с громко стучащим сердцем. Я прошептал Останься и пополз к верху бермы.

Джаспер знает. Он знает когда чувствует херню.

Он сидел на полусогнутых и приглушенно рычал и смотрел на меня очень озабоченным взглядом и со скрытой выдержкой охотника довольного собой. Он был взбудоражен. И я. Такого не случалось долгое время, может полгода, и я почувствовал себя немного несобранным, немного неповоротливым. Пару лет тому назад я был бы уже на вершине бермы и прочесывал прибором ночного видения с винтовкой в левой руке. А сейчас мне пришлось вытянуть ружье из холодного мокрого брезента из-под сумки. Там же лежали очки ночного видения в старом шерстяном носке. По крайней мере я все еще брал их с собой когда уходил спать. Я приставил очки к бровям и завел ремень от них себе на затылок и медленно, тихо опустил их на глаза и притянул к себе винтовку за ремень. Медленно полез на берму, очень осторожно.

Джаспер оставался внизу. Послушный приказу не бежать за запахом в темноту. Или возможно какой-то звук, какой-то звук на определенной частоте пробился сквозь его глухоту. Я медленно лез по склону бермы. Искренне желая чтобы были койоты, да хоть волки. Совсем не в настроении убивать, никакого настроя. Не сам, не с помощью Бангли.

Наверху я положил винтовку на гладкую поверхность и прижался как можно плотнее к холодному грунту и пополз извиваясь вперед пока не разгляделись мои глаза.

В свете верандной лампочки я увидел их. Один два тричетырепять... попадал в раздватричетырепять голубейзапростотак... Пять взрослых за исключением может быть одного поменьше похоже помоложе.