«Вы очень хорошо выступили вчера по телевидению — мы получили на редкость большое количество звонков от французских зрителей, которым оно очень понравилось. Все они отмечали вашу свободную манеру держаться, столь редкую, к сожалению, для наших представителей, интересное содержание вашего выступления, непосредственность в характере ответов на вопросы ведущего…»

В.В. и я, не ожидавшие такого поворота событий, в изумлении переглядывались друг с другом. Затем нас пригласили сесть и попросили коротко рассказать о некоторых сторонах деятельности по МГГ, особенно тех, которые были связаны с международным сотрудничеством. После пятнадцати-двадцати минут нас поблагодарили, мы стали прощаться, но тут Виноградов, обращаясь ко мне, сказал: «А вас, Валерия Алексеевна, я попрошу задержаться». Когда недоумевающий В.В. вышел, Виноградов и Кеменов начали очень благожелательно вести со мной светскую беседу, направленную, как мне показалось, главным образом на то, чтобы понять, что я за человек. Позднее выяснилось, что этот разговор не был праздным любопытством. Через пару дней Виноградов, вызвав меня в посольство, сказал, что он уверен в том, что я могла бы быть очень хорошим атташе по науке и культуре в Париже. Поэтому он спрашивал моего предварительного согласия, чтобы начать соответствующие действия в Москве. Спустя некоторое время в Москве меня вызвали в какое-то учреждение, расположенное в одном из переулков за старой станцией метро «Арбатская». Одним из первых заданных мне вопросов сотрудником этого учреждения был: «С какого года вы в партии?» Когда мой собеседник услышал, что я беспартийная, он, к счастью, быстро потерял ко мне интерес. В то время (середина пятидесятых годов прошлого века) в атмосфере посольства, как мне говорили потом знающие люди, я со своим независимым характером не продержалась бы и месяца.

Я была рада, что моё прегрешение так славно перешло в заслугу, и охотно отвечала на все вопросы. Меня спросили, когда делегация уезжает, а затем сказали, что они понимают, что я спешу на конференцию, и распрощались со мной.

Я шла по Парижу с чувством глубокого удовлетворения тем, что мне удалось выступить «на пользу дела», обратив в своём выступлении внимание на самоотверженную работу десятков тысяч учёных, инженеров, техников — впервые согласованно исследующих нашу планету по единому, объединяющему их проекту. Кроме того, мне очень понравился Виноградов, и от этой встречи у меня, конечно, улучшилось настроение — напрочь испорченное накануне.

Самое крупное из моих грехопадений, ставшее и последним из моих прегрешений такого рода, произошло в 1989 году, и было совершено — по любви. Находясь в научной командировке в Австралии, без разрешения соответствующих советских органов, я вышла замуж за моего хорошего друга — профессора Кифа Коула и осталась в Австралии, тем самым серьёзнейшим образом нарушив Директивные Указания.

В те годы, в еще не распавшемся Советском Союзе лицо, совершившее такой поступок, обвинялось в измене Родине и объявлялось вне закона…

В разгар научных исследований в рамках программы по Международному Геофизическому Году (МГГ, 1957–1958 годы) мне довелось участвовать в двести девяносто шестом годовом обеде Королевского Лондонского Общества.

Это общество, созданное в середине семнадцатого века, уже тогда объединяло учёных в широкой области наук, называемой в те времена — натурфилософией. Во все периоды своего существования оно играло большую роль в развитии науки Англии и многих других стран.

В период МГГ я разрывалась между своими обязанностями учёного секретаря Комитета по этой программе и научной работе в Институте физики земли. Поэтому, получив официальное приглашение, отпечатанное впечатляющими выпуклыми, ярко-красными буквами на желтоватой пергаментной бумаге и, увидев, что обед состоится только через два месяца, я отложила приглашение в сторону и решила заняться всем, что связано с ним — позднее.

Примерно через месяц мне было прислано ещё одно письмо, опять на пергаментной бумаге и опять с выпуклыми красными буквами. В нём было подробно описано расположение круглых столов в зале, где должен был состояться обед, и перечислены фамилии и звания персон, которые должны были сидеть за ними.

Я обнаружила, что моим соседом справа будет викарий Вестминстерского Аббатства, а слева посол Бразилии в Великобритании. Это соседство несколько смутило меня. Ведь более частые выезды геофизиков «за рубеж» — начались сравнительно недавно — в 1955–1956 годах, главным образом, в связи с подготовкой к проведению МГГ.

В эти годы нас с пристрастием инструктировали о правилах поведения «за рубежом», вызывая перед выездом в ЦК КПСС и информируя, в частности, о строгом ограничении индивидуальных контактов. В соответствии с этими правилами, общение с «соседями», которые у меня должны были быть на обеде — безусловно, не поощрялось.

Поездка в Лондон по приглашению на годовой обед Королевского Общества была очень почётной и была первой из моих зарубежных командировок, которую, к моему великому удивлению, мне разрешили без какого-либо (во всяком случае, известного мне) сопровождения. По существу я оказалась в немыслимом положении с точки зрения существовавших в то время правил поведения за рубежом. Ведь все мои поступки в создавшейся ситуации происходили без свидетелей — что было явно поперёк этих правил. Кроме того, эти правила настолько противоречили естественному человеческому поведению, что в ряде случаев в крайнем смятении я просто не могла им следовать[8].

Подумав также о том, что в славящейся своими традициями Англии, во время официальных обедов, по-видимому, существовали какие-то неведомые мне правила поведения, я поняла, что наступила пора готовиться к этой поездке. Поэтому в ближайшее воскресенье я поехала на Николину Гору (одно из лучших и престижных предместий Москвы) — на дачу к Петру Леонидовичу Капице (другу моей мамы с детских лет). Он уже давно был членом Королевского Лондонского общества и, несомненно, должен был знать эти правила. Его реакция на моё сообщение о том, что я приглашена на годовой обед этого общества, была неожиданной.

Он с искренним возмущением воскликнул: «The country has gone to dogs» (что в дословном переводе означает — «страна скатилась к чертям собачьим»). Я, смутившись, смотрела на него, не понимая, почему мой вопрос вызвал столь бурную реакцию и почему Англия, по-видимому, уронила в какой-то степени своё достоинство, пригласив меня на обед.

С видимым огорчением Пётр Леонидович сказал мне, что в его времена женщины на обед Королевского общества не приглашались. Собиралось мужское общество, соответственно, приглашались и гости…

Помолчав немного, он сказал, что возможных новых традиций для смешанного общества он не знает, но давние традиции он готов мне рассказать. И с лёгкой грустью он начал их перечислять: «До тоста за королеву основное внимание следует обращать на соседа слева и с ним же главным образом вести светский разговор. После этого тоста, который произносится по окончанию обеда, и сполоснутых в розовой водичке пальцев, разговор можно вести с соседом справа и вообще с кем хочешь».

Затем он сказал, чтобы я внимательно слушала следующий тост, произносимый обычно кем-то из почётных гостей. Этот тост может быть и весьма длинной речью, которая тщательно готовится и бывает полна юмора. Через некоторое время Мажордом произносит тост за гостей, присутствующих на обеде. При этом члены Королевского общества встают, а гости сидят. Добавив некоторые мелкие детали, Пётр Леонидович сказал, что в остальном я должна ориентироваться на месте сама.

Получив эту краткую информацию и приготовив хорошее, нарядное платье, — я решила, что подготовка к этому событию закончена. Только за неделю до отъезда, взяв в руки пригласительный билет, моё внимание привлекли два слова в нижнем правом углу билета: «Orders and Decorations». Я обратилась к опытным людям с вопросом, что это такое и мне сказали, что это значит, прежде всего, формальный вечерний туалет, а также ордена, если таковые имеются. Орденов в то время у меня не было, а с платьем возникла полная катастрофа. Ведь необходимо было длинное до пят платье, и к тому же — декольтированное. Кроме всего этого, нужны были нарядные туфли на высоких каблуках, которые я вообще никогда не носила, и поэтому у меня их просто не было.