— Вы сами прекрасно знаете.

— Отвечайте на вопрос.

— Трое.

— Почему не поехали другие?

— Им не понравился план.

— А вам?

— Да. То есть я хотел сказать — нет.

— Вам не понравился план, но вы все же пошли?

— Да.

— Вы добрались до шлюпки первым, раньше прочих своих друзей?

— Да.

— Что произошло потом?

— Вы прекрасно знаете: к шлюпке прибыли вы, неся маркизу.

— А после этого?

— Ее приняли на борт.

— Кто?

— Матросы. И вы.

— Но не вы?

— Нет.

— А я забрался в шлюпку?

— Да.

Это была такая наглая ложь, что Рэймидж едва не вышел из себя.

— И вы не слышали, как я расспрашивал матросов о том, где находится граф Питти?

— Нет.

— Ни того, как я звал Джексона?

— Нет.

— Похоже, допрос этого свидетеля складывается не в вашу пользу, мистер Рэймидж, — вмешался Краучер.

Не сказал бы, подумал Рэймидж. Итальянец наслаивает ложь на ложь. И все, что мне остается сделать — добиться максимально точного изложения его истории в протоколе.

Краучер сказал Пизано, что тот может идти, и пояснил значение сказанной им фразы.

Затем капитан посмотрел на Рэймиджа — лицо его светилось триумфом — и объявил:

— Подсудимый может переходить к своей защите.

Рэймидж уже приготовился заговорить, когда Краучер буркнул:

— Разве вы не написали свое выступление? Не хотите ли вы сказать, что нам придется тратить время, ожидая, пока вы продиктуете его помощнику судьи-адвоката? Вам наверняка известно, что сейчас вам следовало лишь зачитать его и передать копию мистеру Барроу?

— Если вы все-таки позволите, сэр…

— Ну хорошо, приступайте.

— В отношении потери «Сибиллы» я не считаю нужным вновь вызывать боцмана и помощника плотника, чтобы выслушать их свидетельства в свою пользу. Показания, данные ими в поддержку обвинения, проясняют факт, что мной было сделано все возможное в данных обстоятельствах.

— Это решит трибунал, — не удержался от комментария Краучер.

Есть ли смысл вызывать Джексона? Что он сможет добавить? Рэймидж решил, что колебания ни к чему, и сказал:

— Конечно, сэр. Однако показания графа Пизано затронули новый аспект дела, не отраженный в обвинении, и я прошу пригласить свидетеля со стороны защиты.

Он решил потянуть паузу, догадываясь, что Краучер ожидает услышать фамилию Джексона, и дать его нетерпению усилиться.

— Хорошо, в таком случае назовите имя свидетеля!

— Вызовите маркизу ди Вольтерра.

Барроу лихорадочным движением сорвал с носа очки, а Краучер громыхнул кулаком по столу, чтобы остановить часового, готового было открыть дверь и повторить слова Рэймиджа.

— Вы не можете вызвать маркизу.

— Почему, сэр?

Краучер помахал листком бумаги:

— Ее нет в вашем собственном списке свидетелей.

— Однако трибунал уже принял решение, что имеет право вызывать свидетелей, не обозначенных в списке.

— Трибунал — да, но не обвиняемый.

Рэймидж посмотрел на Барроу: тот перестал писать и наблюдал за Краучером.

— При всем моем уважении, сэр, я настаиваю, чтобы в протоколе была сделана соответствующая запись. Я просил вызвать только одного свидетеля. И насколько я понимаю, трибунал отказывается вызвать его?

— Вы правильно поняли, мистер Рэймидж. Главный судья-адвокат указывает: если трибунал предполагает, что какое-либо лицо может дать «важные свидетельские показания», то оно может быть вызвано. Маркиза уже рассказала нам все, что знала. Вы настояли, чтобы сказанное ею занесли в протокол. Трибунал не считает, что она может добавить «что-либо важное» к сообщенному ранее.

Рэймидж почесал шрам над бровью. Петля затягивалась вокруг его шеи — он сам накинул ее на себя, и теперь Краучер затягивает узел.

Облеченное в письменную форму и занесенное в протокол, решение Краучера будет звучать вполне убедительно… Если только он… А, черт с ним.

— Хорошо, сэр. Я прошу вызвать свидетеля, обозначенного в моем списке — Томаса Джексона.

«В бурю любой порт сгодиться», — подумал лейтенант.

— Действуйте, Барроу, — спокойно сказал Краучер. — Вызывайте свидетеля.

Когда Джексон вошел в каюту, Рэймидж почувствовал себя не таким одиноким. Но все же его якоря не цепляли дно: трибунал вынесет вердикт, что он виновен в трусости, и любой, кто прочитает протокол, согласится с приговором.

Американец был одет очень опрятно: на любой непредвзятый суд он произвел бы благоприятное впечатление. Произнося присягу и отвечая на формальные вопросы Барроу, его голос звучал ясно и чисто, если не считать легкого американского акцента.

При мысли, что американец осознанно пошел под арест, чтобы выступить свидетелем, а он еще несколько минут назад не хотел вызывать его, Рэймидж испытал приступ угрызений совести.

— Можете приступить к допросу, — сказал Краучер.

— Спасибо, сэр, — механически произнес Рэймидж. В этот миг в голове у него не было ни единой идеи. А, «Сибилла» — вот то, что должно заполнить пробелы.

— Когда вы впервые увидели меня на палубе после гибели капитана Леттса?

— Сразу после того, как вы вскарабкались на палубу, сэр.

— Вскарабкался? — переспросил Феррис.

— Да, сэр. Он очень плохо выглядел, рана на голове кровоточила.

— С этого момента и до того, когда мы покинули корабль, сколько времени вы не находились рядом со мной?

— Разве что несколько минут, сэр.

— Какие указания я вам дал при подготовке к уходу с корабля?

— Различные, сэр. Вы приказали принести карты и корабельные журналы, а также я помог вам разыскать книгу приказов и журнал регистрации писем.

— Если бы вы оказались старшим по званию из оставшихся в живых, какие шаги вы предприняли бы, чтобы удержать корабль на плаву?

Интересно, Краучер пропустит это?

— Ничего нельзя было сделать, сэр — «Сибилла» тонула слишком быстро.

Хорошо, попробуем еще раз.

— Если бы вы были командиром, как бы вы стали спасать раненых?

— Не знаю, сэр, — честно признался Джексон. — Выбранный вами способ был лучшим, но я бы до него ни за что не додумался.

— Перейдем к ночи, когда мы приняли на борт маркизу ди Вольтерра и графа Пизано: вы можете рассказать обо всем, что случилось с момента, когда мы впервые узнали об их приходе?

— Да, сэр, конечно…

В это мгновение дверь каюты затряслась, словно кто обрушился на дверную коробку. Это был стук, стук, не терпящей отлагательств, предназначенный дать понять капитану Краучеру, что есть веские причины для вмешательства.

— Эй вы, там, входите! — рявкнул Краучер.

Вошедший лейтенант подскочил к столу и передал Краучеру записку. Если судить по разгневанному взгляду капитана, лейтенант все равно что лишил его призовых денег лет за пять службы.

— Трибунал объявляется временно распущенным, — провозгласил Краучер. — Барроу, поставьте свидетелей в известность. Вы освобождаетесь из под ареста, — обратился он к Рэймиджу. — Но, разумеется, обязаны быть готовы, когда трибунал соберется вновь, — торопливо добавил капитан, видимо, поняв, что не стоит демонстрировать свою враждебность так открыто.

В этот момент над гаванью раскатилось глухое эхо одиночного орудийного выстрела. «Со стороны моря», — отметил про себя Рэймидж.