Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

От нее отделились несколько человек, отличавшихся от прочих более добротной одеждой. Особенно выделялись двое – грузный коренастый богатырь – великан среди хуннов, облаченный в посеребренный доспех и высокий, явно чужеземного происхождения шлем, и юноша – узкий в талии и плечах, но насколько мог оценить Аландр, гибкий и жилистый. Такие отменно владеют луком и неутомимы в бою.

Доспехами юноша едва ли выделялся среди остальных, но на шее его блестела золотая бляха, более массивная, чем та, что отличала великана. Эти двое в сопровождении воинов поднялись к пленникам и стали рассматривать их. Потом толстяк заговорил. Он закричал высоким хриплым голосом, обращаясь к соплеменникам, затем воздел руки к небу, очевидно, взывая к богам. Зрители внимали ему в почтительном молчании. Но Аландр не был зрителем, и потому он позволил себе полюбопытствовать, бросив Курушу вполголоса:

– Что он говорит?

– О великой жертве, какую он намерен принести Небу.

Аландр хотел спросить еще, но один из стражников с силой ткнул его древком копья в бок, приказывая замолчать. Могучий воин повиновался, одарив хунна взглядом, не предвещающим доброго. В этот миг великан закончил свою речь. Церемония жертвоприношения не отличалась сложностью ритуала, и потому чжуки просто кивнул жрецу, какой должен был перерезать пленникам глотки. Тот отвесил поклон, после чего шагнул к Аландру.

– Скажи толстяку, что я хочу сказать ему пару слов! – быстро бросил Аландр Курушу.

Тот удивился, но послушно перевел слова Аландра. Чжуки что-то прорычал в ответ.

– Он спрашивает, что именно ты хочешь сказать?

– Скажи, это касается лишь нас – меня и его! – с улыбкой ответил Аландр.

Куруш вновь перевел. Во взоре великана зародилось сомнение. Он покосился на стоявшего рядом юношу, тот утвердительно кивнул. Тогда великан шагнул к воину. Тогда…

Что случилось тогда – не сумел бы предвидеть никто. Аландр вдруг напряг руки с такой силой, что врезавшиеся в мышцы путы не выдержат и лопнули, разбрызгав капельки выступившей из пор крови. Рука Могучего воина устремилась к глотке хунна. Тот попытался увернуться, но Аландр был быстрее. Одно движение, и великан оказался во власти своего пленника. Тут опомнились стражники, бросившиеся на выручку предводителю. Одного из них Воин убил ударом ноги в челюсть. Второй рухнул, хватаясь за брюхо, вспоротое собственным мечом. Свистнула стрела, но Аландр увернулся. Под вторую он подставил чжуки. взвывшего от боли, когда каленое острие вонзилось ему между ребер.

Теперь в руках Аландра был меч, каким он ловко отбивал выпады пытавшихся поразить его стражников. Но все это было бессмысленно. Враги окружали со всех сторон, и вот-вот должны были вскинуться многослойные луки. Вот-вот… Аландр с хрустом переломил массивную шею чжуки и отшвырнул прочь обмякшее тело. Он встал, широко раскинув руки, показывая, что готов принять и честный бой, и смерть. Он стоял на холме, а вокруг были крысы. И смерть…

Она не пришла. Юноша с золотым диском на груди вдруг издал крик. И луки, уже готовые расстаться со стрелами, опустились, послушные этому крику. А юноша улыбнулся – хитро и со смыслом. И Воин понял, что будет жить.

А где-то далеко шевельнулись губы прекрасно незнакомки – еще незнакомки, шепнувшие:

– Император извлекает меч…

«Вода в реке И холодна»

Жизнь и смерть Цзин Кэ, убийцы и поэта[51]

(Восток)

Ветер суров,

вода в Ишуй холодна,

Храбрец уходит

и не вернется назад…

Утро выдалось ветреным. Ветер надрывался заунывным стоном, когда маленькая процессия следовала к реке Ишуй. Принц Дань жалко улыбался, Гао Цзянь-ли нервно подергивал струны цитры, Ся Фу хмурился и отводил взор.

Лицо Цзин Кэ было твердо. Глядя на это лицо, крепился и юный убийца У Ян. Пели птицы, и голоса их звучали нестройно, с печалью. Солнце светило блекло, словно лежалый яичный желток. Влажная от травы роса серела хладом. Наступили зима, и никто не ждал добра от этой зимы.

Колесницы неспешно приблизились к мосту через реку Ишуй. Слуги извлекли пузатый кувшин и наполнили до краев чаши. Цзин Кэ принял свою твердой рукой, не расплескав ни капли.

– За принца! – сказал он. – За вечное царство Янь! За нашу удачу!

Он залпом выпил вино и ударил чашу о землю. У Ян с нервностью засмеялся, Гао Цзянь-ли ударил по струнам цитры, а Цзин Кэ запел. Голос его был грозен и мужественен, и колкие мурашки бежали по телу при звуках его. Печально звенела цитра, и звон этот наполнял слезами очи внимавших песне.

А потом Цзин Кэ улыбнулся и взошел на колесницу, У Ян последовал за ним. Когда лошади тронулись с места, Ся Фу крикнул героям:

– Да будет это напутствием вашему мужеству!

Рванув из-за пояса нож, Ся Фу полоснул им по горлу и пал, окропляя кровью дорожную пыль.

Цзин Кэ кивнул. Он тронул поводья, побуждая коней ступить на мост. И кони сделали шаг, этим шагом своим отрезав путь назад. Колесница с двумя храбрецами становилась все меньше, обратившись в далекую точку, а из мутной рассветной хмари неслась пронзительная песнь Цзин Кэ, который внимали наследник Дань, насмешник Гао Цзянь-ли и выходящий на путь к предкам герой Ся Фу.

Ветер воет,
вода в реке И холодна.
Молодец уходит,
но не вернется обратно.

И страшно выл ветер…

В год воды и обезьяны тридцать седьмого цикла Дань, наследник царства Янь, бежал из Цинь…

Дань, Янь, Цинь…

Нетрудно и запутаться в этой причудливой игре звуков и слов, непривычных нашему слуху, настоящей головоломке для того, кто ведет начала мира от Эллады, Рима, великих культур семитского востока и Ирана. Причудливая игра звуков и слов – это Китай, мир необычный, загадочный, даже странный. Странный…

Признаться, я с некоторым предубеждением относился к китайской истории. И, полагаю, был не одинок в этом своем предубеждении. В сравнении с остальным миром Китай представляется слишком манерным, медлительным, почти закостенелым… Реки его плавны, долы ровны, говор и нрав обитателей дол неспешен и размерен. Здесь смерть не смерть, а жизнь не жизнь. Здесь живут столь незаметно, будто не живут вовсе. Здесь умерщвляют естественно и бестрепетно, будто жнут жатву. Здесь философствуют чиновники, а философы служат за плату владыкам, добиваясь придворной карьеры. Здесь рождаются и бесследно исчезают могущественные княжества и грандиозные империи. Это иной мир, столь необычный, что сознанию европейца трудно, почти невозможно постичь его. Это совсем другой мир, какой я лишь пытаюсь постичь. Это мир, какой я, возможно, никогда не постигну.

Итак, был год воды и обезьяны, девятый по счету тридцать седьмого цикла. В этот год наследник Дань бежал домой. Несладко жилось ему во дворце сиятельного князя Чжэн, глумившегося над несчастным наследником Данем. Заложникам редко бывает сладко, владыка ж Цинь был безжалостен к ним, кормя отбросами и ставя князей ниже самого ничтожного туна.

Не раз и не два наследник Дань униженно молил владыку Цинь вернуть ему свободу. Князь Чжэн лишь насмехался, а однажды пообещал:

– Я отпущу тебя, если у ворона побелеет голова и вырастут рога у лошади!

Но кто видел ворона с белой головой или лошадь с рогами! И потому наследник Дань выкрасил мелом голову ворона и привязал вервью оленьи рога скакуну жестокого князя. А потом бежал, посчитав, что честно исполнил веление властителя Цинь. Теперь князь мог воочию видеть белоглавого ворона и рогатую лошадь, и не вина в том Даня, что первый же дождь смоет седину с птичьего черепа, а первый же ветер сорвет рога с лошадиной морды. Дань исполнил задание и был свободен от клятвы.

Он вернулся домой, где был с радостью принят своим отцом Си, князем царства Янь. Но Дань знал, что Чжэн не простит ему этого бегства. Чжэн вообще ничего не прощал, почему и был сильнейшим среди чжухоу – владетельных князей. Не просто сильнейшим, но желающий стать единственным. Тигр подкрадывался к месту, где собрались звери.

вернуться

51

Авантюрина третья – проба пера Хранителя.

63
{"b":"94589","o":1}