И тут появляешься ты на самолете. Подумать только чуть не убил тебя.

Да уж тут без табака не обойтись. Я взял немного, отдал коробку назад. Знакомое удовольствие от табака под верхней губой, легкое волнение.

Вы хотите со мной?

Что значит хотим, Хигс.

Хиг, поправил я. Вот старый таракан.

Он прищурился на меня.

Вы двое хотите полететь со мной назад в азропорт Эри? И жить с нами? Со мной и Бангли? На равнине?

Он откинулся назад на своем пне, сплюнул. Я-то хочу оставаться здесь. Дожить мои годы в мире и согласии с дочерью. Скажем будем квиты. За весь этот эпизод.

Он помотал головой прочищая ее. Та жизнь которую я когда-то знал. Вернулся после службы, тогда я занялся ранчо. Я все же чувствовал будет все по-другому. Будем квиты.

Он выдохнул надутыми щеками. Его рука дрожала когда он поднес чашку ко рту. Он приложил обратную сторону запястья к углу глаза.

Это было ранчо моего деда. Он водил стадо сюда летом еще задолго до того как пришлось брать у чертова земагенства в аренду.

До меня дошло что его расстраивало более всего смерть его пастбища, несравнимо более чем смерть человеческой расы. Он мне в тот момент стал еще больше нравиться.

Почему б колодец не вырыть?

Он скривился гримасой. Разве я не пробовал. Под всем каньоном сплошной камень. Четыре фута вниз. Могилу приличную не вырыешь.

В те минуты нашего сиденья, крупнозернистая серость рассвета прониклась гораздо более гладким, светлым светом, будто чистая вода прошлась по мокрому гравию. Эта сторона похоже умирала. Я знал что снежная шапка становилась все меньше и меньше на Водоразделе, сходила раньше, ручьи мелководнее, больше сухости осенью. Да только я услышал как запел каньонный крапивник, шесть семь восемь высоких нот свистя высоко как не смог бы человек. И в ответ другая птица. Я слышал лугового трупиала на поле и видел нырок зимородка которого видел почти каждое утро. Быстро летел вверх по течению. Реки побольше как Ганнисон еще не пересыхали. Еще.

Его лицо замкнулось, он смотрел мимо меня. Кем бы он ни был, чем бы он ни занимался в своей жизни, он любил свою землю, свою дочь, яростно и нераздумывая как погода.

Тут же возникла самая главная проблема: смог бы я взлететь с короткого луга с дополнительным весом. Вряд ли. Может не с обоими, может только с одним человеком.

У меня нет топлива чтобы вернуться домой, сказал я.

Он вздрогнул. Его глаза перешли на мое лицо и окаменели.

Не ***** мне, Хигс.

Хиг. Если ты забыл.

Еще до меня дошло прямо тогда что я мог бы быть иногда более тактичным. Если бы я не сумел вывезти их оттуда он мог бы меня просто пристрелить. Черт. Появилось чувство будто меня использовали. Полюбили лишь за то что я летаю. Как государство. Сначала Бангли теперь это. А если бы у меня не было самолета? А если бы это был просто Большой Хиг, просто пробирающийся сквозь этот разломанный мир не скрывая ничего что у него есть, немного доброты, немного сочувствия, немного знаний что да как но без самолета. Шутишь да? Банг.

Спроси у тех в полуприцепе с Кокой.

Что?

Извини. Так долго был в одиночестве не знаю иногда когда говорю с собой когда нет.

Я повернулся к бегущей воде и сплюнул.

Я не ***** тебе. Я пролетел мою точку возврата. Она была как раз на Колбрейном.

Он просканировал вновь мое лицо. Эмоций он вряд ли бы нашел но его глаза прошлись по моим деталям как будто каменщик примерился к очень старой стене. Его глаза открыто переоценили меня отчего я забеспокоился.

Хигс, ты увезешь нас отсюда. Ты увезешь нас в город, в укрепленное место, мне *****, а я найду тебе топливо.

Меня продрала дрожь. Да уж он нашел бы.

Автобензин больше не годится.

Что?

После трех лет никакой не годится. Даже со свинцовыми добавками. Портится. Неустойчивый. 100 LL гораздо более устойчив. Все еще годится да только уже девять лет это много. У кого-угодно там, их бензин сдох давным давно.

Он пожевал челюстями. Не сплюнул ни разу, я полагаю проглотил.

В Эри я об этом не беспокоился. У меня был на примете склад в Коммерс Сити полный всяких присадок "восстанавливает бензин до первозначного состояния" согласно брошюре в коробке. Как по волшебству. Хватит на следующее десятилетие по крайней мере. Да только. А в других местах кто знает. Даже авиационный может не сработать. Зависит от состояния топливных хранилищ, в большинстве.

Было очень тяжело смотреть на него. Я больше не чувствовал себя каменной стеной. Я чувствовал себя кроликом. Пойманным.

Зачем пришел сюда? спросил он меня прямо.

Не ответил. Не защищаясь, не скрывая своих мыслей, просто я не знал. На самом деле.

Ты сел в свой самолет и пролетел свою точку возврата. В мир может без никакого топлива. Ты оставил позади спокойные свои небеса, партнера с которым сработался. Ради стороны которая совсем небезопасна, где каждый встречный скорее всего попытается тебя убить. И если не от какого-нибудь хищника то просто от болезни. Ты о какой ***** вообще думал? Хиг.

Мой пес умер, ответил я.

Я рассказал ему о пойманном сигнале, три года тому назад. Я рассказал ему об охоте и рыбалке и смерти Джаспера и как убили мальчика и других, и о всех потерях.

У меня совсем не было никаких мыслей, сказал я.

Он знал. Он знал что Сессна 182 обычно несла пятьдесят пять галлонов топлива. Он знал расход горючего в час около тринадцати. Он знал приблизительно расстояния. Он все просчитал. Он просчитал я был прав по точке, невозврата. Просчитал я тащил пару допгаллонов. Чего он не просчитал и просчитался что я знал чем я ***** занимаюсь.

Полетим до Джанкшен. Мы проверим что ты хотел проверить. Башню, аэропорт. Затем найдем бензин. Затем полетим к Бангли. А если ему не понравится то мы его убедим.

Я не знаю смогу ли взлететь с вами обоими. С того луга.

О ты сможешь. Если надо мы тебе отрежем ноги и усадим. А я буду жать на педали.

Он хмуро улыбнулся да только я увидел тень беспокойства пробежала в холоде его глаз.

Нет смысла в забое скота чтобы сделать побольше сушеного мяса. У нас уже было где-то двадцать фунтов от оленины я застрелил и мы не могли больше брать грузового веса. Скорее всего физически не смогли бы. Сима сказала скот, они останутся сами по себе и если Бог захочет будет достаточно дождей и они тогда выживут.

Она хотела взять с собой двух овец, самца и самку.

Они не весят больше двадцати фунтов каждый.

Я попытался объяснить что маленький самолет скорее похож на воздушного змея чем на грузовик. Я рассказал ей о том как меня учил Дэйв Харнер в Монтане, что он кричал мне в первые дни когда я сажал 172 в аэропортах на берегах озера Флатхэд. Как я коснулся а самолет закружился и его понесло в сторону словно больную утку он заорал Боожмой Хиг! У тебя мотоцикл? Да! У тебя пикап? Да! Так я думал! Ни то и ни другое! Это птица! Понемногу понемногу! Боже! Противно смотреть!

Она засмеялась.

Харнер, мой инструктор, лесорубил. Большие деревья лесорубил когда еще были большие деревья на Северо-Западе. Он поднимался и спускался по крутым горам с сорокафунтовой бензопилой с пятидесятидюймовой цепью и срубил больше кого-угодно в тех местах. Жил навроде Пола Баньяна.

Помнишь такого? Пол Баньян?

Конечно.

Так просто проверяю. На его день рождения, к тридцатилетию, его друзья подарили Дэйву показательный полет в местном аэропорту. Это было в Калиспелле. Они сказали что хотели показать ему всю часть территории он срезал. Немного трогательно когда представишь. Он значит залез с парнем по имени Билли, летчик до самых самых, и повел по рулежке и тут же почувствовал все рули, едва коснулся - не как я, я чуть не въехал в ангар на первой рулежке - и наступила очередь для взлета и они поднялись над Калиспеллом. Он повторял что Билли говорил ему, и он был без никаких погрешностей, спокойный как ненормальный. В конце концов, он сказал мне, что может быть ненормальнее когда бегаешь вверх вниз по склону в сорок градусов с жуткой пилой орешь и тысяча тонн деревьев падает вокруг тебя? Это успокаивало, сказал он. Необъяснимо странно, почти как божественно, спокойно. Не такими словами правда. Он сказал, Хиг это было как будто летишь в фотографии, в красивой фотографии земли которую ты любишь, все тихо и недвижно именно каким тебе хотелся мир. О чем он говорил это когда летишь появляется чувство отстранения от физического тела. Будто мир становится прекрасным как поезд и ничто плохое не в состоянии коснуться тебя.