Герцог ударил слугу – тот упал. Растолкав остальных, он пробежал по лестнице на второй этаж и распахнул дверь в комнату Маргариты.

Возле ее постели стояли люди. Увидев Якова, они молча переглянулись и снова опустили головы.

На следующий день лондонцы только и говорили, что о смерти Маргариты Денхем. Одни утверждали, что это сэр Джон отравил супругу, изменившую ему с герцогом Йоркским. Другие высказывали предположение, что Маргариту отправила на тот свет графиня Рочестерская – еще одна любовница герцога, – не желавшая мириться с соперницей. Были и другие слухи, в том числе и самые невероятные, но все они так или иначе упоминали Якова, поскольку ни у кого не вызывала сомнений его косвенная причастность к случившемуся.

Некоторые пуритане напрямую обвиняли герцога Йоркского и нравы королевского двора, но сторонники нового правления – а их было большинство – внезапно обратили гнев на сэра Джона Денхема, женившегося на очаровательной юной особе и умертвившего ее всего лишь за то, что она имела успех у мужчин.

В результате к концу дня у дома сэра Джона собралась толпа горожан, вооруженных палками и ножами.

– Эй, Джон Денхем! – кричали они. – Выходи, мы пропишем тебе такое же лекарство, какое ты дал своей жене.

Перед лицом столь серьезной опасности старый Джон Денхем как по мановению волшебной палочки избавился от последних признаков помешательства. Его стараниями был пущен слух, что если ему сохранят жизнь, то он торжественно похоронит супругу в Вестминстере, возле собора святой Маргариты, где будут выставлены несколько бочек вина для всех желающих принять участие в панихиде.

Отношение к сэру Джону тотчас переменилось. Теперь он стал великодушным человеком и честным, но обманутым супругом. Первым виновником трагедии был объявлен герцог Йоркский, а вторым – его потаскуха, пригретая в доме несчастного сэра Джона. Люди, еще вчера размахивавшие ножами в Скотленд-Ярде, сегодня ходили в пьяном угаре от дармового ирландского вина и со слезами на глазах клялись в любви к бедному ирландскому поэту, соболезновали его горю. Однако в их сбивчивых рассказах о случившемся появилась новая неувязка – ведь кто-то же подсыпал яду в шоколад леди Денхем! Но кто? Вот тогда-то и вспомнили о ревнивом характере герцогини Йоркской. Не могла ли она настолько обезуметь от ревности, что в порыве гнева решила отравить свою торжествующую соперницу? Так родилась версия, немедленно подхваченная большинством горожан: обесчещенный муж и коварная злодейка-жена. Такое объяснение было обречено на успех.

Лондонцы оказались единодушны в желании найти и покарать убийцу. По этой причине истинной виновницей происшедшего была названа герцогиня Йоркская.

Старшие дочери Вилльерсов тихонько перешептывались, то и дело поглядывая на Марию, сидевшую с Анной на коленях и пытавшуюся пробудить ее интерес к написанию собственного имени. Мария водила ее рукой, а Анна звонко смеялась. Уроки письменности ее не особенно интересовали, но ей нравилось, что Мария изо всех сил старается доставить удовольствие своей младшей сестренке.

– Видели бы вы, сколько там было людей, – шептала Елизавета. – И все они грозили ему… Говорят, если бы он не пообещал устроить на похоронах бесплатную раздачу вина, его бы отправили вслед за Маргаритой.

– Туда ему и дорога, – буркнула Екатерина.

– Я так не думаю. Он же не виноват – просто рассердился, вот и все.

– А если это он отравил ее?..

– Тсс! Не говори так громко.

Девочки многозначительно посмотрели на принцесс, сидевших за соседним столом. Анна их не слышала: высунув язык и раскрасневшись от натуги, она усердно трудилась над очередной буквой. Мария же, напротив, внимала каждому их слову – по заговорщицкому тону Елизаветы она догадалась, что речь идет о чем-то очень неприятном, но каким-то образом имевшем отношение к ней, старшей дочери герцога Йоркского.

– Мама накажет тебя, если узнает, что ты говорила о таких вещах… тем более… – Вот и еще один настороженный взгляд в сторону письменного стола.

Тем более при нас, подумала Мария.

– Если замужняя женщина заводит любовника, – тихо, но внятно произнесла Елизавета, – то супруг имеет полное право отравить ее, пусть даже…

– Но ведь на него разозлились как раз за то, что он…

– Не перебивай! Так вот, он имеет право, пусть даже ее любовник… ну, в общем, занимает видное положение.

– Но если…

– Екатерина! Об этом нельзя говорить… особенно здесь.

Мария наклонила голову, прикоснулась щекой к мягким локонам Анны. В этот миг она подумала, что была бы счастлива, если бы в детской находились только она и ее дорогая сестренка. И еще, может быть, Барбара Вилльерс. Из всех девочек семьи Вилльерс Барбара производила наиболее благоприятное впечатление.

– Нет, Анна, – сказала она, – не так. Взгляни на вторую букву «эн» – разве она похожа на первую?

Анна повернула голову и улыбнулась.

– Покажи, как надо, Мария. Пожалуйста! У тебя хорошо получается.

Мария каллиграфическим почерком вывела: «Анна».

– Когда это имя пишешь ты, оно мне нравится гораздо больше, – вздохнула Анна, с восхищением посмотрев на сестру. – Наверное, я никогда не научусь рисовать такие ровные буковки.

– Ох, Анна, ты просто ленишься!

Дочери Вилльерсов продолжали перешептываться, но Мария уже не прислушивалась, а громко смеялась, разглядывая каракули своей маленькой сестренки; в ее смехе звучали не совсем естественные нотки – ей хотелось закрыть уши руками и не думать о том, о чем говорили в детской. Она боялась, что поняла смысл этого разговора. Он был и в самом деле неприятен.

Герцогиня Йоркская была женщиной гордой, даже чересчур. Чувства, которые в прошлом она сумела внушить герцогу, давали ей основание возлагать очень большие надежды на свой брак. Надо сказать, во многом ее чаяния были оправданы – супруга возможного престолонаследника, она обладала достаточной силой воли, чтобы управлять мужем во всех отношениях, кроме его любовных увлечений.

Однако последние слишком глубоко задевали ее гордость – пожалуй даже не столько сами измены, сколько обстоятельства, в которых они совершались. С неверностью супруга она могла бы и смириться, если бы он хотя бы внешне соблюдал приличия. Из своих многочисленных похождений он не делал никакого секрета; среди его любовниц была лишь одна, постоянно и прочно владевшая грешными помыслами герцога Йоркского: вот это-то постоянство и раздражало Анну. Да, с Арабеллой Чарчхилл приходилось считаться, более того – держать ухо востро. Эта женщина, как казалось Анне, метила очень далеко; даже тот факт, что она претендовала на роль неотразимой красавицы, весьма и весьма тревожил герцогиню.

Леди Саутеск волновала ее гораздо меньше. По язвительному замечанию Анны, сделанному в разговоре с супругом, та «прошла через столько мужских рук, что уже не запятнает себя никакими новыми связями». Анна не унижалась до ревности к женщине, способной лишь на непродолжительный успех у мужчин.

Вот Франциске Дженнингс, той и вправду удалось доставить Анне несколько неприятных минут – однажды эта шлюха нарочно выронила любовные письма герцога, и они упали прямо к ногам герцогини. Были еще и Елизавета Гамильтон и, разумеется, Маргарита Денхем, так трагически закончившая свою беспутную жизнь; однако ни одна из них не тревожила герцогиню больше, чем Арабелла Чарчхилл. Та была исключительно амбициозна – вот уже добилась от Якова кое-каких привилегий для своей семьи. Джорджа Чарчхилла устроили во флоте, Джона – в армии.

Будь у Анны немного больше времени и желания, она завела бы любовника. Несколько лет назад и хотела это сделать. Генри Сидней слыл одним из самых неотразимых мужчин при дворе; прежде он исполнял обязанности королевского грума, но затем стал ее шталмейстером, и с тех пор Анна постоянно находилась в его обществе. Как убивалась она тогда, зная о бесконечных изменах мужа и понимая, что никогда не сможет целиком завладеть его вниманием! В те дни ей было труднее всего мириться с унизительностью подобного положения.