Я чувствую, что должна что-нибудь делать. Учу родителей, как кормить детей. Занимаюсь трудными детьми. Они называют их «плохими», но все из-за того, что они растут без отцов.

Ее глаза собирали свет, словно призмы. Свет пробивался сквозь листву, и они меняли цвет от фиалкового до коричневого, а потом – от темного до пронзительно голубого.

– Мы также, – она смотрела прямо на Фрэнсиса, – учим их, как больше не иметь детей.

– Контроль над рождаемостью?

– Да. Вы не одобряете?

– Если люди не хотят детей, они не должны их рожать. Для блага детей, по крайней мере.

– Некоторые, и черные, и белые, просто в ярости. Они говорят, что я учу этому, потому что сама не могу иметь детей.

– Это злоба и глупость.

– Ужасно хотеть ребенка и не иметь его, – тихо сказала она, – но хуже, когда у тебя шестеро, которых ты не можешь накормить и одеть, – она поднялась. – Вы закончили? У вас еще есть дела, и у меня тоже.

Они подошли к его машине.

– Вы знаете, – сказал он, берясь за ручку дверцы, – у меня странное ощущение, что я здесь уже был.

– Deja vu. Бывает.

– Я всегда очень чувствителен к окружающему меня: комнатам, домам, улицам. И не потому, что они красивы или значимы. Я бывал в прекраснейших местах, которые оставили меня равнодушным, и где, я знаю, я был бы несчастлив. Но я шел по улице в маленьком городке и радость наполняла меня.

– Вы чувствуете это здесь? Радость?

– Да. Нелепо, учитывая, что я ничего не знаю о здешних местах.

– Эти места могут быть жестокими. Нужно очень любить их, чтобы примириться с этим.

– Вы говорили совсем другое, когда рассказывали о карнавале и музыке.

– У медали две стороны, – ответила она.

Со мной, определенно, творится что-то странное, думал он.

– Не уверена, что Марджори понравилось бы здесь, – сказала Кэт, – она городской житель.

Он подвел черту:

– В любом случае, это всего лишь мечты. Спасибо, что согласились пообедать со мной.

Он не сказал, передайте привет Лионелю. Когда он тронулся с места, она махнула рукой.

Это было невозможно. И поэтому он женился на мне. Он бы отдал все, чтобы узнать больше.

Черт! Как несправедлив мир!

Две недели прошли в ожидании ответа от возможного покупателя. Марджори играла в теннис и плавала. Фрэнсис поехал в Элевтеру, хотя в этом не было необходимости. Он сидел в одиночестве на ступеньках террасы, а зеленые ящерицы шныряли между колонн. Он смотрел на поля и горы. Посадить на высоких местах бананы, сказала Кэт Тэрбокс. Фруктовые сады. Скот на лугу у реки.

«Я нашел свое королевство», – написал первый Франсуа в своем дневнике, который так потряс маленького Фрэнсиса, «где текут чистые реки, а воздух прозрачен».

Свое королевство! Крестьянин, бывший пиратом, ставший плантатором, носил в себе искорку поэзии.

Осторожно, Фрэнсис, не глупи с этой «искоркой поэзии». Поэзия еще никого не накормила. Тут же перед ним встал город, шкафы в конторе, телефоны, пересчет денег. Хорошо, если ты создан для этого, а если нет?

А для чего он, в таком случае, создан?

Он думал: мне не к чему возвращаться, я должен начать новую жизнь. Тогда почему не здесь? Почему бы и нет?

Он встал, возбуждение нарастало, как от вина. Возьми ответственность. Создай что-нибудь. Как стоит художник перед чистым холстом, как скульптор смотрит на глыбу камня, так человек может стоять перед заброшенной землей.

Он начал взвешивать все «за» и «против». Не может же всё быть настолько трудным! Конечно, ему придется многому научиться, как учились Герберт и Лионель. И у него это получится так же хорошо. Он сможет помочь родителям, он сможет помочь живущим на этой земле, построит больницу, покажет, что могут сделать разум и добрая воля…

– Это несерьезно, – сказала Марджори, – ты меня разыгрываешь.

Они готовились лечь спать. Она скользнула в постель и поудобнее устроилась на подушках.

– Я вполне серьезен. Сначала эта идея показалась дикой мне самому, но я обдумывал ее последние две недели. Я поговорил в банке о ссуде. Они считают, что у меня получится, но придется много работать. Они даже свели меня с хорошим менеджером, его фамилия Озборн. Под его началом было большое поместье на Ямайке.

На лбу Марджори выступили капли пота.

– К моему удивлению Джулия согласилась подписаться под гарантией, и таким образом моим родителям будет оказана помощь, пока отец не встанет на ноги. Никогда не знаешь, как покажет себя человек.

– Да, не знаешь, – с горечью произнесла Марджори.

– Дай мне возможность попробовать. Пожалуйста! У меня получится. Я чувствую, что смогу.

– Это Кэт впутала тебя! Все эти разговоры о садах и стадах! Если это так легко, почему же никто не попытался возродить Элевтеру?

– Я не говорю, что это легко. Я сказал, что это возможно. А Кэт не имеет к этому никакого отношения.

Он не рассказал ей о ланче. Скорее всего, Марджори не посчитала бы их встречу случайной и придала бы событию слишком большое значение. А не рассказав сразу, не упоминал и потом.

Она расплакалась. Ему стало очень жаль ее и он обнял ее за плечи.

– Ты знаешь, – тихо произнес он, – ты знаешь, мне никогда не нравилось то, чем я занимаюсь. Теперь я понимаю, насколько мало мне это нравилось.

– Ты никогда не говорил мне!

– Думаю, до сих пор я и сам хорошенько не понимал.

– Это просто смешно! Ты знаешь, сколько молодых людей из кожи вон вылезли бы, чтобы получить такую работу?

– Они – не я, и я – не они, – он взглянул в окно, там шумели листья на деревьях. – Я словно был в тюрьме, меня хорошо кормили, у меня были все условия, но это была тюрьма.

– Это просто смешно! – повторила Марджори. Теперь она плакала по-настоящему, и он снова обнял ее.

– Ты забыла, у меня ведь больше нет работы.

– Ты можешь найти другую. Не говори, что это невозможно.

– Марджори, дорогая, я чувствую, что это мое. Пусть даже решающую роль сыграли эмоции, но в конечном итоге, все наши поступки основаны на эмоциях. Послушай, Марджори, это вызов, приключение. Мы достаточно молоды, чтобы попытать себя в чем-то новом. Если нам не понравится, мы всегда сможем продать поместье. Какая разница, продать его сейчас или через год?

Они спорили почти всю ночь, весь следующий день и еще один день. В конце концов, получив обещание, что это будет именно эксперимент, Марджори, сохранив лицо и отчасти успокоившись, дала согласие. Фрэнсис выиграл.

Сильный, но приятный запах дерева стоял под знойным небом. Внутри склада жара была нестерпимой.

– Может полить в любую минуту, – сказал Фрэнсис. Второй мужчина посмотрел вверх. Свинцово-серые, с серебристыми краями тучи неслись в воздухе над бухтой.

– Октябрь. До конца года выпадает двести дюймов осадков. Об ураганах пока не предупреждали.

– Вы подвезете материалы до конца недели? Мне бы хотелось закончить ограду и пустить в загон лошадей.

– Привезем. Все говорят, мистер Лютер, какие перемены! А ведь вы взялись за дело немногим больше года назад.

– Почти два.

– По правде говоря, если бы меня спросили, я бы сказал, что возродить это место невозможно.

Когда Фрэнсис выезжал из города, на сердце у него было легко и весело. Он заслужил похвалу. Никто не верил, ни Лионель, ни он сам, что так быстро удастся избавиться от хаоса.

Его решение произвело эффект разорвавшейся бомбы! В те дни отец обреченно принимал каждый новый удар, но мать была просто в шоке. Когда они с Марджори вернулись в Нью-Йорк, чтобы организовать переезд, она умоляла их не делать этого. Ему удалось успокоить ее так же, как и жену: это не навсегда, если не получится, они скоро вернутся.

Дела отца в конце концов наладились. Друзья нашли ему место в другой брокерской конторе, а скандал, как и говорила Тереза, был скоро забыт, уступив место другим новостям.

Родители продали загородный дом и отослали мебель в Элевтеру к великой радости Марджори.