– Нет, конечно, не Лионеля.

– Как насчет ланча? – без перехода спросил он.

– С удовольствием.

– Тогда, называйте место.

– Есть только одно заведение, кроме загородных клубов. Гостиница Кейда на другой стороне залива.

Они попали со света в полумрак комнаты, отделанной красным деревом. Несколько человек сидели за столами среди темных портретов. Они снова вышли на свет и заняли столик у садовой стены.

Кэт сняла шляпу. Яркие волосы, освободившись, заструились вокруг веснушчатых щек, лаская подбородок. Он внезапно вспомнил слова Марджори, сказанные в спальне: о, да она раздевала тебя глазами. Ему сделалось жарко от неловкости.

Однако сейчас глаза Кэт были обращены на меню.

– Рыба здесь всегда хорошая. Абрекка, баллахоу, семга, грант…

– Я буду семгу. Единственное, что мне знакомо.

Они уселись поудобнее. На ее руке, лежащей на столе, он увидел кольцо с изумрудом, которого не замечал раньше. Кольцо было сделано со вкусом – сын своего отца, он понимал толк в таких вещах – но, казалось, не принадлежало именно этой женщине, настолько оно не вязалось с ее простым платьем, сандалиями, безвкусными манерами. На Марджори оно выглядело бы стильно. К сожалению, он не мог и, видимо, никогда не сможет позволить себе подарить ей подобное.

– Вы, действительно, избавились от Элевтеры? Гораздо быстрее, чем мы ожидали.

– Думаю, что да. Хотя, конечно, предстоит много бумажной волокиты.

– Значит, вы уезжаете.

– Мне нужно домой, но если потребуется всего одна-две недели, чтобы покончить с продажей, я полагаю, мне следует задержаться.

– Вы вернетесь.

– Это не такой уж близкий путь. Что вас заставляет думать так?

Она улыбнулась:

– Ваши связи приведут вас сюда. И ветра и облака над Морн Блю.

– Облака над Морн Блю. Я говорил вам, кажется, что вы выражаетесь, как поэт?

– А если серьезно, вы еще многого не видели. Рождество и ночь Старого года, то что вы называете кануном Нового года. Вам нравится калипсо?

Он кивнул.

– Вам нужно послушать музыку во время карнавала. Не ту, которую они играют для туристов в отелях. Все в масках. Костюмы – просто фантастические. А певцы тут же сочиняют песни; они могут сложить песню о вас, если попросите. На улицах не протолкнуться. А потом наступает среда Великого поста и все кончается, – она щелкнула пальцами, – вот так кончается.

– Что ж, может быть, когда-нибудь я увижу это.

– Как странно, что ваша мать, выросшая здесь, никогда не рассказывала вам об этом! Но возможно – задумалась Кэт, – у нее остались какие-то неприятные воспоминания. Не ладила с матерью…

– Если бы я слышал эти слова только один раз, – перебил ее Фрэнсис, – но я слышал их двадцать раз: как странно, что ваша мать никогда не рассказывала вам о Сен-Фелисе!

– Извините, – сказала потрясенная Кэт, – я не хотела совать нос не в свое дело, поверьте.

Он устыдился своей раздражительности:

– Нет, это я прошу прощения. Она покачала головой:

– Я действительно вторглась в личную жизнь, я знаю. Ужасная оплошность. Мне следовало бы откусить себе язык за слова о вашей бабушке.

– Не откусывайте. Мне она тоже не слишком-то нравилась, когда мы несколько раз встречались с ней до этого. Полагаю, что ее невесткой быть совсем нелегко.

– Она терпит меня, но с трудом. Это из-за моих предков. У меня великолепные предки, – она усмехнулась.

– Расскажите!

– В роду у меня с обеих сторон плантаторские семьи, которые с отменой рабства потеряли все. К тому времени, как я появилась на свет, денег просто не было. У моего отца было прекрасное образование, полученное, естественно, в Англии. Он был священником, хорошим другом отца Бейкера, который так сказать, присматривал за мной, когда умерли мои родители. Он прекрасный человек. И верит в труд.

Он хотел спросить, как случилось, что она вышла замуж за Лионеля, но, конечно, не смог.

И тут же она сказала, как если бы он и в самом деле задал этот вопрос:

– Лионель хотел жениться на цветной девушке. Он все еще любит ее. Но, естественно, это было невозможно. И поэтому он женился на мне.

– Понятно!

– Она, конечно, умолчала об этом, потому что это стыдно, хотя это и не ее вина. Так устроен мир.

– А как все узнали?

– Здесь все обо всех все знают. Большинство состоит между собой в родственных связях, если покопаться. Мы, например, поколений шесть назад породнились с семьей Да Кунья. Таким образом, в моей родословной один еврей, а остальные – шотландцы и французы.

Ему хотелось услышать больше, но она вдруг сказала:

– Я увлекалась генеалогией в молодости. Теперь у меня есть дела поважнее.

– В молодости! – насмешливо протянул он.

– Мне тридцать. Я говорила вам.

– Мне тоже.

– Вы выглядите старше. Думаю, так было всегда. Вы чувствуете себя ответственным за события, за людей.

– Так и есть, – задумчиво отозвался Фрэнсис.

Полуденный покой теплой рукой накрыл маленький сад. Когда они садились за стол, на ветках щебетали птицы. Сейчас же все погрузилось в тишину, не раздавалось ни звука, кроме плеска воды в каменном фонтанчике у стены.

… но, естественно, это было невозможно. И поэтому он женился на мне. Слова повторялись и повторялись в его голове.

– Я утомила вас своими разговорами? Фрэнсис вздрогнул:

– Утомили? Нет, пожалуйста, продолжайте.

– Лионель говорит, что я – склад бесполезной информации.

– Небесполезной для меня, – вежливо ответил Фрэнсис. – Скажите, а что это за странные деревья у той стены?

– Песочные деревья. В Англии пустые стручки наполняли песком и посыпали пергамент, чтобы просохли чернила. Теперь, когда вы узнали, вам стало легче?

– Намного! А вот еще: кто такие креолы?

– Так называют тех, кто родился здесь, но чистокровный европеец или чистокровный белый. Что еще вы хотите узнать?

– У меня сто вопросов, но в данный момент я наслаждаюсь рыбой.

… но, естественно, это было невозможно. И поэтому он женился на мне.

– Полагаю, вы путешествовали? – спросил он.

– Мы ездили за границу в свадебное путешествие. Лионель серьезно относится к работе, поэтому мы нечасто уезжаем в отдаленные края.

– А вы не чувствуете, что вам чего-то не хватает, что остров ограничивает вас?

– Нет. Люди в больших городах любят говорить о своей насыщенной жизни – концерты, балеты, театры, а станешь расспрашивать – никуда-то они не ходят. У меня есть коллекция записей – это моя главная причуда – и хорошее пианино. С книгами труднее. Книжный магазин у нас маленький, книги надо заказывать. Ждешь целую вечность.

– Был бы рад прислать вам книг, когда вернусь домой. Или, – поправил он себя, – это сделает Марджори, если вы дадите список.

– Очень мило с вашей стороны.

– Расскажите, чем вы занимаетесь, помимо чтения, игры на фортепиано, лошадей и… семейной консультации, так, кажется?

– Вы не смеетесь надо мной?

– Почему я должен смеяться?

– Некоторые смеются, вы знаете. Меня считают эксцентричной. Непрактичной, – она подперла подбородок руками, ногти у нее были недлинные, покрытые эмалью. – Но сама я считаю себя очень практичной. Вы видели, как живут здесь люди; если даже не брать моральный аспект, неразумно оставлять все, как есть. Наступит день, когда они просто не захотят мириться с существующими условиями. Такие, как Лионель, хотят, чтобы ничего не менялось, но даже ребенок понимает, что это невозможно.

– Что вы предлагаете?

– Мирно и постепенно изменять настоящее положение вещей. Нам нужны школы. Легкая промышленность и новые рабочие места. Жилищное строительство. Настоящая больница. Я пыталась убедить Лионеля начать строительство дороги. У него достаточно денег, вложенных в отели на Ямайке и Барбадосе. Он может осуществить это.

– Но не стал?

– Он дает обещания и ничего не делает. Как правительство.

– Вы чувствуете себя неудовлетворенной.

– Да. Вот почему я занялась общественной деятельностью.