Голос надменно сказал:

– Последнее предупреждение. Вы не вняли словам.

Брат и сестра застыли в объятьях, как древние статуи, сковавших взором Медузы. Ничто не смогло разъединить, пришлось бы резать по живой плоти.

Но ничего не произошло. Не выстрелов. Ни голоса. Тишина оборвалась тросом и повисла над головами. Пронеслась птица тишины, вырывая из происходящего. Помутнело в глазах. Ничего не видно. Занавес опустился на то, что происходило. Ничего нет. Пустота.

Пустота гнетет, бередит внутренности, вызывая рвотные позывы. Зиждется внутри, ничем не вытравить, не достать ощущение, когда тело перестает слушаться. Не реагирует на опасность, которой много. Время оборвалось и взрывом уничтожило нервные окончания. Не реагируешь и становишься похожим на зомби, который смотрит на взрыв сетчатки глаз, но среагировать не может. Гнетущая пустота, которая расширяется и падает через глаза, когда не можешь достичь конца в переживании. Оно с головой захлестнуло в себя, не отпускает. По пояс зашли в озеро беспамятства. Нет координации в движениях. Колышутся руки и ноги, потому ниже падает тело. Падение имеет направление в переживания, когда ничто вокруг не отвлекает, а раздражает, что происходит фоном.

И сверлят звуками твой череп, пытаясь достичь рассудка и ума, который хочет услышать переживание. Заходишь в пережиток, становясь его частью, так как вовне не можешь жить: слилось в переживание, которое ранит.

Как выжить и воздуха вобрать в легкие, а то пребываешь в себе. Судорожно вдыхаешь, но легкие – сплошная рана, когда свежий воздух ранит их, когда лежишь на песке, как выброшенная рыба. Судорожно ловишь воздух губами, но губы в агонии трепещутся и не внятно выражают желание. Нет сил для трепетного обнаружения радости жизни. Скованность не дает чувствовать ощущение, когда кислород насытит клетки, которые начнут понимать, как важно сознавать себя живым, а не мертвым и лежащим на солнце, опаляющим нервы и глаза. Они выжигаются лучами солнца, которые раньше грели, теперь убивают, уничтожают, стирают в пыль. Становишься пылью, так как ничто теперь не волнует, а ветер колышет рассыпавшиеся нервы, которые не собрать, с сожалением наблюдать на себя со стороны.

Ничто не значится в глазах, так как потерял отображение, что происходит, откуда появляется взгляд на происходящее. Не соотносится с пребыванием в себе. Сознание есть скованная часть осознания, что не прервешь колею из мрачных и отталкивающих образов. Больше уходишь в них, ими живешь, не можешь в ином ключе воспринимать мир, как составленный из собственного представления. Нет, внушенное губительное отношение перехватывает радость, утилизируя в горе, в состояние покорности, когда исходящее от тебя, не принимает роли, где окажешься. Зависишь от состояния, в которое ты загнан. Губительное ожидание чревато тем, что на глаза рассудка опустится тьма. Не будет видно. Тишина объемлет разум. Не соотносится, где должен проявиться добрый знак. Всё исчезло в истерии…

Ничто не может выйти за пределы переживания, когда ты окружен плохими и грызущими мыслями, которые ожидают. Страшнее удара ожидание. Оно не наступает, длится вечность. Секунды становятся птицами, клюют рассудок переживанием, превращая мозг в желе, как единый орган для вызывания плохих воспоминаний. Не являются приятными, радующими, несущими счастливые оттенки. Сотни ударов клювов образуют минуты, проведенные в угрызениях совести. Надо ли было прилетать? Зачем покинули родную планету? Там было хорошо, а сейчас! Разруха. Сожаление о содеянном шаге умножается на шестьдесят и представляется, как час, грызущий изнутри сердце, выцарапывая кровью признания, что жалеешь. Это самое страшное, что случилось сейчас. Смотреть на пройденную тропу, вспоминать, как начинал, первые шаги. А сейчас погибаешь в вечных сомнениях. Всегда есть сомнения. Они – черви, ютящиеся в разуме, в котором не осталось здорового места: всё уничтожено. Часы образуют день страданий, умножая на двадцать четыре вбитых гвоздя в стенку черепа.

День, если всмотреться, становится длительным по проживанию. Не понятно, откуда долгая и нудная волна возникла. Были обычные моменты, теперь они соединились в сотни мигов, шелестящих нервами, как пустой и скомканной бумажкой. Дальнейшие планы на жизнь выброшены, перечеркнуты, убиты, вытравлены. Уходит на второй план жизнь. Как лучше произойти больше не волнует. Ушёл в переживание, кажется, не сможешь посмотреть в глаза яви. Сравнить, что беспокоит, и то, что сейчас видится, как надуманное, либо существующее в голове, как главной обманщице. Ей выгодно, чтобы пребывал как можно дольше в грусти. Питается одиночеством, сомнением, самобичеванием, когда хлыст кусками выбивает признание и нервы из рассудка. Сердце кричит. Душа стонет и болит, когда испытываешь боль. Каждый раз заново. Нет принятия, порога, когда боль стихнет, как устал нести часть, которую примешь, уследить элемент принятия или радость.

Каждый раз по-новому проносится сожаление в глазах, которые не хотят видеть, кроме того, куда направляется взор. Странно, насколько глубоко человек может зайти в переживание. Не пытается оттуда выйти, достать себя. Наоборот, дальше заходит, не стараясь понять, зачем, по какой причине событие происходит, что в главной степени является итогом, либо звеном, от которого многое зависит. Что может повлиять на исход в принятии внутреннего обвинения, либо понимания, зачем видится, как истина. Неужели нет другой понятной и зримой трактовки сути, когда исходишь не из вечного сожаления, но и того, от чего произошло путешествие. Надо собраться и начать идти по спокойному пути. Не получается. Беспокойство выбивает из краткой уравновешенности, потому погружаешься в грусть и не знаешь, как выбраться и оказаться на берегу радости и счастья…

Переживание выуживает приятные моменты и в них топит, унося в горе, потоком захватившим естество. Нет и части, где обитает разум, либо мысль, зачем поступаешь. Либо сделал поступок, но в делах, когда не властвуешь над головой, лишь один выход. Он максимально простой: как можно дольше привыкать к факту, раз он произошел. Как можно дальше пройти и углубиться в суть явления. Надо ждать… Переживание лишено временных рамок и ограничения, где найти время для отдыха. Не дает отдышаться. Оно сжимало грудь, выбивая с болью и слезами признания, что будешь сожалеть, но не пойдешь и вырвешься из него. А будешь слушать обвинение. Оно стало краеугольным камнем в отожествлении жизни, как проистекает. Переживание дырявило глаза, из них смотря на то, какой масштаб обрело. Как понимание, что разрушено, потому радость принятия своей боли…

То ли гордость, с первого раза не разгадать. Не игра, как лучше обозначить, либо понять, что происходит. Есть переживание, вьющее веревки из жил нервов, разрушая временные рамки и проистекая, где заканчивается радость. Ожидание следующего удара, как последнего или первого. Нельзя сказать, когда пришло понятие, будет несколько ударов…

Настало беспамятство, утратой нейронных связей давшее амнезию. Это хорошо? Но тогда не вспомнишь, что происходило в состоянии. Не надо помнить, расстройство покажет карточки событий, в которых жил, потому мог по-иному поступить. Или остался на месте, а то ни к чему не пришел. Только к бичеванию. Стоял на месте, тогда горя не знал. Радость шла рука об руку с рассудком. Но тут его нет. Бред разрезал веки. Полились события в глаза. Ничто не держало поток. Появились в глазах, ничто не сдержит данность озарения, когда не сопротивляешься, а соглашаешься с тем, что есть здесь.

В глазах мелькают кадры, вызывая резь. Но должен просмотреть, иначе утратишь, будешь думать, важное пропущено, оставлено за бортом, догорать испепеленным событием, которое не захотели прочитать, а сожгли. Но понял, могу приближать каждое событие, рассматривая в деталях. Это уже радует, так как надо увидеть, как делал конкретный поступок в той или иной ситуации. Но правильно ли? Но звездой падает первое событие, успеваю приблизить, рассмотреть. Сцена из детства, когда в первый раз увидел космос, потому сразу забрал в сердце, так как не смог сдержаться. Потом и понять себя через иную роль, ибо космос обретается, когда в первый раз соприкоснулся с ним, глядя в телескоп, оставшийся от дедушки. Видел планеты, не понятные миры, пытаясь достичь фантазией, зацепиться умом, но падал из-за незнания в бездну ума и нереальных гипотез. Потому не имело почвы под ногами. Разум многое домысливал. Впрочем, насколько вымысел?