– С чего ты взял? – бормотал Антиох, заранее зная, каков будет ответ. – Ты слишком подозрителен, Гермий.

– Я?! – Возмущение заставляло канцлера сорваться на крик. – Я подозрителен, ваше величество?! Да причем здесь я?! Разве не сама жизнь подтверждает правоту моих слов? Вы неосмотрительно поверили… – Фраза показалась Гермию рискованной, и он поспешил поправиться. – Нет, не так. Человек царственно благородный, вы оказали высокую честь этим проходимцам Молону и его братьям. Вы доверили им в управление важнейшие области государства, возведя их на высоту, о какой эти проходимцы не осмеливались и мечтать! И что же?! Не прошло и года, как они предали вас! Предали подло, коварно, нанеся удар в спину в то самое время, когда мы все озабочены судьбою державы! Эти негодяи… – Канцлер захлебнулся гневом и утратил нить повествования. Не найдясь, что добавить, он возбужденно потряс сухоньким кулачком. Резкое движение разогнало застоявшийся воздух, из-за чего задремавший было царь очнулся. Был он еще совсем юн, худ телом; тонкое нервное лицо и грива иссиня-черных волос делали Антиоха похожим на нахохлившегося ворона. Приближенные про себя так и называли его – Вороненок.

Подавляя зевоту, Антиох выдохнул:

– Все правильно, Гермий. Но не стоит так волноваться. Молон и его семейка получат свое!

– Да! Да! Но сколько сил на это уже потрачено и еще будет! Вместо того чтоб наводить порядок на южных рубежах державы, мы вынуждены вести полки на восток, а в это время эти наглые Птолемеи собирают дань с наших городов!

– Разберемся и с ними!

– Если только новая измена черной язвой не поразит государство!

Канцлер умолк, ожидая реакции государя. Антиох лениво почесал нос. По правде говоря, в настоящий момент его более занимала не какая-то там измена, настоящая ли, иль придуманная подозрительным Гермием, а мысль о сне. Но положение заставляло прислушиваться к предостережениям канцлера, тем более что при всех своих недостатках тот был дельным чиновником, недаром оба Селевка – брат и отец – прислушивались к его советам.[26]

– Ты опять об Эпигене? – с тоскою спросил царь.

– О нем! И не только!

– И что вы только не поделили!

– Эпиген – предатель! Это он подбил Молона выступить против вашего величества!

– Чушь! – лениво протянул Антиох и ласково провел рукой по прохладной рукояти приставленного к креслу меча.

– Это правда!

– Почему я должен верить тебе?

– У меня есть доказательства!

Царь отмахнулся.

– Не намерен больше слушать твоих доносчиков. За октодрахму они обвинят даже собственную мать. Причем в любом преступлении.

– А если царь прочтет письмо, адресованное Эпигену Молоном?!

Антиох был молод, но не по годам рассудителен.

– Это не есть доказательство, – сказал он. – Во-первых, это письмо мог составить кто угодно, а необязательно шпионы Молона. Во-вторых, даже если они и переправили это письмо, сей факт вовсе не означает, что получивший его – предатель. Возможно, враги хотят очернить преданного мне генерала.

– Да, согласен! – По востроносому личику канцлера пробежала быстрая тень, хищно блеснула дорогая застежка, дарованная Гермию в виде особой милости.[27] – А если он получил такое письмо и утаил его?

Царь задумался.

– У тебя есть доказательства тому?

– Нет, – гадюкой скользнул в сторону Гермий. – Но я располагаю кое-какими сведениями.

Антиох встал и прошелся к входу в шатер, где застыли блестящими статуями два соматофилака, и обратно.

– Это меняет дело. Но и здесь я могу оправдать Эпигена, предположив, что он просто испугался быть заподозренным в измене.

– Боязнь быть заподозренным – уже есть измена! – воодушевился Гермий. – Дыма без огня не бывает. Если приближенный к царю человек испытывает подобные чувства, значит, он виновен. Если не в измене, то в преступных помыслах!

– Резонно! – прошептал царь, чувствуя, как недоверие черной змеей проскользнуло в сердце. – Чего ты хочешь?

– Правосудия! Прикажи обыскать дом Эпигена, и, если я прав, пусть попробует оправдаться. Если ж не сможет, суди его царским судом. Если же он окажется честен, пусть обвинит меня!

– Справедливо, – еще немного подумав, решил Антиох. – Да будет так.

Это царское «справедливо» решило судьбу Эпигена. Как только стемнело, сыщики, подкрепленные отрядом воинов, ворвались в шатер отважного генерала, не раз и не два противившегося воле канцлера Гермия и зато им ненавидимого. После недолгих поисков они нашли, что искали – письмо, адресованное Эпигену бунтовщиком Молоном. Эпиген пытался протестовать, крича, что первый раз видит это письмо. Тогда один из сыщиков коротким ударом поразил генерала мечом в бок. Один из сыщиков, накануне подбросивший фальшивое письмо в бумаги Эпигена…

Канцлер торжествовал. Он избавился от главного из своих врагов, и теперь его боялись все прочие. Теперь Гермий ежедневно пред сном являлся в шатер Антиоха и нашептывал о новых предательствах.

– Молон и Александр – вот враги явные. А сколько тайных: Ахей, Зевскид, Аполлофан.

– И они тоже? – ужасался Антиох, уже готовый верить в новые заговоры.

– Конечно! – по-крысячьи хищно щуря острую физиономию, горячо шептал Гермий. – И я разоблачу их. Разоблачу!..

Он выискивал врагов целую зиму, пока войско пережидало суровую пору в Селевкии. По весне армия продолжила путь к Вавилону, где зимовал бунтовщик Молон. Но тот не стал дожидаться приближения царских войск. Молон не слишком-то доверял вавилонянам, известным своим раболепием и склонностью к измене. Они легко приняли его и столь же легко могли и предать. Ускользнув от антиоховых полков, Молон бежал в Мидию, де имел много людей, преданных ему лично. Прознав о маневре бунтовщика, царь бросил наперерез конницу и легкие полки критян, агрианов и ликийцев.

Молону пришлось замедлить шаг, а потом и вовсе остановиться, отбиваясь от яростных наскоков тарентийских всадников. К ночи Антиох настиг беглеца. Гермий ликовал.

– Поймаем бунтовщика и допросим! Наверняка он назовет не только Эпигена. Я всех выведу на чистую воду! Всех!

Приближенные Антиоха бежали прочь от царского шатра, опасаясь попасть в число этих всех. Генералы настолько боялись быть обвиненными в сговоре с неприятелями, но ни один из них даже не проверил выставленные на ночь посты, а Молон, словно зная про то, решил воспользоваться беспечностью врага.

Ночью он вывел самых отважных воинов, намереваясь устроить резню в лагере Антиоха. Но по пути Молон узнал, что несколько его воинов на закате сбежали. Опасаясь засады, бунтовщик повернул назад и перепугал свое собственное войско, принявшее возвращающихся товарищей за неприятелей. К рассвету, когда Молон стал выстраивать войско, то уже было деморализовано.

– Ничего, мои катафракты еще покажут себя! – бодрился восставший наместник, уповая на своих закованных в броню рыцарей.

Он вел в бой множество всадников, колесницы, фалангу, воинственных галатов. Не такая уж и плохая армия, если б ей доставало уверенности в победе.

Но битвы не получилось. Левое крыло Молона, каким командовал его брат Неолай, не вступая в бой, перешло на сторону Антиоха. Оруженосцы Молона и отборные конные полки отчаянно бились, но победить многократно превосходящего числом неприятеля не могли.

– Все кончено! – понял Молон и пронзил себя мечом.

Большая часть его армии капитулировала, немногие бежали. В их числе и Неолай, спасшийся лишь ради того, чтоб сообщить о несчастии третьему брату – Александру, готовившемуся выступить с полками из Персии. Известив о случившемся, Неолай умертвил жену и детей Молона, а затем покончил с собой. Немного поколебавшись, Александр последовал примеру братьев.

Мятеж подавили малою кровью. Ликующий Гермий искал доказательства причастности к заговору других приближенных паря.

– Все! Все они предатели! Все предадут!