Нельзя ведь отрицать, что между капиталистическими государствами существуют глубокие противоречия – экономические, политические и территориальные. Есть страны, которые считают, что соседние государства неправильно и незаконно оккупируют земли, им принадлежащие, отсюда агитация за восстановление нарушенных прав, за исправление границ и т. д. Но этих противоречий не устранить тем, что счастливые обладатели спорных земель скажут своим соседям: «Простите нам наши обиды, как мы прощаем вам ваши». Так история не делается, так международные отношения не меняются. Чего мы должны добиваться, это, чтобы эти обиды, эти недовольства не вели к попыткам изменения положения военной силой.

Мимоходом я хотел бы еще указать, что отсутствие безопасности не всегда видят там, где следует… Если же искать вне вооружений факторов, создающих атмосферу политической тревоги, неуверенности и нестабильности, то мы их скорее найдем в существующей отчужденности между множеством государств, с одной стороны, и народом в 160 миллионов, расположенным на двух материках, с другой. Достаточно вспомнить при этом о событиях, происходящих ныне в бассейне Тихого океана. Три из крупнейших тихоокеанских стран, а именно: СССР, Китай и США, не имеют между собой отношений. Мне кажется, что не требуется много воображения и политической прозорливости, чтобы понять, в какой мере это обстоятельство содействовало нынешним дальневосточным событиям, если прямо не вызвало их, чтобы понять, что если бы этого обстоятельства не было, то либо печальные события не произошли бы вовсе, либо протекали совсем иначе.

Но я, кажется, вступаю на скользкую почву и несколько удаляюсь от своей темы…»

Английская газета «Манчестер гардиан» дала следующую оценку речи Литвинова: «Атмосфера конференции напоминает собою воздух фабрики по изготовлению варенья на патоке, и чрезвычайно благотворным было дуновение свежего и резкого московского ветра, который принесла с собой речь советского министра иностранных дел Литвинова на завтраке в Международном клубе».

Но, прокладывая еще один мостик к сердцам американских граждан и избирателей, которые менее чем через год привели в Белый дом Франклина Делано Рузвельта, СССР не упускал из виду и другое направление, озабоченно следил за развитием событий в Германии.

Обстановка в этой стране не предвещала ничего хорошего. Один из самых близких сподвижников Гитлера, Геринг, стал председателем рейхстага. Германия шла к господству фашизма, продолжала добиваться «равенства в вооружениях», находя поддержку реакционных кругов на Западе.

В этой обстановке Литвинов решил апеллировать к германскому общественному мнению, напомнить ему о Рапалло, о большой роли этого договора, который в свое время вывел обе страны из политической изоляции и принес им значительные выгоды.

16 апреля 1932 года, в десятую годовщину Рапалльского договора, в Женеве Литвинов принял немецких и советских журналистов и сделал следующее заявление: «Сегодня исполняется ровно десять лет со дня подписания Советским Союзом и Германией Рапалльского договора. Эта годовщина примечательна во многих отношениях, ибо международное значение этого договора не исчерпывается отношениями между его участниками и сохраняется полностью и по настоящее время.

Чтобы оценить значение Рапалльского договора, необходимо принять во внимание момент его заключения. Это событие имело место через четыре года после окончания мировой войны, когда, несмотря на формальное заключение мира, нельзя было еще говорить об установлении действительно мирных и нормальных отношений, с одной стороны, между Советским Союзом, Германией и, с другой, другими государствами. Как Советский Союз, так и Германия находились тогда в особо изолированном положении и под чувствительным давлением со всех сторон. Могло казаться, что каждое из этих двух государств могло быть тогда вовлечено в общий враждебный фронт против другого, но они предпочли дружески протянуть друг другу руки и заявить о своем желании забыть недавнее тяжелое прошлое, зачеркнуть все взаимные претензии и положить начало новым, действительно мирным и нормальным отношениям и международному сотрудничеству…

Рапалльский договор лишний раз доказал, что мужественное, решительное и радикальное разрешение международных вопросов есть в то же время самое простое и самое практическое. Это особенно полезно осознать здесь, в Женеве, когда мы вновь, как десять лет тому назад, находимся на Международной конференции, исход которой предопределит международные отношения, более того, вопрос мира и войны на ближайший период времени. Над проблемой, которую конференция должна разрешить, Женева бьется вот уже больше десяти лет, но она не только не нашла разрешения, но и даже не приблизилась к нему. Сама нынешняя конференция в течение двух месяцев не разрешила еще ни одного вопроса порядка дня, и это отчасти потому, что есть вопросы, которые, если они вообще разрешимы, не могут быть разрешены при помощи боязливых и нерешительных шагов, а лишь мужественными, радикальными мероприятиями. Работа конференции по разоружению значительно выиграла бы, если бы делегации инспирировались такими идеями, которые были положены десять лет тому назад в основу Рапалльского договора. Вот почему я считаю, что Рапалльский договор имеет не только значение двустороннего документа, но и международного акта, который должен служить уроком и образцом, достойным подражания».

Апелляция Литвинова к германскому общественному мнению в связи с десятилетием Рапалльского договора была не только важной политической акцией. Она опровергла измышления западных дипломатов, и в частности бывшего германского посла в Москве Герберта фон Дирксена, утверждавших, что Литвинов якобы не был убежденным сторонником политики Рапалло, а признавал ее только на словах. Правда, тот же Дирксен был автором и другого варианта версии, согласно которой «Литвинов фактически не отклонялся от прогерманской ориентации до тех пор, пока захват власти нацистами не предоставил ему повод, о котором он возможно мечтал, – одним из первых покинуть систему Рапалло».

Заявление Литвинова 16 апреля 1932 года в Женеве камня на камне не оставляет от легенд, созданных Дирксеном и другими историками из бывшего ведомства Риббентропа.

Летом 1932 года после многомесячных дебатов закрылась Международная конференция. Было решено перенести обсуждение вопроса о разоружении на следующую сессию. Литвинов уехал в Москву.

Тучи над Европой сгущались. Все явственнее обозначался эпицентр новой войны. В Германии вскипала волна реваншизма и шовинизма. На выборах в рейхстаг разнузданная шовинистическая кампания, поощряемая германским и иностранным капиталом, дала свои ядовитые плоды: гитлеровцы получили прирост голосов. Германию все лихорадочнее превращали в главный центр мирового антикоммунизма, готовя оттуда нападение на Советский Союз. В декабре 1932 года вооружению Германии был дан новый толчок. В Женеве было созвано совещание пяти держав – США, Англии, Франции, Италии и Германии, – на котором за Германией было признано «право на равенство в вооружениях».

Теперь Германия получила «зеленую улицу» для милитаризации всей страны. События развивались с необычайной стремительностью: 30 января 1933 года канцлером Германской империи стал главарь национал-социалистской партии политический проходимец Адольф Гитлер. Рапалльский договор, один из важнейших устоев европейского мира, как его справедливо назвал Литвинов, оказался под смертельной угрозой.

Что будет дальше? Проходя по лабиринтам истории, мы видим, что Советское правительство делает все новые и новые дипломатические шаги, чтобы максимально продлить мирную передышку, так необходимую нашей стране для развития экономики, сельского хозяйства. И, конечно, для укрепления обороноспособности. Как много еще надо сделать, а история дает, в сущности, минуты.

Твердо придерживаясь ленинских принципов мирного сосуществования, СССР ищет новых контактов с Америкой. Соединенные Штаты не меньше заинтересованы в нормализации отношений с СССР. Пока Гувер находился в Белом доме, об этом не могло быть и речи. Но после выборов в ноябре 1932 года обстановка могла измениться. Уже сам приход Рузвельта к руководству страной давал определенные надежды на это. В предвыборных речах нового президента проскальзывала мысль о необходимости нормализовать отношения с Советским Союзом.