Он дурак переживал, а у нее обычная ломка.

Девушку заколотило. Она попыталась закрыть тайник, но промахивалась.

- Я помогу, - сказал мужчина. Забрал кулон, глянул внутрь: ничего припасла. До весны не хватит, но на месяц спокойно. Завернул крышечку, отпустил сапфир, глядя на девушку: красивая ведь, молодая. Мечта, а не женщина. Зачем же себя губит? - Все можно исправить, кроме смерти, - заметил. И решил для себя, что исполнит обещание, выходит ее, вытащит со дна. - Я тебя вылечу. От наркоты отучу. И никаких клиентов. Ни Витька, ни Ильи. Не дам, поняла? Жить со мной станешь. Принуждать не стану. Пальцем не захочешь, не трону. Но и продавать себя не дам. Меха там, цацки - не проблема, получишь. Я тебя на ноги поставлю. И жить по-человечьи заставлю.

Говорил, как рубил.

Эйфия покосилась на него с подозрением: взгляд как у отца, холодный, тяжелый, голос-то твердый, тон безапелляционный. Что он сказал? Что придумал?

- Уходи. Уйди! - взмолилась.

Семен встал, вытащил из шкафа рубаху, что вчера ей приготовил, кинул Фее:

- Переодевайся. У нас в сапогах да в нарядах спать не принято.

Эя с тоской посмотрела на него:

- Оставь ты меня в покое. Что ты ко мне пристал? Что тебе надо? Какое мне дело, в чем вы ходите? Хоть в шкуры рядитесь, мне-то что? - скинула рубаху на пол одним движением.

Семен поднял ее, положил на руки девушке. Та опять скинула. Он вновь поднял.

Эя зажмурилась, смиряясь, оставила одежду.

- Нет. Переоденься, - показал жестами, свою рубаху выставил, как пример.

Девушка начала злиться:

- Я не тэн, клетчатое носить! - выкинула рубаху ему под ноги. Семен уставился на нее, набрался терпения, поднял и шагнул к девушке, решив переодеть ее силой. Но та видно по его лицу поняла, что он ее бить будет, закрылась руками и зашептала умоляюще. - Не унижай меня, прошу. Не надо, я не смогу после этого жить. Лучше сэн-сэш.

У Семена руки опустились. Выкинул рубашку к чертям.

- Ладно, успокойся… И что же ты за человек, а? Ведь дитя дитем, а во взрослые игры играешь.

В комнату Иван вошел с раскладушкой, и Прохорыч с кружкой настоя.

Девушка ладони от глаз убрала, на них уставилась. Иван улыбнуться ей попытался, но в ответ получил давящий взгляд:

- Плохо? - спросил товарища.

- Хуже нет.

- Покормить ее надобно, - заявил старик, поставил горячую кружку на подоконник. - Суди сам Сема: Петро, когда о ней байку принес? А сколь она до того плутала? А сейчас какой день пошел? Вчерась стакан настоя мяты с медом, да сегодня хлеба кусок и все. Тут любую скрутит. Истощена девка.

Колмогорцев нахмурился: как же он сам о том не подумал?

- Обед уже готов, я принесу, - предложил Иван.

Фея переводила настороженный взгляд с одного землянина на другого, и чудилось ей, что затевают они какое-то издевательство. Но это у них не пройдет, благодаря помощи Модраш и пыльце ей уже лучше и силы противостоять найдутся.

Иван вышел. Прохорыч на Семена глянул:

- Заработал ты себе паря знатную язву.

- С чего ты это решил?

- Так глаза у меня Сема на месте. Твоя найденка тебя заботой крутит. Для себя ты ее приметил, а она вона, как вода сквозь пальцы ускользает.

- Не ускользнет.

- Это как Бог даст. Барышня-то, хоть куда, конечно, что глазищи, что косища, не чета кралям нонешным под мужиков бритым. Ране-то волос бабы не стригли, а почто? Сила в нем, жизнь. И краса. Опять же, привлекательность…

Семен на Фею покосился: с привлекательностью у нее более чем хорошо. Хоть отбавляй. А вот на счет силы да жизни, куда как плохо.

- … Так я к тому, Сема, что к красе той еще бы здоровьица не мешало бы. А у нее его пшик. Заграницей-то оно подпорчено. Опять же, нужна тебе маята-то? Кто их знает, заграничных? А вильнет хвостом по весне?

- До весны еще как до Луны.

- То и плохо. Я ж тебя знаю - привяжешься, потом не отдерешь. Она к своим упорхнет, а ты здеся печалься.

- Далеко заглядываешь, Прохорыч. Мне бы в завтра заглянуть, куда там, в будущий год.

- Ну, да, ну, да, - вздохнул, на девушку с сомнением глянув. И пошел. А Семен начал отвар остужать, помня, что утром случилось. Пока стоял, ветер изображал, Эйфия лежала спокойно, а как к ней с кружкой пошел, села, отодвинулась, приготовившись, если что посудину ногой выбить, чтобы руки о горячее опять не покалечить.

- Остыл, - показал, сообразив, чего она испугалась. - Пей, - протянул.

Эя с сомнением на жидкость глянула: яд пожилой землянин не подмешал? Смотрел он странно, неласково. Может из-за сына?

Семен на ладонь себе отвара капнул, показывая девушке: негорячо.

Фея успокоилась: правда яда нет. Запах привлекательный, хоть и с горчинкой. Пальчики потянула и забоялась к кружке прикасаться: знает она теперь этих землян - не одним так другим уморят. Семен настаивать не стал: боишься - не трогай, так напою. К губам ей кружку поднес.

Девушка на него насторожено глянула, на жидкость в кружке, опять на него, и решилась, не углядев в лице мужчины ничего каверзного. Глотнула отвара, сообразила, что негорячо, и забрала, все выпила.

На том лояльность землян к Эе и кончилась.

Иван в комнату зашел с тарелкой, попытался девушке отдать. Та только запах услышала, отвернулась, невольно скривившись: опять трупный яд?

- Гречка с тушенкой. Чего? - не понял ее мимики мужчина. Тарелку к ней - она от нее, он влево - она вправо, он вправо - она влево, и смотрит, будто ей не кашу предлагают, а навоз.

Семену смотреть на глупую игру в догонялки с пищей надоело. Отобрал тарелку у Ивана, ложку взял, перемешал, остужая на всякий случай, и Фее как маленькой предлагает, ложку с кушаньем тянет.

Ненормальные, - глянула на мужчин, отодвинулась. Семен ложку в кашу бросил, тарелку на табурет грохнул:

- Кроме гречки есть что?

- Борщ.

- Неси… Хотя сами спустимся. Ожила. Дойдет, - бросил с недовольством в голосе. Иван удивленно на него покосился и плечами пожал: мне-то что.

- Упадет - тебе ловить.

- Не упадет, - буркнул мрачнея. Дозу приняла, до ночи скакать будет, - глянул на девушку. И кивнул ей, на выход приглашая. Та замотала головой: не пойду.

- Вставай, сказал, - грозно приказал Семен. Фея сжалась, испуганно уставившись на него. Поднялась и как под конвоем на кухню пошла.

- О, пришла в себя, личико порозовело, - порадовался Илья ее появлению, улыбнулся подбадривающе.

- Что с "трупа" возьмешь? Сейчас лежит, а через минуту ходит. "Розовеет", - кинул Виктор, и опять суп хлебать.

- Дурной ты Витек, - качнул головой Прохорыч.

Семен суп налил, остудил, перед девушкой поставил. Себе каши положил, сел напротив Феи. Та в суп смотри и не двигается. Капризничает?

И задумался. Прав Прохорыч: по самым скромным подсчетам девчонка дней пять голодала, значит, сметала бы уже все без разбора, а она только к хлебу и прикасалась. Выходит не в капризах дело, другое здесь что-то.

- Ты кушай. Борщ знатный, - заверил ее Илья, пример показал.

Эя с тоской на него посмотрела: в кого вы меня превратить хотите?

- Потому вы и агрессивны, что продукты распада себе подобных употребляете. Сами убиваете, сами кушаете, яд готовите и травитесь, а потом удивляетесь.

Илья выслушал:

- Не нравится, - понял.

- Ишь, цаца. То она не хочет, это не будет, - проворчал Виктор.

- Может она борщ не любит, - вступился за девушку Петя.

- И все остальное, - парировал тот.

Семен встал. Залез в шкаф за банкой зеленого горошка, открыл, на тарелку высыпал и перед Феей поставил.

- Думаешь, она вегетарианка? - задумался Илья. - Скорей всего.

Эйфия оглядела зеленые шарики и смущенно улыбнулась Семену:

- Эллимор.

И принялась пальчиками горошек брать, есть.

Семен про ложку уже промолчал, обрадованный, что хоть одну проблему решил. Сел успокоенный, кушать начал.