Декарт поморщился, когда мимо прошла пара Дефектосов с намеренной видимостью отсутствующих конечностей ( хотя на самом деле они и были ). Их лица были искажены асимметрией, которую они считали "художественным выражением". Недалеко от них группа Мемориков в идеально воссозданных костюмах девятнадцатого века вела оживленную дискуссию с кем-то, облаченным в римскую тогу.

Единственными, кто не вызывал у Декарта внутреннего отторжения, были Пуристы — люди, сохранившие свой естественный облик, лишь с минимальными улучшениями для здоровья или комфорта. Их было немного, и они держались особняком, словно экзотические животные в зоопарке современности.

"Зачем?" — думал Декарт, наблюдая за этим карнавалом самовыражения. — "Что заставляет их постоянно менять себя, искажать, перестраивать, словно природа создала их недостаточно совершенными?"

Он пришел к выводу, что всё это — лишь проявление глубинной человеческой неуверенности. Страх остаться незамеченным, раствориться в массе одинаковых лиц, быть всего лишь одним из миллиардов. Иронично, что сам Декарт стремился именно к этому — быть невидимым, неприметным, сливаться с фоном. Его майя была минималистичной, практичной, близкой к настоящему человеческому облику, с единственным отличием — слегка размытыми чертами лица, затрудняющими запоминание.

"У каждого свой страх," — размышлял он, — "и каждый справляется по-своему". Одни превращают себя в произведения искусства, чтобы скрыть внутреннюю пустоту. Другие постоянно меняются, боясь, что их настоящая сущность недостаточно интересна. Третьи создают себе искусственные недостатки, чтобы их совершенство не казалось пугающим. И все эти разновидности майя — лишь защитные механизмы от одиночества среди толпы.

Когда он увидел Аврору, поднимающуюся по лестнице к платформе, внутри него словно что-то озарилось. Она была одета в платье, меняющее оттенки от лавандового до серебристого при движении на ней это выглядело не просто стильно, а как-то...особенно.

— Привет! — она улыбнулась, приближаясь. — Я не опоздала?

— Точно вовремя, — ответил Декарт, чувствуя странное волнение, которое не вписывалось в его обычное рациональное мировосприятие.

Они вошли в Зал и сразу оказались в атриуме — огромном центральном пространстве, из которого расходились различные секции и уровни. В центре атриума находилась внушительная голографическая статуя Мнемозины — титаниды памяти из древнегреческой мифологии. Фигура постоянно трансформировалась, меняя позы и выражения, как будто живая, а вокруг неё кружились светящиеся символы и образы, представляющие различные аспекты человеческой памяти.

— Впечатляет, правда? — Аврора посмотрела на Декарта, и в полупрозрачных хрустальных стенах Зала Мнемозины отразилось ее персона, словно в калейдоскопе, дробясь на тысячи маленьких копий. — С чего хочешь начать? Здесь есть "Лабиринты воспоминаний", "Мост ассоциаций", "Сады имплицитной памяти"...

Декарт обвел взглядом галереи и платформы, наблюдая за посетителями, погруженными в невидимые для окружающих миры, создаваемые их нейрофонами. Бестии с кошачьими ушами застывали в странных позах, будто разговаривая с невидимыми собеседниками; Спектраль с постоянно меняющимся обликом совершал сложные жесты руками, манипулируя чем-то в своем персональном пространстве восприятия; пожилой Пурист с едва заметной майя-оболочкой улыбался, глядя в пустоту.

— Положусь на твой выбор, — ответил Декарт, удивляясь своей готовности отдать контроль. Он, всегда стремившийся минимизировать неопределенность, вдруг обнаружил в себе желание быть ведомым.

Она улыбнулась, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на удовольствие от его доверия, тонкая вспышка удовлетворения, которую его аналитический ум немедленно зафиксировал.

— Тогда начнем с "Моста ассоциаций". Это должно быть интересно для тебя.

Они подошли к полукруглой платформе с простым кристаллическим постаментом в центре, на котором мерцала полупрозрачная голограмма карты Зала. Аврора коснулась нужной секции, и система мгновенно отправила загрузочные протоколы на их нейрофоны.

Декарт ощутил характерный мягкий импульс в затылочной части головы — будто легкий электрический поцелуй — сигнал о том, что нейрофон принял данные и готовит нейронные интерфейсы. Мгновение спустя его восприятие дрогнуло, реальность плавно расслоилась, и физический мир обогатился дополнительным измерением.

"Мост ассоциаций" оказался буквальным мостом — широкой дугообразной конструкцией, парящей в пространстве между платформами комплекса. Он существовал одновременно в физической реальности и в дополненном слое восприятия, доступном только через нейрофон. Для обычных посетителей Зала они с Авророй сейчас просто стояли на обычном мосте, но в их собственном восприятии этот мост превратился в живую, пульсирующую сеть возможностей.

Когда они ступили на него, майя-покрытие под их ногами ожило — везде, где они ступали, появлялись светящиеся кольца, которые расширялись и соединялись с другими кольцами, образуя сложную сеть ассоциативных связей. Декарт чувствовал едва заметную вибрацию, словно каждый шаг отзывался в глубине мозга микроскопическим резонансом.

— Суть игры в том, чтобы создать наиболее неожиданные и вместе с тем логичные ассоциативные цепочки, — объяснила Аврора, наблюдая, как их шаги порождают всё новые световые узоры. — Система считывает нейронные импульсы, предшествующие вербализации, и оценивает оригинальность и когерентность возникающих связей.

Декарт почувствовал, как нейрофон создает особую рецептивную зону в его сознании, выделяя определенный участок когнитивного поля для игры — словно отгораживая рабочий стол от остального пространства комнаты.

Они начали игру. Система предложила им начальное слово — "Кристалл", — мерцающей голограммой возникшее между ними.

— Грань, — сказал Декарт, делая шаг. Под его ногой вспыхнуло кольцо, внутри которого материализовалось его слово, соединённое светящейся нитью с исходным понятием.

— Характер, — откликнулась Аврора, делая свой шаг. Её слово появилось в новом кольце, неожиданно соединившись с "гранью".

Декарт оценил изящество ассоциации — от грани кристалла к грани характера — и ответил:

— Формирование, — продолжил он, создавая новое звено цепи, связывающее процесс создания как характера, так и кристаллической решетки.

— Детство, — ответила она, прокладывая мосты между понятиями, рисуя своим словом невидимую карту психологических связей.

Они продвигались по мосту, создавая всё более сложные и неожиданные ассоциации. То, что начиналось как просто интересное упражнение, превратилось в своего рода танец — они двигались синхронно, каждый новый шаг и слово были реакцией на предыдущий ход партнера.

Нейрофон улавливал не только сознательные ассоциации, но и подсознательные импульсы, предвосхищения следующих слов, эмоциональные отклики на слова партнера. Декарт ощущал, как система анализирует глубинные паттерны его нейронной активности, оценивая не только логические, но и интуитивные связи, которые его собственный аналитический ум часто игнорировал.

В какой-то момент он обнаружил, что начинает предугадывать следующее слово Авроры за мгновение до того, как она его произносит, словно их сознания вступили в тонкий резонанс. Это было сродни интеллектуальной интимности, которой он никогда прежде не испытывал.

"Песчинка" — "Вселенная" — "Микрокосмос" — "Душа" — "Бесконечность" — их ассоциации становились всё глубже, связывая воедино физику, философию, психологию, создавая многомерную карту взаимосвязей.

К их удивлению, система оценила их взаимодействие исключительно высоко, и вокруг них начали собираться другие посетители, наблюдая за необычно плавной и глубокой игрой. Некоторые из зрителей получали от системы возможность синхронизироваться с их визуализацией и наблюдать формирующуюся ассоциативную сеть — она расцветала над мостом подобно нейронной карте обширного мозга, где каждая связь сияла своим уникальным цветом.