Семен промаялся день, промучился ночь. Мысли о Фее были неотступны и то толкали в бездну ревности и разочарования, то открывали просторы сладких грез. Ему бы поспать, а не спится - Фея мерещится и так явно, что он слышит запах ее волос, ощущает прохладу локонов под пальцами и нежность кожи. Глаза приоткроет - никого и тоска сердце рвать начинает.

К утру у мужчины было одно желание - как можно скорее встретиться с девушкой и поставить точку на своих безумствах. Если забыла - вырвет ее из своего сердца, если помнит - уберет любого кто встанет меж ними. Плевать на ее родню и их планы, плевать на разницу во взглядах, мышлении, менталитете, национальности, статусе.

На все ему ровно. Только бы обнять ее, снова ощутить биение сердца у своей груди, тепло ее дыхания на своей коже, трепет тела под своими руками и услышать тихое смущенное "нэй" в ответ на попытку поцеловать ее. Теперь, зная отчего она не желает с ним целоваться, Семен не станет слушать Фею, и никто никогда не коснется ее, ни в чем не будет она нуждаться - он даст ей все. Он, и никто больше.

Утром Рэйсли навестил Эйфию.

Прошел в покои девушки, сел у окна внимательно поглядывая, как служанки расчесывают прекрасные волосы его дочери.

- Рада тебя видеть отец, - приложила к груди ладонь Эя, приветствуя родителя. Лоан пристально посмотрел в ее глаза, казавшиеся огромными на похудевшем личике. Серый оттенок кожи уже подретушировали служанки, и все же острый глаз Рэйсли отметил его, как и бледные, почти белые губы, похудевшие руки девушки. Он не видел дочь всего пару дней, а на лицо явные признаки ухудшения состояния.

- Как спалось?

- Благодарю, хорошо, - отвела взгляд.

- Что говорят кафиры?

- Разве не ты общаешься с ними?

Лоан встал и жестом приказал служанкам удалиться.

- Вчера ты славно провела время с Монторрионом.

- Да.

- Ты не против его общества?

- Мы уже говорили на эту тему отец - он мил, приятен, умен и остроумен. Меня вполне устраивает его общество. Другого ты меня лишил.

- Это укор?

Фея склонила голову, понимая, что позволила себе слишком много. Но с другой стороны, что ей терять? Она встала и подошла к отцу:

- Мне невыносимо чувствовать себя затворницей, еще неприятнее понимать, что я всего лишь глупая девчонка для тебя.

- Странная речь, - нахмурился мужчина: не Монторрион ли вбивает клин меж родственниками? Умно и глупо. - Все делается для твоего блага.

- И потому я могу лишь сидеть в туглосе?

- Ах, вот в чем дело. Хорошо, представь, ты развлекаешься в шигоне или летишь на сейфере на встречу Уэхо. Что будет?

- Ничего, - отвела взгляд, уже понимая на что намек.

- Одна ты шагу с территории туглоса не ступишь. Сегодня я смотрел отчет кафиров и утешения не нашел.

- Я беру по два раба в день.

- И что? - мужчина провел ладонью по голове девушки, с тоской поглядывая на ее осунувшееся личико. - Мне больно девочка. Когда-то я прошел по той дороге, что и ты. Но я мужчина.

- Намек: пора пока не взошла на костер подумать о семье?

Рэй отвернулся, отошел:

- Я не хотел говорить, но вижу, что иного выхода нет. Рэйнгольф стал императором Цигруна. Марина погибла вместе с Ван-Джук.

Эя покачнулась от скорбной вести и не устояла бы на ногах, не подхвати ее Лоан.

- Теперь ты наследница Флэта и у тебя нет ни времени, ни возможности отдаваться болезни. Все в нас дочь. Ад, рай, болезнь, здоровье. И жизнь, те вехи что прошли, еще пройдем - тоже наши. Ни я, ни мать, ни Поттан, ни любимая служанка не проживет за тебя, ни поможет тебе. Если ты не возьмешь себя в руки, не укрепишь Ка, не осознаешь, что тебе надо и что мешает выздороветь, мы все будем биться о глухую стену. Не только твоя жизнь - будущее империи зависит от тебя.

- Поэтому ты решил выдать меня замуж за Монторриона? Теперь мне ясно.

- Уясни другое.

Эйфия задумалась, прижалась к отцу в тоске, что детство кончилось и юность пролетела - теперь нет девушки и нет сейти - есть соправительница. Кому-то дорога к трону, кому-то защита спокойствия империи.

- Тяжело, - прошептала.

- Я знаю. Крепись, ведь ты Лоан.

- Мне… все хуже отец.

- И это знаю, - сжал зубы Рэй, вздохнул, поглядывая перед собой, лишь бы не увидела она смятение в его глазах, лице. Не гоже Великому крестнику Модраш слабость проявлять пусть и перед дочерью. Но как размякшие от боли и сожаленья сердца унять? Как удержать скорбь и отчаянье? Как можно удержать эмоции в узде глядя как умирает любимое дитя? И четко знать, что чувствует она, не понаслышке - по себе четко представлять, что предстоит пройти ей стоя на краю. И понимать - ей не помочь, не в силах это никому.

- Монторрион… он высказал одну мысль бредовую и все же… И-цы испуганного, ненавидящего тэн стоит как ком, не помогает. Мне толку нет и раб умирает. Но если не пугать их или…

- Добровольный донор? Идея не нова, но несбыточна. Кто свою силу отдаст? Где тот безумец? Вальторцы отпадают - смысла нет. Они слабы и их энергия инертна. Юксиоты? Нет, Эя, цигруны и земляне - все. Отчет кафиров точен. Но что те, что другие - горды и своенравны, свое не отдадут ни за награду, ни блага мира. Агнолики дежурят на торгах и ничего пока. Одни отбросы, в которых ненависть клубится словно змеи, свитые в комок. Они предпочитают умирать, чем к здравомыслию прислушаться и дать что нужно нам. Со временем, возможно, кто-то попадется. Но времени как раз у нас почти что нет. Я мать твою ждал годы, как века, а тут и года нет на ожиданье… Алорна! Не могу простить Монторриона что он убил ее и тем лишил возможности ответить за свое преступление.

- Алорна? - отодвинулась от отца Фея, не понимая о чем речь.

- Жрица подпоила тебя. Окрон. А ты и так не очень-то была здорова.

- Вот в чем дело! - поняла девушка, нахмурилась, холодея от осознания, что Алорна попросту отравила ее, заставила мучаться. Но за что, зачем? - Не вздорили мы.

- Месть за мать и за отца. Мне не нужно было оставлять ее в живых, но она была ребенком, и я по глупой мягкости своей ее не уничтожил. Зря.

- Нет, я не верю, что дело только в ней. Я чувствую, есть и еще что-то.

- Что?

- Не сердись - любовь. Я не могу забыть…

- Не надо! - отрезал Рэй, отодвинулся от дочери, к окну ушел.

- Ты обещал!

- Не стоит даже вспоминать! Все изменилось - ты наследница Флэта! Твой муж станет соправителем пусть и фиктивным! И допустить раба и чужеземца, слабого, трусливого невежественного червя к трону?!

Эя пошатнулась. Резко навалилась слабость и стало больно душе, захотелось крикнуть: отчего какие-то условности, политика и ранги встают меж теми кто любит и любим?! И почему она должна мириться с разлукой? Думать о Семене, а замуж выходить за Монти? За чем? За что? И отчего он слаб, и в чем он трус?

Да. Да! Пусть раб, пусть слаб, но и такой он мил ей. И все равно гоним иль ненавидим, любим ли почитаем - он есть он. А остальное пыль и тлен, труха обмана.

- Мне все равно, какой он - главное он есть…

- Ты слепа. Он тебя забыл. И ты забудь. Где твоя гордость дочь? Он канно. Тэн и трус. Он не пошел с тобой, не защитил, не удержал. Он не мужчина! И мысли он твоей не стоит.

- Не правда, он не мог забыть. Он выбрал сам меня, он…

- Тля! Я не желаю засорять эфир не мыслями о нем ни словами! Не знаю, чем он взял тебя, возможно трусостью и варварством манер, а может, сказки матери твоей сыграли шутку? Но ты флэтонка! Ты Лоан! И позволять унизить себя вздорной привязанностью к канно? Страдать? Из-за кого? Недоразумения что существует ни понимая, ни зачем, ни отчего! Пыль под ногами, вот что он. И это муж сейти? Опора трону?! И где же уважение к семье к себе, где долг перед планетой?!

Фея не устояла на ногах, осела на пол и вдруг не захотела встать. Ей стало все равно на трон, на жизнь, на Флэт и на отца. Да, стыдно, да бесчестно, малодушно, но смысл воевать с тем, что в ней сильнее долга дочернего и гражданского живет? И с этим не побороться, как и с окроном, они вдвоем добьют ее. Быстрей бы…