- Люба ты моя… Простишь ли дурака? - прошептал не веря, что такое возможно. - Жизнь она цинична, в ней чистоте да чудесам давно места нет. Откуда же ты взялась? Диковинка ты моя… Я…Я сейчас, - усадил на постель. - Настойку тебе подогрею и ужин принесу. Покушать тебе надо. Подожди, хорошо?

И бегом на кухню.

Девушка кушала и рассказывала о Хакано. Семен кивал, слушал внимательно, но ни слова не понимал, да и плевать ему было на все, что она говорит, главное что говорит. Ему.

Он упивался ее голосом, гладил по волосам и любовался каждой черточкой лица, каждым изгибом фигурки, каждым жестом и взмахом ресниц. И все понять не мог: неужели она не сердится? Ни чуть не обижена на него? Может, не поняла, что он сделал? Да и, правда, откуда такой как она отвратность чужых мыслей и действий понять?

И хоть отлегло немного от души, а страх сильнее стал: а вот завтра сообразит Фея и что? И мысль гаденькая закралась - взять ее сегодня, а завтра уже куда денется? Волей - неволей простит.

Фея кашу доела, настойку выпила и решила для себя - Виктора завтра за Хакано не пощадит. Возьмет у него все силы, хоть что ей Семен после говори, хоть как наказывай.

На том и успокоилась.

Семен посуду убрал и к девушке, руки дрожат - не оттолкнула бы.

Нет. И хоть по-прежнему смущалась и дичилась, но так же и послушной была, податливой, и лицо от Семена уже не прятала. От рук и ласк его уже не бегала, и видно было, нравится ей все больше как нежит ее мужчина, даже ответила, погладила неумело грудь и плечи. Но только Семен на лоно ладонь положил, ножки сжала и опять испуганно замерла. Пришлось ему еще одну ночь, сгорая от желания, потратить лишь на ласки и сильнее приручить Фею.

Ну, не пугать же ее. Хватит уж, наломал дров.

Утром Семен ушел на охоту. Успел сейкап припрятанный достать, дичь пострелять, и вернуться пока Фея спала. Летел на заимку, боясь не успеть и столкнуться при своей добыче с девушкой. Вот крику опять будет!

За ограду въехал, Прохорыча пыхтящего трубкой на завалинке, спросил:

- Спит?

- Ага. Заспалась чей-то девка. Двенадцатый часок уже, а она носа из комнаты не кажет. Видать знатно ты ее ночку веселил, - хмыкнул. Семен улыбнулся в ответ, лыжи скинул.

- Женюсь я отец.

Старик насупился обдумывая и кивнул:

- Дело молодое. Токмо слыхал я сегодня от Петьки байку заковыристую, что глаза у твоей Феи-то, не человечьи.

- Это и я слышал. Вчера. В том же исполнении.

- Вона как… Набрехал знать? И Ванька тоже? - зыркнул на мужчину.

Семен насторожился:

- Не понял.

- Так спроси. Он сроду не брехлив, однако Петьку внимательно слушал и апосля мне молвил: и мне, Прохорыч, когда Фея-то целоваться полезла, показалось что зрачки у нее вертикальные стали, страшные.

- Глюк.

- Н-да? Хорошо б так.

- Ты на что намекаешь, Прохорыч, - присел с ним рядом заинтригованный Колмогорцев.

- Ты не в обиду только? - качнулся к нему старик, трубкой пыхнув.

- Без обид отец. Говори.

- Слыхал я наркоманка она, вы когда те ребятки нагрянули баяли. Это не помеха. Я тебе знаю, от любой дури отучишь, не забалует. Нимфетка-то тоже - Бог с ней, и хворая. Это все одно, Сема, и пережить то можно, и понять. Но ежели барышня твоя не человек вовсе, а?

- Не понял я Прохорыч? На что намек-то? Или ты мне очередную сказку Елыча о параллельных мирах и буках из соседнего измерения расскажешь?

Старик попыхтел, подумал и согласился:

- А черт их знает, можа и брешут. Хотя Иван…

- Прохорыч, я с Феей как с женой живу, понял? И поклясться могу, то в полночь она в тыкву не превращается, под потолком не парит. Клыки у нее не растут и шерсть на спине не проявляется. Так что вампиры, оборотни и прочая прелесть мимо. Так что кому и что там от похоти привиделось - его трудности.

- А-а, ну-у… Понял, Сема. Ну, мужики, а? Даже меня старого с понтолыку сбили. Тьфу, ты.

- То-то, отец.

Поднялся Колмогорцев, в дом пошел.

Добычу свою Петру отдал:

- Обработай. Лиса твоя.

- Ладно.

- И вот еще Петь, - начал ласково и вдруг к стене парня притиснул, процедил угрожающе. - Не знаю что за хрянь в голове у тебя, но предупреждаю: мужиков баламутить станешь байками своими про Фею и вампиров, язык отрежу, понял?

Парень ресницами хлопнул:

- Так я правду!…

Семен прищурился.

- Понял, - тут же согласился Самарин.

- Молодец, - улыбнулся ему почти по-доброму, на место поставил. - Работай Петруша.

И наверх пошел, сейкап как договаривались Илье отдать. Да к Фее, к ней, любимой, сонной, горячей, соскучившейся…

Забежал к Степному, кулон в руку сунул, и быстрее в комнату к себе. Разделся, юркнул под одеяло к девочке своей, обнял, грудь ласкать начал, целовать, в волосы зарывшись. Застонала милая сладко, потянулась, зевнув как кошечка, к Семену повернулась… и он чуть с постели не рухнул - зрачки-то и правда у нее вертикальные. Миг как наваждение и словно ничего не было - обычные глаза.

У Семена все желание пропало, сел спиной к Фее, волосами тряхнул: примерещилось? Чертовщина какая-то! На девушку покосился - взгляд у нее безоблачный, наивный, и глаза как глаза, правда синие да бездонные, но и вся небылица. Получается, привиделось? Рассказ Прохорыча впечатлил?

Фея к его плечу прильнула доверчиво, улыбнулась:

- Хаккэ та кэмаалэ.

- Доброе утро, - понял. Вздохнул и поцеловал ее в лоб: извини, милая, опять меня заносит. Все, забыли.

И все же рассказ Петра сделал свое черное дело, не успел Семен упредить последствия.

За обедом на кухне атмосфера была необычно смурная. Петя усиленно в тарелку смотрел, Витек с презрительно-подозрительным прищуром на Фею, Иван задумчиво на нее же косился, Илья хмурился, Елыч беззастенчиво на девушку пялился как на неизвестную науке бациллу под микроскопом, Прохорыч мужчин настороженно оглядывал.

Фея видно почуяла неладное, есть почти не стала, сжалась, будто ждала в любой момент аутодафе. Семен от злости рагу кушал, как желуди перемалывал.

Девушка то и дело на него жалобный взгляды кидала, уйти из кухни просилась. Не выдержал, грохнул ложку в тарелку, кивнул: иди. Как вышла, к мужикам развернулся:

- Все?! - рявкнул. - Смотрины закончены?! И как? Клыки не обнаружены, копыта, хвост?

- Так они маскируются неплохо, - равнодушно заметил Елыч, подперев рукой подбородок.

- Не, Сема, ты знаешь, я лгать не стану. Было, честно - вертикальные зрачки, всамделишные, - заявил Иван, отодвигая тарелку.

- Чего молчал? Или тогда были, а сегодня вдруг вспомнилось?

Мужчина поморщился:

- Не кипятись ты. Я говорить не стал потому, как сам себе не поверил, и потом… скажи. Вы бы поверили? А выходит и Петька…

- Петя вам и не такую балладу споет. Да Петенька?

Парня вовсе до тарелки согнуло, молчит.

- Вы это, мужики, прав Семен, - влез Илья. - Вас послушать - волосы дыбком становятся. Логика у вас, мама дорогая. Наркоманка да нимфоманка - ерунда, значит, а если какие допустим отклонения физические, так затравить надо.

- Кто ж ее травит? - удивился Прохорыч.

- А что вы делаете? Сбежала от вас девчонка, как пуля из винтаря из-за стола вылетела. Есть ничего не стала. Мне бы тоже кусок в горло не полез.

- Ишь чувствительная какая, - фыркнул Витек.

- На то она и женщина. Но у вас то такт и ум должен быть? Чего вы на нее как на призрак какой-то пялитесь? Нашли вампиршу. Ущербу она вам не нанесла, чего тогда вяжитесь?

- Не скажи Илья. Сердечко у меня сутки шалило, и спать хотелось жуть, - хмуро заметил Иван.

- И мне спать жуть как охото, - не отрывая взгляда от тарелки, тихо сказал Петя.

- И мне, - с ядовитым прищуром бросил Семен. - Но медведям хуже. Они до весны в спячке. Видать их тоже Фея усыпила, - вылез из-за стола.