Мама поставила на стол наши лучшие тарелки с голубыми полосками и зеленые пластмассовые стаканы в виде кактусов, купленные в «Икее». А на середину стола пристроила желтую вазу с искусственными подсолнухами – все, чтобы порадовать меня, я поняла. Она даже встала пораньше ради этого. Но я, наоборот, только еще больше расстроилась.

Потому что – спорим? – во дворце в Дженовии не выставляют к завтраку зеленые пластмассовые стаканы в виде кактусов.

– Миа, нам надо поговорить, – сказал папа. С этих слов всегда начинаются его самые отстойные лекции. Правда, сегодня он вдруг отвлекся и как-то странно уставился на меня. – Что с твоими волосами?

– А что?

Я осторожно потрогала голову. Мне казалось, что сегодня мои волосы для разнообразия выглядели почти прилично.

– Все нормально у нее с волосами, Филипп, – вмешалась мама, которая всегда старается избавить меня по возможности от папиных лекций. – Садись, Миа, завтракай. Я подогрела тебе сироп для гренок, как ты любишь.

Я была очень благодарна маме. Правда. Но я не собиралась обсуждать свое будущее в Дженовии. Еще чего. Так что я быстро сказала:

– Ой, спасибо, супер, но мне уже надо бежать. У нас сегодня тест по истории мировой цивилизации, и мы с Лилли договорились вместе все повторить перед уроком.

– Сядь.

Ого. Оказывается, папа, когда захочет, умеет разговаривать командным голосом, как капитан звездолета перед галактическим собранием.

Я села. Мама положила на мою тарелку несколько гренок, я полила их сиропом и даже откусила один из вежливости. На вкус как картон.

– Миа, – начала мама. Она все еще надеялась обойтись без лекции. – Я знаю, как ты расстроена, но на самом деле все не так плохо, как тебе кажется.

Ага. Вы мне как снег на голову сообщаете, что я принцесса, и что? Мне теперь прыгать от счастья, что ли?

– Я уверена, – говорила мама, – что большинство девочек были бы счастливы узнать, что их папа принц.

Я с такими девочками незнакома. Хотя нет, неправда. Лана Уайнбергер наверняка была бы рада. Да она вообще по жизни принцесса.

– Только представь, сколько у тебя будет всяких прекрасных вещей, когда ты переедешь в Дженовию! – Мама с сияющим лицом принялась перечислять все эти прекрасные вещи, но ее голос звучал как-то ненормально, как у мамы из телесериала. – …Например, машина! Ты сама знаешь, как сложно ездить на машине в большом городе, но в Дженовии, как только тебе исполнится шестнадцать, я уверена, что папа купит…

На это я заметила, что Европа и без моей машины страдает от загрязнения атмосферы. Выхлопные газы – одна из основных причин истончения озонового слоя.

– Ну хорошо, но ты ведь всегда мечтала о лошади, правда? В Дженовии у тебя будет лошадь. Такая симпатичная, серая, в яблоках…

Она попала по больному.

– Мама, – проговорила я, чувствуя, как глаза против воли наливаются слезами. Их невозможно было сдержать, и я вдруг снова разревелась. – Что ты делаешь? Ты что, хочешь, чтобы я уехала жить к папе, да? Я тебе надоела? Или ты хочешь, чтобы я переехала к папе, чтобы вы с мистером Джанини могли… могли…

Я не договорила, потому что начала рыдать в полный голос. Но тут мама тоже заплакала, вскочила со своего места и, подбежав, принялась меня обнимать, приговаривая:

– Ну что ты, милая! Как ты могла такое подумать! – Наконец-то она заговорила как нормальная мама, а не из телесериала. – Я ведь только хочу как лучше для тебя!

– Я тоже, – недовольно вставил папа. Он сидел, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, и с раздражением смотрел на нас.

– А для меня самое лучшее – остаться здесь и закончить среднюю школу, – сказала я. – А потом я присоединюсь к «Гринпис» и буду спасать китов.

Папа совсем рассердился.

– Ты не присоединишься к «Гринпис», – заявил он.

– Присоединюсь. – Мне было трудно говорить из-за плача, но я все-таки продолжила: – И еще я поеду в Исландию спасать бельков.

– Даже и не думай! – Папа не просто сердился, он был в ярости. – Ты поступишь в колледж. Это будет Вассар, я думаю, или, может быть, Сара Лоуренс.

Я еще сильнее залилась слезами, но не успела ничего сказать – мама вскинула руку.

– Филипп, прекрати, – сказала она. – Это так не делается. В любом случае сейчас Мие нужно в школу. Она уже опаздывает…

Я тут же вскочила, оглядываясь в поисках рюкзака и куртки.

– Мне еще нужно положить деньги на проездной, – сказала я.

Папа издал свой фирменный французский звук – что-то среднее между фырканьем и вздохом, такое: Пфуй! – и буркнул:

– Ларс тебя отвезет.

Я сказала, это ни к чему, потому что мы с Лилли каждый день встречаемся у метро «Астор-Плейс» и садимся на шестой поезд.

– Ларс подвезет и твою подружку.

Я оглянулась на маму. Она смотрела на папу. Ларс – это папин водитель. Он везде следует за папой. Сколько лет я знаю папу, ну вообще-то всю свою жизнь, у него всегда был водитель – какой-нибудь могучий качок, который раньше охранял президента Израиля или другую важную персону.

Только сейчас до меня вдруг дошло, что все эти водители были на самом деле телохранителями.

Жесть.

Вот уж чего я точно не хочу, так это чтобы меня возил в школу папин телохранитель. И как я объясню это Лилли? «А, Лилли, не обращай внимания, это просто папин водитель». Ну да, ага. У нас в школе имени Альберта Эйнштейна есть только одна ученица, которую возят в школу на машине. Это до неприличия богатая девочка из Саудовской Аравии по имени Тина Хаким Баба, ее папе принадлежит большая нефтяная компания. Все смеются над этой девочкой, потому что ее родители страшно боятся, как бы ее не похитили между Семьдесят пятой улицей и Мэдисон-стрит, где находится наша школа, и Семьдесят пятой улицей и Пятой авеню, где она живет. Ее повсюду сопровождает телохранитель, он ходит за ней даже из класса в класс и переговаривается по рации с водителем. Это все-таки перебор, согласитесь.

Но папа уперся с этим водителем и ни в какую. Видите ли, раз я официально стала принцессой, о моем благополучии теперь надо особенно заботиться. Еще вчера, оставаясь Мией Термополис, я преспокойно разъезжала себе на метро, а сегодня, став принцессой Амелией, могу забыть об этом навсегда.

Короче, спорить было бессмысленно. Это было еще не самое плохое из всего, о чем мне предстояло переживать. Например, в какой стране я скоро буду жить.

Папа вызвал Ларса, чтобы тот провел меня от нашей мансарды прямо до машины. Было ужасно неловко, но, выходя из квартиры, я услышала, как папа говорит маме:

– Ладно, Хелен. Так что там за Джанини, о котором упомянула Миа?

Упс.

ab = a + b

вычислить b

ab – b = a

b (a – 1) = a

Лилли сразу поняла, что что-то случилось, хотя проглотила чушь про Ларса: «Ой, папа приехал, и у него этот водитель, и он…» Но рассказать ей про принцессу я все равно не могла. Как вспомню, с каким отвращением Лилли говорила в своем докладе про христианских королей, которые назывались помазанниками Божиими и поэтому считали, что отвечают только перед Богом, но не перед своим народом. Хотя мой папа в церковь вообще не ходит, ну то есть ходит, когда бабушка его заставляет.

Лилли поверила про Ларса, но реально засыпала меня вопросами, почему я плакала.

– Почему у тебя глаза красные и опухли? Ты ревела. Почему ты ревела? Что-то случилось? А что случилось? Опять пару получила?

Я только дернула плечом и уставилась в окно на унылые притоны Ист-Виллидж, через которые мы проезжаем, чтобы попасть на магистраль ФДР.

– Да ничего не случилось, ПМС.

– Ничего не ПМС. Оно у тебя было на той неделе, я помню, ты у меня еще прокладку попросила после физры, а потом за обедом слопала две упаковки пирожных с кремом. – Иногда я жалею, что у Лилли такая хорошая память. – Ну, колись давай. Может, Луи снова съел носок?