У Литвинова другой режим. Лишь при крайней необходимости он работает вечерами в своей квартире на Софийской набережной. После Гаагской конференции по его просьбе комендант выделил ему еще одну комнатку для работы. Теперь у Литвинова квартира из трех крохотных комнат. В одной сын и дочь, в другой Литвинов с женой. В третьей – кабинет.

Утром, точно в установленное время, он уже в Наркоминделе. Часовщик как-то не без основания сказал, что если его подведет старинный брегет, доставшийся от бабушки, то он «по Литвинову» будет устанавливать точное время. Обычно два раза в неделю заседает коллегия Наркоминдела, решаются самые серьезные вопросы. Нередко спорят. Чины здесь ни при чем. Важно обоснование мнения. Большая роль отводилась заведующим отделами. Если решался очень важный вопрос, а заведующий нужным отделом отсутствовал, то Чичерин говорил: «Подождем и послушаем, что скажет заведующий отделом».

Случалось, что на коллегии возникали принципиальные разногласия. Если принималось предложение, с которым Чичерин был не согласен, Георгий Васильевич просил своего секретаря Б. И. Короткина записать «особое мнение». И излагал его в письме в ЦК. Если был не согласен Литвинов, то он в обычной своей манере буркнет секретарю: «Запишите в протокол мое особое мнение». И затем тоже излагал его в письме в ЦК. На Политбюро принималось решение, которое и считалось окончательным. Если решение принято руководящей инстанцией партии и государства, оно выполняется с железной последовательностью. Очень часто бывало, что именно противник того или иного решения сам и проводил его в жизнь.

Уже на этом этапе деятельности Литвинова в Наркоминделе четко определились стиль работы, взаимоотношения с сотрудниками. Его стиль – это прежде всего точность, аккуратность, предельное осмысление поставленной задачи. Этот стиль был присущ Литвинову всю жизнь.

Ю. М. Козловский, долгие годы работавший с Литвиновым, свидетельствует: «У Максима Максимовича было точное расписание работы. Он все делал вовремя. Утром разбирал шифровки, почту. В точно назначенное время принимал сотрудников и других посетителей. Вовремя завтракал, вовремя обедал. Литвинов считал, что человек, не могущий укладываться в рабочее время, – плохой организатор. Как-то, уже в более поздние годы, произошел такой случай. В приемную вошел Николай Николаевич Крестинский, первый заместитель наркома, и хотел пройти к Литвинову, но у самой двери взглянул на часы – было пять минут седьмого – и остановился: „Ах да, его уже нет“. Литвинова действительно не было в кабинете. Рабочий день кончился, ничего срочного не было, и он, как всегда, уехал».

Вот свидетельство другого ответственного сотрудника Наркоминдела – однофамильца секретаря Литвинова – Б. И. Козловского, многие годы проработавшего генеральным консулом СССР в Китае и на других руководящих дипломатических постах: «Литвинов – это образец организованности. Он никогда ни у кого не отнимал минуты, не заставлял ждать, но не разрешал и у себя „воровать“ минуты. Принимал точно в назначенное время, укладывался в него. В конце беседы извинялся, смотрел на часы: меня ждут следующие».

Много внимания Максим Максимович уделял воспитанию молодых сотрудников. Но это не было назойливое менторство и поучения. Он предпочитал, чтобы опыт и знания накапливались в непосредственной, живой работе, поощрял молодежь. Как-то Литвинов с группой сотрудников обсуждал вопрос о назначении одного молодого человека. Один из присутствовавших сказал Литвинову, что тот карьерист. Литвинов ответил: «Какой же молодой человек не хочет сделать карьеру?» И утвердил назначение.

Однако он резко отрицательно относился к людям, а особенно к дипломатам, которые стремились выдвинуться любой ценой. О таких сотрудниках в Наркоминделе тогда говорили, что они больны «полпредитом». Литвинов совершенно не терпел ябедников и доносчиков. Воспитывал их, если они поддавались воспитанию, по-своему. Однажды молодой сотрудник настрочил Литвинову большое письмо, в котором необоснованно упрекал заведующего отделом в целом ряде «прегрешений». Литвинов собрал производственное совещание, на котором поставил вопрос о стиле и этике работы наркоминдельцев. Дал всем высказаться, а потом изложил свои замечания. После совещания Литвинов в присутствии подателя письма передал его заведующему отделом, сказав, что там имеются кое-какие полезные замечания.

Недопустимым пороком для сотрудника дипломатического аппарата Литвинов считал болтливость. Как-то выяснилось, что этим пороком страдает один ответственный работник Наркоминдела, в силу служебного положения почти всегда присутствовавший на заседаниях коллегии. Литвинов решил проучить его. На заседании коллегии сказал ему:

– Прошу вас выйти на несколько минут. Мне необходимо поговорить с товарищами по сугубо секретному делу…

Тот вышел. Вскоре Литвинов оформил перевод этого сотрудника на другую работу.

Провал интервенции отрезвил капиталистические страны, но каждый день приносил новые «сюрпризы» Советскому Союзу. Вот лишь некоторые из «мелких» проблем, которыми приходилось заниматься Литвинову в течение нескольких месяцев 1923 года.

Норвежское правительство в одностороннем порядке прекращает экономические связи Шпицбергена с Советским Союзом. Это может серьезно отразиться на северных и северо-западных областях СССР, которые снабжаются углем Шпицбергена. Литвинов ведет сложную переписку с министром иностранных дел Норвегии Мовинкелем, улаживает этот вопрос.

В Мексике обнаруживается самозванец. Некий барон Вейндхаузен-Розенберг выполняет в этой далекой стране функции российского консула и знать того не желает, что в России шесть лет назад произошла революция.

Литвинов добивается изгнания самозванца. В Мексику полпредом едет Александра Михайловна Коллонтай.

Врангель во время бегства из Крыма захватил эвакуированное туда имущество Петроградской ссудной кассы, в которой хранились не только частные, но и государственные ценности, перевез это добро в Каттаро и там ведет торговлишку, намерен продать все ценности югославскому королевскому правительству. Литвинов занимается вызволением этого добра.

В Болгарии застряли русские. Обманутые белогвардейской пропагандой, шантажом, они оказались в очень тяжелых условиях. Их надо вернуть на родину.

Литвинов находит выход. Он обращается к человеку, которого знает и уважает весь мир, Фритьофу Нансену, пишет ему письмо: «Дело огромного гуманного значения, как репатриация русских граждан, налаженное при вашем самоотверженном содействии, погибает, и многие тысячи российских граждан, введенные в заблуждение контрреволюционными генералами, подвергавшиеся в течение ряда лет неимоверным лишениям и жаждавшие вернуться на родину и зажить новой честной жизнью, обречены теперь… на дальнейшие невзгоды и лишения на чужбине».

Французское правительство тоже задерживает репатриацию русских граждан. Наркоминдел посылает во Францию миссию Красного Креста, чтобы ускорить возвращение репатриантов. Но миссия прибывает в Берлин и дальше ехать на может – французское посольство в Берлине не дает ей визы для въезда во Францию. Литвинов ведет телеграфную переписку с министром иностранных дел Франции Пуанкаре. Тот изворачивается. Парламент, дескать, не отпустил кредитов на репатриацию, поэтому якобы и не выданы охранные грамоты русской миссии Красного Креста. Пуанкаре клянется в любви и симпатиях к русскому народу.

Литвинов отвечает, что все заверения в любви к русскому народу не стоят и ломаного гроша, а недостойная политика французского правительства вызывает «громадное разочарование среди заинтересованных, с нетерпением ожидающих прибытия российской делегации и своего возвращения на родину». Вскоре началась репатриация.

Руководство Наркоминдела ведет борьбу за возвращение судов русского морского торгового флота, захваченных во время империалистической и гражданской войн.

«Мелкие» заботы чередуются с более крупными, сложными. Весной 1923 года происходит резкое обострение англо-советских отношений. События начинаются с провокации.