— Всё в порядке? — спросил он, отстранившись.

— Спроси меня позже, — сказала я, приближаясь для нового поцелуя.

Я не могу выкинуть эту реку из головы с тех пор, как столкнулась с Генри. Я чувствую её, ощущаю воду, даже сейчас, будто прилив течёт у меня в голове.

Поэтому я захотела прийти сюда?

У меня не было достаточно времени, чтобы остановиться и подумать о том, что произошло сегодня днём. Сеанс с Генри что— то во мне открыл. Теперь я задаю вопросы, которые не должна задавать, например: Что с нами случилось?  Я знаю, что разблокировала что— то и в Генри.

Мои видения как— то связаны с этой рекой, зовут меня.

Грейс. Клянусь, я видела её глазами. Это должна была быть она. Это почти как... будто она позволяла мне увидеть этот момент её жизни. Увидеть себя и Генри. Что она пыталась мне сказать?

Что я должна увидеть?

Часть меня хочет рассказать Кендре, но я знаю, что лучше не делиться этим с ней. Если слухи об этом дойдут до Донни, это будет ещё одним гвоздём в моём гробу. У меня всё ещё есть единоличная опека над Кендрой, но он с радостью отнимет её у меня, если сможет. Сделает наше неофициальное соглашение юридически обязательным.

Кендра бросает крекер «Ритц» в воду. Из темноты снизу поднимается пасть и хватает его, исчезая прежде, чем я успеваю разглядеть, что это за рыба — если это вообще была рыба.

— Когда ты стала такой птицей? Вечно клевать еду по чуть— чуть.

— Наверное, не очень голодна.

— А Бекки чем тебя кормит?

— Мам.

— Что? Мне нельзя спрашивать?

Бекки — опасная тема для нас. Мне не положено её упоминать. Чтобы перечислить все запретные темы, понадобится две руки. Донни — на первом месте, точно. Близнецы. Первый вкус «пригородного рая» Кендры, теперь, когда она живёт в Гринфилде. В моём детстве эти земли на мили вокруг были сплошь покрыты восточными белыми соснами, пока какому— то застройщику не пришло в голову, что этому городу позарез нужны дешёвые квартирники. Эти «под ключ» домишки выросли, как пастельные поганки. Теперь тут те же типовые проекты, двухгаражные планы. Урны для переработки. Круглогодичный уход за газонами.

— Дай угадаю, — продолжаю я. — Бекки сидит на этой… как её… кето— диете?

— Ты вообще знаешь, что такое «кето»?

— Звучит как что— то, на чём сидела бы Бекки.

Кендра смеётся.

Раньше я называла Кендру своим диким духом. Моей блуждающей огонёк. Люди замечали, как она танцует в одиночестве, худая, с веснушками, рассыпанными по бледному лицу. Её волосы всегда были непокорными. Мне приходилось буквально валить её на пол, чтобы провести расчёской по этой чаще.

Куда делась та маленькая девочка?

Последний луч солнца отражается от воды, попадая на лёгкие веснушки у неё на носу. С залива дует достаточно сильный ветер, чтобы шевелить её кудри. Она вернулась к своему натуральному рыжему цвету.

— Я ждала этого всю неделю, — говорю я. — Скучала.

— Я тоже.

— Они хорошо к тебе относятся? — не могу удержаться от вопроса. — Как к семье?

— Да.

Донни не хотел иметь с ней ничего общего долгие годы. Я пыталась заставить его платить алименты, но он не прислал ни чертового цента.

Что так резко изменило его мнение?

Господи.

Бекки начала таскать его в один из тех мега— храмов — эту огромную коробку молла— часовни, которую недавно построили на шоссе 17, — где службы больше похожи на рок— концерт, чем на богослужение. У пастора есть группа и всё такое. Донни сидел на мягких скамьях, слушая проповедь о грехах прошлого. Наши ошибки могут остаться позади, но они всегда настигают. Объекты ближе, чем кажутся. Скоро наши прегрешения догонят нас.

Как удар молнии в душу, Донни якобы упал на колени прямо там и тогда, умоляя о прощении. У него был внебрачный ребёнок. Его маленькая девочка всё ещё была где— то в этом огромном мире — в Ричмонде, этом логове греха — и она отчаянно нуждалась в спасении.

Донни нашёл Кендру. Скорее, выследил. Он хотел вернуться.

— Тебе стоит зайти, — говорит Кендра. — Бекки спросила, не хочу ли я, чтобы ты присоединилась к нам на ужин…

— Скоро, — говорю я. — Просто в последнее время занята.

— Занята. Это не вопрос.

— Горбачусь, — вру. — Но да, ужин звучит прекрасно.

— Обещаешь?

Кендре правда нужно это. Нужно верить, что всё наладится.

Что она не причинила мне боли.

— Обещаю, — говорю я. — Только если Бекки не посадит меня на кето за столом.

Я знаю, Кендра чувствует вину за произошедшее. Это моя задача — успокоить её. Дать понять, что я не держу на неё зла за желание жить с отцом, как бы мне ни было больно. Я должна скрыть эту боль от неё. Но она есть. Она так сильна.

— Как поиски колледжа? — цепляюсь за безопасную тему. Колледж — нейтрально.

— Кажется, сузила до двух. Ну… до одного, если честно. RCU — просто запасной вариант.

— Слышишь себя? У тебя есть выбор.

У Кендры вся жизнь впереди. Яркое будущее. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы это увидеть. В груди распирает гордость.

Я сама не училась в колледже. Моя девочка идёт вперёд без меня, и я чувствую, как она ускользает, даже когда сидит прямо передо мной. Почему я не могу отпустить?

— Папа думает, что меня возьмут в Бродлиф, но говорит, что иметь запасной вариант — разумно.

— Ну, я уверена, что ты поступишь.

— Ты видишь моё будущее?

Это колкость, но я пропускаю её мимо. Должна. Я не совсем уверена, что Кендра думает о моём новом «бизнесе». Одобряет ли. Она держит карты близко к груди, и мне кажется, у неё есть мнение на этот счёт.

Когда дело касается клиентов, я точно знаю, как их читать. Когда дело касается моей дочери, моей кровиночки, я совершенно теряюсь.

— Оставим это между нами? — спрашиваю я.

— …Что такое?

— Сначала пообещай…

— Да просто скажи!

Я достаю свою трубку из моржовой кости. Это зуб кита с русалкой, вырезанной в слоновой кости. Я купила его много лет назад в пыльном антикварном магазине. Как только увидела — поняла, что он должен быть моим. Разворачиваю зиплок с последним граммом, достаю пипетку и зажигалку.

— Курила когда— нибудь?

— Нет, — слишком быстро отвечает она.

— Слушай, скоро тебе будут предлагать друзья. Может, уже предлагали. Лучше быть ответственной и знать, что делаешь.

Я так измотана после всего, что произошло сегодня, что отчаянно хочу расслабиться. В голове всё ещё стоит образ — утиный шалаш  — и я просто хочу, чтобы всё это улетучилось клубами дыма.

— Ты уверена, что это нормально?

— Если ответственно — да. Только отцу не говори.

— Ты серьёзно?

— Главное — не будь идиоткой.

Набиваю косяк и затягиваюсь, показывая, как это делается. Прикуриваю для неё. Она вдыхает слишком резко и начинает кашлять. Это меня смешит.

Она кашляет и смеётся вместе со мной.

— Папа точно прибьёт меня.

— Я не скажу, если ты не скажешь.

Я помню, как впервые взяла руку Кендры в свою. Спустя несколько вздохов после её рождения. Одиннадцать часов схваток — и вот она, этот счастливый уголёк, вытертый и прижатый к моей груди. Она слепо обхватила весь мой указательный пальчик и дёрнула. Я не могла поверить, какие у неё крошечные пальцы, но она сжала меня очень крепко. Я думала, она никогда не отпустит. На её ладони не было ни одной линии, ничего, что предсказало бы её будущее. Оно было широко открыто. Мир — её устрица, а она — моя жемчужина.