Не так я воспитывал свою девочку.

Мама сопротивлялась какое— то время, но она никогда не смогла бы переубедить отца с его методистскими убеждениями.

Никто не хотел Кендру. Ни мои родители, ни мой так называемый парень.

Только я.

« Нова »  была записана на меня, так что мы с моей маленькой фасолинкой отправились в путь. «Мы сами создадим свое будущее» , — говорила я своему животику, гладя его, будто это хрустальный шар, а Кендра — пророчество, плывущее сквозь амниотическую дымку.

Мы порвали с Брендивайном полностью.

По крайней мере, на время.

Генри Маккейб. Только посмотри на него.Как будто последние шестнадцать лет просто смыло приливом, унесло в море, утащив прошлое в глубину. Я внезапно возвращаюсь в прошлое, снова оказываясь в старшей школе, вспоминая те три месяца на третьем курсе.

Три месяца … В масштабах жизни это кажется пустяком, но тогда, Господи, это казалось вечностью.Генри — прости меня, Господи, за эти слова, — это парень, который ускользнул.

В голове начинают копиться «а что, если» :

Что, если бы мы продержались ещё месяц?

Что, если бы я осталась с ним, а не ушла к Донни?

Где бы я была сейчас?

Кем бы я была?

— Разве между вами что— то было в школе? — подначивает Шарлин, хотя прекрасно знает ответ. — Было, да? Ах да, теперь я вспомнила!

— Ты продаешь воск, Шарлин? — спрашиваю я.

— Всегда, — отвечает она с легкой гордостью.

— Тогда займись своим делом.

Это вызывает смешок у Генри.

— Рад тебя видеть.

— Тебя тоже, — говорю я. — Не узнала сначала тебя с бородой. Ты наконец смог её отрастить.

— Моё самое выдающееся волосатое достижение, как думаешь?

Генри всегда пытался прятаться за своими длинными до плеч волосами, напоминая рябого Эдди Веддера. Он перебирал струны гитары во время обеда, отсиживаясь на школьной парковке, где его никто не слушал.

Но я слушала.

Я всегда выбиралась покурить в своей « Нове » . Генри добавил этому саундтрек. Его голос плыл через парковку, скользя между припаркованными машинами. Я отправилась на поиски источника этого голоса. Он звучал так завораживающе.

Как прилив, затягивающий меня.

Я наконец нашла его, сидящего между машинами, наигрывающего себе под нос.

— Что это за песня?

Генри замер, как длинноволосый олененок.

— Извини. — Я отступила.

— Я её написал.

Его голос был таким тихим.

— Для кого?

У него не было ответа, так что я сказала:

— Кому бы она ни была предназначена, ей повезло…

Генри всегда оказывался под прицелом местных «крутых парней». Любой, кто не мог одной рукой поймать футбольный мяч, а другой держать банку Coors, автоматически становился мишенью.

Донни точно его доставал.

Но Генри всегда казался предназначенным для чего— то большего, чем Брендивайн.

Я верила, что он мог бы кем— то стать.

Рок— звездой.

Он мог бы взять меня с собой.

— Ты выглядишь точно так же, как я помню, — говорит он, выводя меня из воспоминаний. — Совсем не изменилась.

— У меня есть дочь, которая со мной не согласится.

Мои пальцы сами находят путь к уху, отводя короткую прядь волос — рефлекс, оставшийся с тех времен, когда они были длиннее.

— Кендра, верно?

Он помнит.

— Одна— единственная.

Генри Маккейб, клянусь…Какой была бы жизнь, если бы я осталась с ним, а не с чертовым Донни Уоткинсом? «У тебя не было бы Кендры, во— первых» , — говорю я себе, пресекая эту мимолетную фантазию, прежде чем она успевает укорениться в моей голове.

— Ты держишься подальше от неприятностей, Генри? — спрашивает Шарлин. — А то давно тебя в церкви не было видно.

— Есть такое.

— Никогда не поздно вернуться… Они ещё проводят ту группу поддержки по вторникам?

Та самая группа поддержки.

— Не набралось достаточно людей, — отвечает он без паузы. — Ближайшие встречи для семей теперь в Trinity Baptist, но это далековато. Я хожу иногда, когда чувствую, что мне это нужно.

— Рада это слышать. Чем занимаешься сейчас?

— Оставь бедного парня в покое, Шарлин, — бормочет Мэй.

— Я не против, — говорит Генри. — Понемногу всего, наверное? Летом занимаюсь ландшафтным дизайном, когда есть работа. По утрам ловлю крабов, но сейчас сезон слабый.

— Хороший улов?

— Так себе, но как— то выкручиваюсь. Раньше продавал прямо в Haddocks, но они закрылись.

— Таковы времена, — говорит Шарлин. — Что продаешь? Этих голубых?

— Да, мэм.

— Мягкопанцирные есть?

— Сегодня нет, извините. Может, через месяц. Сезон нынче плохой.

— По какой цене?

Меня поражает, что Шарлин не пристает к Генри по поводу его пятидолларового взноса, как это было со мной, но, думаю, лучше дать ей пофлиртовать.

— Двадцать за дюжину.

— И всё? — Шарлин возмущенно восклицает. — Господи, да ты просто раздаешь их! Я возьму дюжину. Уже сто лет не готовила голубых крабов.

— Очень любезно с вашей стороны, мэм.

— Какая там «мэм»? Зови меня Шарлин, понял?

Её дыхание прерывается, и на мгновение я боюсь, что одна из её кислородных трубок перегнулась.

— Мэди.

Она поворачивается ко мне, и по её выражению я сразу понимаю, к чему всё идет.

— Почему бы тебе не сделать Генри расклад?

— Не думаю, что стоит…

— Какая ерунда! Если кому— то и нужен прогноз на хорошую погоду, так это вот этому молодому человеку.

Она поднимает руку и жестом подзывает Генри, будто помогает ему припарковаться.

— Генри, ты знал, что у Мэди есть дар?

— Неужели? — Он кивает мне, игриво впечатленный. — Я и не догадывался.

Боже, как неловко. Я чувствую, как краснею, вся кровь приливает к щекам.

— Надо же как— то зарабатывать на хлеб.

— Давай, Мэди, — настаивает Шарлин. — Посмотри, что увидишь.

Генри отступает, поднимая руки в жесте капитуляции. Всё это для него слишком.

— Очень любезное предложение, но… я сегодня пас, спасибо.

— Не хочу это слышать.

Шарлин затягивается сигаретой, с трудом вдыхая, дым вырывается из её рта.

— Первый сеанс за мой счет.

— У меня свои деньги, — говорит он немного защищаясь.

— Придержи их. Я плачу.

Ситуация становится ещё неловче. Мы ведем себя как пара восьмиклассников, которых заставляют танцевать вместе на выпускном.

— Ты уверен? — спрашиваю я.

— Похоже, у нас нет выбора, да?

— Давай отойдем подальше.

Я увожу его от дам. Не хочу, чтобы они подслушивали. Они уже хихикают на своих складных тронах, как стая сияющих королев.

— Нам не обязательно это делать, — шепчу я, пока мы идем к его грузовику.

Господи, сколько он уже на нем ездит? Судя по ржавчине, разъедающей раму, ему стоит прикончить свою «Тойоту» , пока она сама не развалилась.

В кузове сложены пять корзин для белья, каждая доверху наполнена голубыми крабами — сплошной клубок клешней.

— Я могу что— нибудь придумать, — говорю я, всё ещё глядя на крабов. — Чтобы Шарлин отстала.

— И лишиться шанса заглянуть в будущее?

— Осторожнее, — говорю я. — От тебя исходит адская аура…

— Да? Ты это видишь?

— Ещё как. От тебя на милю вокруг темные волны.

Он оглядывается через плечо, проверяя, не сгущаются ли вокруг него облака.

— Обычно женщинам нужно больше времени, чтобы заметить мою ауру.

— Сомневаюсь.

Флирт с ним кажется таким естественным, что я легко соскальзываю в старую привычку.

Крабы в корзинах начинают шевелиться, будто их что— то взбудоражило. Их клешни щелкают, из жвал вырываются пузырьки пены.

Один краб пытается сбежать, карабкаясь по остальным, пока не оказывается сверху. Он замирает на ручке корзины, в нескольких сантиметрах от меня, и поднимает клешни над головой.

Мне кажется, он взывает к небесам.

Генри хватает краба голой рукой, не боясь быть ущипнутым, и бросает обратно в корзину.