Именно в этот, столь неудачный для пунов день, к лагерю Ганнибала прибыли римские послы. Ганнибал отказался принять их.

– Высокородному сыну Гамилькара сейчас не до этого, – сообщил послам вездесущий Карталон. – Он обедает.

Послы – Публий Валерий Флакк и Квинт Бэбий Тамфил – переглянулись.

– А после обеда?

– После обеда высокородный будет спать! – ответил, Карталон, почесав прыщ, некстати выскочивший на кончике носа.

– А когда проснется? – настаивали послы.

– Наступит время завтрака.

Тамфил побагровел, более выдержанный Флакк, сжав в кулак всю свою волю, продолжал оскорбительный разговор.

– А после завтрака?

– После завтрака высокородный будет командовать войсками, штурмующими стены. Как видите, он занят! Круглый день занят! Кроме того, хочу сообщить вам, как друг, что высокородному трудно гарантировать вашу безопасность. В здешних лесах бродят шайки иберов.

– А если…

– Как я понимаю, твой господин не желает разговаривать с нами?! – бесцеремонно перебил товарища разъяренный Тамфил.

– Очень верно понимаешь, друг мой! – с ехидной улыбкой подтвердил Карталон. Отведенная ему роль была по душе карфагенянину.

Послы несолоно хлебавши отправились в Рим, а Ганнибал стал готовиться к новому штурму. После двух неудач он отбросил прежнее легкомыслие. Сагунт оказался неожиданно крепким орешком, не поддавшись ни наскоку, ни штурму. Тут нужно было придумать нечто такое, от чего задрожали б поджилки даже у самоуверенных греков. Ганнибал думал недолго.

– Более прочих я уважаю Александра и Пирра, но сейчас мне нужна помощь Полиоркета, который лучше других умел штурмовать города.

Силен, эллин, служивший Ганнибалу пером и словом, раскрыл ларь с книгами. Даже в Риме было известно, что Ганнибал сведущ не только в воинском ремесле, но и в изящной словесности. Он знал все языки той части света, где распространяли свое влияние карфагеняне – языков десять, не меньше. В том числе и язык эллинов, причем добротный литературный, а не грубое койне, был ведом наследнику Гамилькара. Он сносно цитировал Гомера и Геродота. В походной библиотечке Ганнибала имелось немало греческих книг, в том числе и та, что описывала подвиги Деметрия, царя Сирии и Македонии, прославившегося искусством штурмовать города. Книга – длинный, истрепанный по краям свиток папируса – расписывала невероятные подвиги Деметрия, были там и рисунки изобретенных тем механизмов. По ним Ганнибал приказал соорудить громадную башню в пять этажей. На пятый, самый верхний ярус взобрались воины, а ниже поставили баллисты и стрелометы. В назначенный день тысяча воинов и двести самых крепких лошадей впряглись в похрустывающие канаты. Башня медленно, шаг за шагом, приблизилась к стенам, и установленные на ней орудия начали погибельную работу. Они смели со стены всех защитников, а затем вперед двинулись воины-африканцы, которые разобрали наскоро залатанную брешь и ворвались в город.

Предвидя такой итог, осажденные успели возвести за проломом резервную стену, что мало смутило Ганнибала.

– Теперь их песенка спета!

На захваченную стену втащили батареи метательных орудий, принявшиеся засыпать врагов стрелами и камнями. Его воины постепенно, словно прорывающая плотину вода, просачивались в город, захватывая дома и спешно возводимые сагунтийцами стены.

Сагунт не спасло даже начавшееся восстание варваров-оретанов. Разбитые и покоренные Гамилькаром, разбитые и покоренные Гасдрубалом, разбитые и покоренные Ганнибалом, варвары восстали вновь. Ганнибал разозлился не на шутку.

– Больше я не буду милосердным!

Назначив Махарбала командовать штурмом, он тайно покинул лагерь с несколькими полками воинов. Оретаны, уверенные, что Ганнибал по-прежнему торчит под Сагунтом, были пренеприятно изумлены, когда ни них, не готовых к битве, обрушились нумидийские конники. Казнив главарей мятежа и взявши заложников, Ганнибал поспешно возвратился. Все было сделано так быстро, что сагунтийцы даже не заметили отсутствие предводителя карфагенян.

Город агонизировал. У защитников подходили к концу последние припасы, на исходе были и физические силы. Горожане жрали крыс и все больше падали духом. Влиятельный сагунтиец Алкон на свой страх и риск решил попробовать договориться с Ганнибалом. Под покровом ночи он выбрался из города и был приведен в неприятельский лагерь. Ганнибал принял беглеца.

– Готовы говорить о мире? – спросил он, не предлагая Алкону присесть. – Это хорошо. Но почему вы не говорили об этом раньше? Где ты был со своим словом о мире, когда мое войско подходило к городу? Где ты был, когда сагунтийское копье пронзило мне ногу?!

Ганнибал грозно уставился на заробевшего горожанина. Крупное лицо пуна искажала сердитая гримаса, выпуклые глаза метали молнии. Алкон украдкой сглотнул слюну.

– К чему вспоминать былые обиды, мой господин. Мы все погорячились и не сумели понять друг друга. Но сейчас страдания, причиненные войной, сделали моих сограждан благоразумными. Мы готовы выслушать тебя!

– Это хорошо! – Ганнибал кликнул раба и велел тому принести вина. Затем он указал гостю на скамью, а сам уселся напротив. Собственноручно наполнив кубки, Ганнибал протянул один из них Алкону. – Мои требования будут таковы. Вы возвращаете земли, прежде принадлежавшие турдулам.

– Хорошо, – согласился Алкон.

– Вы отдаете все золото и серебро.

Гость сдавленно кашлянул, но все же согласился.

– Да будет так. Думаю, я смогу убедить моих сограждан.

– Вы покинете город, взяв запас еды и по одной одежде на человека, и поселитесь там, где укажу я.

– Хо… – Алкон осекся на полуслове. – Но это невозможно!

– Почему же? – невозмутимо спросил Ганнибал.

– Мои сограждане никогда не согласятся на это!

– Тогда они умрут или станут рабами. А ты пей! Пей!

Алкон послушно, давясь, глотал вино. Передать слова Ганнибала он не решился. Это сделал другой. Горожане отказались принять ультиматум.

Тогда Ганнибал отдал приказ к решительному штурму.

У горожан уже не было сил сопротивляться. В отчаянии они бросали в разведенные на площадях костры свои украшения, сжигали дорогие ткани и утварь. Многие бросались в огонь сами. Впрочем, таких было немного.

Другие вышли на бой с ворвавшимися сквозь проломы пунами. Их также было немного. Большинство предпочло сдаться, но воины Ганнибала, разъяренные упорным сопротивлением, не щадили ни мужей, ни жен, ни малых детей. Обитатели Сагунта были вырезаны почти поголовно. Лишь каждый десятый – счастливчик! – попал в рабство.

На следующий день Ганнибал осмотрел опустошенный, отмеченный язвами пожаров Сагунт. Губы его кривились в улыбке непонятно довольной ли, раздраженной.

– Первый шаг сделан! – прошептал он. – Очередь за Римом…

– Придется идти на войну! – С этой недоброй вестью в один из весенних дней вернулся домой горшечник Патрокл.

Услышав это, жена Гиерея тоненько завыла, а, глядя на нее, заголосили и две дочки Патрокла – соплявки семи и пяти годов от роду.

– Цыц! – прикрикнул Патрокл. Ему и самому не больно-то хотелось брать в руки меч, но не мог же он возразить решению всех, хотя большинство из этих всех, как подозревал Патрокл, отнюдь не испытывали прилива воинственности. Просто на агоре, где граждане Селевкии обсуждали всяческие дела и делишки, один баран, мнящий себя патриотом большим, чем все остальные, сказал: надо, а остальные дружно поддакнули. Благо на собрании присутствовал гарнизонный офицер, и никто не решился подать голос против.

– А нельзя тебе как-то… – пробормотала жена. – Сказаться больным!

– И чем же, по-твоему, я болен? – криво усмехнулся Патрокл.

– Да мало ли на свете болезней, а, глядя на тебя, кретина, – Гиерея отерла запачканную сажей физиономию, голос ее окреп, – можно подумать, что ты болен всеми ими сразу!

– Ну-ну, поосторожней со словами! – не очень уверенно заявил Патрокл.

Но Гиерея уже оседлала излюбленного конька и отступать не собиралась.