96

Представления о масштабах распространенности в языке «связанных» словесных сочетаний существенно расширились в последние 25 лет, в связи с исследованием валентных связей слов (см. в особенности Ю. Д. Апресян, Лексическая семантика. Синонимические средства языка, М., 1974; его же, «Синтаксические признаки лексем», Russian Linguistics, 9, 1985) и развитием теории «лексических функции» (И. А. Мельчук, Опыт теории лингвистических моделей «смысл — текст». Семантика, синтаксис, М., 1974), Кульминации этот подход достиг в первом опыте «толково-комбинаторного словаря», стремившегося к исчерпывающему описанию всех связанных сочетании каждой лексемы русского языка (И. А. Мельчук, А. К. Жолковский, Толково-комбинаторный словарьрусского языка. Опыты семантико-синтаксического описания русской лексики, Wien: Wiener slavistischer Almanach, Sonderband 14, 1984) — задача, по моему убеждению, заведомо невыполнимая, так как суть такого рода сочетаний как раз и состоит в их открытом и неустойчивом, не поддающемся учету характере. Во всех этих работах, однако, связанные сочетания осмысливаются и описываются на базе лексемы, в качестве ее комбинаторных потенций, а не в качестве первичной, непосредственно заданной языковой единицы.

Важный шаг к тому, чтобы рассматривать сочетания слов в качестве первичной языковой реальности, сделала «системная лингвистика». В рамках этого направления утверждается, что соединения слов всегда дают смысловой результат, не равный сумме составляющих частей: John McH. Sinclair, «Trust the Text: The Implications are Daunting». — Advances in Systemic Linguistics: Recent Theory and Practice, ed. Martin Davies & Louise Ravelli, London & New York: Pinter Publ., 1992, стр. 5–19. Автор выражает готовность к кардинальному пересмотру вопроса о том, какие единицы составляют основу построения текста; к этому, по его мнению, имеются прежде всего чисто эмпирические основания: возможность лучше «вглядеться в текст», благодаря наличию массовых магнитофонных записей, которая была недоступна предшествующей лингвистической традиции.

97

Анализу хранимых в памяти частиц языкового материала отводится значительное место в книге: Edward S. Casey, Remembering: A Phenomenological Study, Bloomington & Indianapolis: Indiana University Press, 1987, написанной, правда, с философских, а не филологических позиции. Автор отмечает «отсутствие усилий и спонтанность», с которой говорящие способны извлекать такие частицы из памяти (стр. 32).

98

М. И. Цветаева, Мои Пушкин, М., 1981, стр. 36.

99

Кэзи отмечает, что «эмоциональная тональность» является неотъемлемой чертой всякого языкового воспоминания; он предлагает в этой связи термин-неологизм ruminescence (контаминация слов rumination и reminescence), в котором наглядно отражается эмоциональная окрашенность реминисценций: Casey, op. cit., стр. 24, 46.

100

Кажется, у Э. Сепира есть рассказ об индейце, не имевшем представления о письменном тексте, с его эксплицитным членением языковой ткани, но тем не менее не испытывавшем никаких затруднений, если его просили повторить только что сказанное «слово за словом».

101

См. недавно вышедшую работу: Наталья Перцова, Словарь неологизмов Вели/лира Хлебникова, Wien & Moskau: Wiener slavistischer Almanach, Sonderband 40, 1995, — в которой показана в полном масштабе едва ли не самая грандиозная в истории попытка такого индивидуального словотворчества.

102

М. Каррузерс описывает эту «соборную» нерасчлененность мнемонического образа предшествующего опыта как отличительную черту средневекового сознания: «Однако отношение средневекового ученого к текстам радикально отличается от современной „объективности“. Читаемое должно быть переварено, пережевано, подобно тому как корова жует сено или пчела производит мед из цветочного нектара». (Ор. cit., стр 164).

103

Предложенное Блумфилдом формальное определение слова как «минимальной свободной формы» (Leonard Bloomfield, «A Set of Postulates for the Science of Language» — Language, 2 [1926]) означает, что внешнее окружение слова может неограниченно варьироваться (т. е. является свободным), тогда как комбинация морфем, образующая внутреннее устройство слова, имеет лишь ограниченный набор возможных вариаций (является связанной). Согласно другому варианту такого определения, между двумя соседними словами в составе фразы всегда можно вставить в принципе неограниченное число слов, не разрушив синтаксическую целостность фразы, тогда как между двумя соседними морфемами в составе слова нельзя вставить неограниченное число других морфем так, чтобы не разрушилась целостность слова (Louis Hjelmslev, Prolegomena to a Theory of Language, Baltimore: Waverly, 1953). Из этих определений вытекает, что число даже теоретически возможных слов в языке всегда ограниченно, в силу ограниченности допустимых морфемных комбинаций, из которых они могут быть построены, — тогда как число допустимых словесных комбинаций является принципиально неограниченным и открытым.

104

Философия памяти признает способность к «экспансии» столь же неотъемлемым свойством всякого запоминания, как способность зафиксировать (как бы заключить в рамку) запоминаемый объект в качестве отдельного феномена. См. Edward S. Casey, Remembering: A Phenomenological Study, Bloomington & Indianapolis: Indiana University Press, 1987, стр. 39. К сходным выводам приходят психолингвисты, отмечающие процессы перегруппировки и стихийной классификации исходного вербального материала при его воспроизведении испытуемыми (А. А. Залевская, Вопросы организации лексикона человека в лингвистических и психологических исследованиях, Калинин: изд. Калининского университета, 1978, стр.39).

105

См. исследование различных признаков, на основании которых возникают ассоциативные связи между словами: James Deese, The Structure of Associations in Language and Thought,Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1965; А. А. Залевская, Слово в лексиконе человека, Воронеж: изд. Воронежского университета, 1990, стр. 16 и след.; см. также Словарь ассоциативных норм русского языка, М.: изд. МГУ, 1977. Залевская, в частности, показала, что сетка межсловесных ассоциаций и признаки, по которым ассоциации образуются, могут различаться для родного и иностранного (то есть занимающего значительно меньшее место в языковой памяти) языка (стр. 82–89). К сожалению, все эти интересные исследования ведутся исключительно в применении к единичным словам, а не целым выражениям.

106

Представление о принципиальной хаотичности процесса ассоциативных связей, возникающих в сознании того или иного субъекта между языковыми единицами и соответствующими им смыслами, лучше разработано в философии и психологии языка, чем в лингвистике. Виттгенштейн показывает невозможность дать твердое определение понятия ’игры’: при переходе от ’игр на доске’ к ’карточным играм’, ’играм в мяч’, ’военным играм’, и даже от каждой конкретной игры к другой в пределах одного из этих подклассов, каждый раз появляются какие-то новые общие признаки, на основании которых опознается общность между этими феноменами, и утрачиваются некоторые, действовавшие для другой пары. Результатом этого континуума аналогий является не имеющее единого центра поле смыслов, связанных отношениями «семейного сходства», а не понятие, к которому, как к вершине пирамиды, восходили бы все его конкретные манифестации. (LudwigWittgenstein, Philosophische Untersuchungen, Oxford, 1953,1:65–71).