товой шубою, фомко покашливая и отрясая сн11га: он стоит в превысоком своем колпак'Ь из мягчай-шаго котика, с желтым, рогожным кульком и с портфелем; в портфель — дЪла факультета, в кулькЪ — златоглавыя вина: двенадцать бутылок — мадеры, портвейны и хересы; это — кануны Михайлова дня; прибегут поздравители завтра: Михаилы — останутся дома.

Вот с бЪлой, плетеной корзиной пришла Афросинья, кухарка; у ней — пестроперая дичь: безголовая птица; я вижу — кровавое горло; и — желтую лапу; и — знаю, что завтра к обЬду все это иначе подастся на стол.

Мама строго уткнулася носиком в пестропераго рябчика: нюхает:

— «нет».

— «нет — нет — нет...»

— «Не возьму: ни за-что!» О, скорее бы завтра

И вот оно «завтра».

О сколько же розовых, рдяных носов рдеет в рдяный мороз. Сколько розовых, рдяных стрекоз приседает: поблескивать холодом; и за окном разсыпают песок, чтоб не падали; нет, не ноябрь, а — декабрь: и рождественским снегом, и бле-щенским холодом будут выскрипывать ноги на улице; будут вынюхивать дымы; лопаты захаркали жестким железом о мерзлые льды.

И звонок, очень звонк1й: приносят кардонку; от нетерпен1я сердце мое — ходуном, а у мамы глаза — колесом; мамин ротик цветком раскрывается: там язычек — червячок; и она — облизнется, как кошечка, от удовольств1я: торт Толстопятое прислал; и картонку несут прямо к папе; прелюбопытно уставится он из халата на торт, поправляя набрюшныя кисти:

— «Скажите пожалуйста!» Мама наклонится, вытянет губки

— «Ну вот, поздравляю!»

И глазки — две ласки: проглядныя, как . .. аба-журики: снимешь их — два огонька; и прилобился наш именинник к протянутым губкам; я знаю: от глазок теперь подожгутся; у всех огоньковыя глазки зажгутся; да, да, — сколько раз именинни-чал папа; и — будет еще именинничать он; а уж та.м поглядишь, и — ударная старость стоит с своим даром: с неблагодарным ударом.

И папочка стар: пятьдесят уже лет.

Он сидит за столом, отдыхая пред трудною обязанностью: угощать посетителей, предлагая то сига, то сыру, то масла, то хересу, — перед куском шоколаднаго цвета стены, опираясь большой головой в косяки своих полок кофейнаго цвета; сидит без очков — в бледносером халате с малиновыми кистями; сидит в большой нежности — так, ни с того, ни с сего, пред собою поставивши

№ 2.

1924

кБ а л т 1 й с к I й Альманах»

21

торт Толстопятова, весь припадая большой головой и опущенным плечиком к стулу, — такой большелобый, с упавшею прядью волос; голова, чуть склоненная на-бок, дов'Ьрчиво нам удивлялась со-вс1Ьм голубыми глазами — не карими (обыкновенно же папины глазки — отчетливо кар1е):

— «Вот в'Ьдь скандал?»

— «Именинник?»

— «Скажите пожалуйста!»

Он улыбался тишайше себЬ и всему, что ни есть; и казался китайским подвижником, обретающим «Середину и Постоянство» КонфуЦ1я; эдакой ясности — нЪт, я не видывал!

А между т^Ьм приходили к нему то Дуняша, то мама:

— «Пришли поздравлять педеля».

— «Пришел дворник Антон...»

— «Ночной сторож. . .» ■— «Водопроводчик. . .»

Помаргивал папа безпомощно в нас виноватыми глазками; и выгрохатывал шуточки:

— «Педель не пудель».

— «Антон-с? Без антоновки?»

И доставая бумажник, выкладывал деньги. Перевалило уже за одиннадцать утра: заглази-лась в окна ворона:

— «Шу, шу!» ПролегЬла.

В столовой теперь разставлялись столы; и вклад-ныя, огромныя доски теперь закрывались сн^Ьжай-шею скатерью; горы фарфоровых звонких тарелок блистали протерто; бренчали о вилки ножи, полагаемые Дуняшею: выставив глупую морду, коптился на блюд1Ь промасленный сиг, золотисто-коричневый; и появились сыры и колбасы, и рюмки, и стая бутылок; и гнутые полукруги сид'Ьн!й обставили стол; чистота и порядок — во всем.

Это мамочка распоряжалась, нарядная, в кл1Ьт-чатой юбк1), виляя огромным турнюром, шурша казакином, прекрасным и розовым, с острой, как башня, прической, проколотой золотым гребешоч-ком; и с глазками, укусившими больно шершавую руку Дуняши:

— «Н-Ьт, н-Ьт...»

— «Не сюда».

Ея горло — заколото брошью, которая — круглая; в ней — бЬлоперая дама сидит с волосами совсЬм рыжекрасными; это — какая-то там фаворитка: мацам; вижу, — мамины глазки, туманные глазки, теперь обострились, как пьявкины глазки; зелененьк1е огонечки забЬгали по серьгЪ с брилЛ1антом:

— «Опять напустили вы чаду из кухни!»

И — красненьк|е огонечки забЬгали по серьгЬ с брилл1антом.

Звонок — очень звонк1й.

— «Мамаша!»

То — бабушка: в св-Ьтлом, коричневом плисовом платье с парадными лентами плисовой св1Ьжей наколки,^ с лиловеньким поминаньем в руках; и она — без турнюра; за нею блЬт^Ьегт беззлобая тетечка худенькой палочкой; сл'Ьдом за ней — остолбен1Ьло войти не решается весь озлащенный веснушками, переправляя, представьте же, б'Ьлый свой галстучек, — сам дядя Вася; и мама ему:

— «Это — верх неприлич1я: при сюртукЪ — белый галстух!» И вот понесло пирогами из кухни: с капустою, с рисом, с рыбой, с вязигой, с морковью и с мясом.

о, сколько же розовых, рдяных носов будут рдеть, забегая в переднюю, шаркать ногами, покрякивать, громко сморкаться и спихивать шубы в Дуняшины руки, внося за собой из мороза щеко-чущ1Й запах горелаго; будут отряхивать блещен-СК1Й снег с обсосуленных усикоб, чтобы украсившись всякой ифой, миловидно влетать, спотыкаясь о блюдо вносимой большой кулебяки.

Звонок: быконог1й профессор, седой бородавочник, тут белоброво пройдет с поздравлен1ет, сядет, засунет кусок кулебяки в зашлепавш1й рот; и за-брыжжет слюнными словами. Звонок: !\1алинов-ская станет ободранным остовом, с белым, без-кровным льдом; и — понюхает воздух своим ф1о-летовым носиком; с ней проплывет многородная дама — с большим животом; ее спросят, взглянув на живот:

— «Ну? Который?» —■ «Двенадцатый. ..»

Тут самославный нахал, сочноротый присяжный поверенный, крякнув крахмалом, покажет себя, как то вишнево взором уставится в херес, изблёется смехом; перекрахмаленный же щелкач — тут как тут; кто-то странно запачканный, хмурый, как юдный раствор, позабудет уйти; и — останется с нами обедать.

Перегрохочет у нас за столом в своем полном составе, как кажется, весь факультет; попечитель учебнаго округа нам занесет свою карточку; будет щуриться, ласково кланяясь, добрый такой и стыдливый, — профессор Жуковскш: мужчина мужчиной, а голосом плачет, как женщина; неизменяемо выйдет из двери пронесш1й с создан1я м1ра свою седину, очень таленьк1й, мило морг-нувш1й Анучин; казался мне малой рыбешкой, но очень когтистой (проглотишь—подавишься: сядет у нас прозирать настроен1е общества: ухо держите востро: верно «Русские ВЪцомости» получили извест1е): —

— я недавно еще его встретил на улице: встретивши, вспомнил, что тридцать пять лет его знал совершенно таким же: всегда очень стареньким, седеньким; верно с пеленок он ходит с седою бородкой, с вихрами бЬлейших волос, привскочивших над маленьким, очень морщини-

«Балт1йск1й Альманах»

№ 2. — 1924

стым лобиком, с красным, свисающим носом, который хватает он пальцами.

Вовсе не то Веселовск1й — иной: волоок1Й, надутый таким нев-Ьсомым, превыспренным воздухом: все выдувает легчайшее, вит1еватое слово, которое носится сдунутым пухом (коль в нос попадет, так чихнешь, — не поймешь); и не то говорит Алекс'Ьй Веселовск1й нам спич, а не то пренадменно сдувает цв-Ьтки одуванчика; пухом несется, не зная куда и зач1^м на словах, обрамленных власами.

СергЬй Алексеевич Усов, куря, осыпается пеплами, очень насмешливо слушает; вдруг засипит, да и выпустит дымным кольцом б^докурное слово —

— летит бЪдокур в перекур —

— да, я знаю, что вс-Ь они будут!

Ну вот, начинается: слышу звонки; я сажусь

— наблюдать (под окошко; там черноносо ворона стучится в стекло и летит сребропёрый снЪжок); а в столовую быстро влетает студент первокурсник, носатеньк1Й, с черной бородкой, при шпагЪ; и папа выходит навстречу ему; он стремительно подлетает, восторженно дергает папину руку; и щелкнувши ножкой, от силы щелчка отлетает чрез комнату в угол с оторванной, бЪдной рукою (о, скольк1я руки оторваны им); он отсюда проходит к столу опустить над тарелкою нос: это — Батюшков, внучек поэта; его теософ1я ждет впереди; и приходят еще два студента: один — Алексей Николаевич СЪверцев, тощ1й, высок1й, старо-бразо изогнутый; Паша же Усов, студент бога-тырскаго вида, пройдет, мимоходом подкинувши в воздух ладонь: —