— Что же, будем на то надеяться, — устало ответил великий князь, у которого на чёрном от дорожной пыли лице было написано большими буквами лишь одно — «Хочу жрать и спать!».

Впрочем, как то же самое было написано на лицах вообще у всех наших сослуживцев. Но половину дела мы при этом сделали — добрались до того рубежа, с которого нам теперь надлежало постоянно действовать в режиме летучих отрядов броневиков, чтобы позволить остальным частям выполнить поставленный им приказ. Сиречь, с завтрашнего дня мы должны были ежедневно выдвигаться на патрулирование многих десятков километров этого берега Ляохэ, отлавливая и уничтожая те вражеские отряды, которые могли быть переправлены на джонках или паровых катерах, которых на реке хватало в избытке. Благо окружающие поля ещё ничем не колосились, и потому видимость не падала до нуля, как это происходило уже ближе к середине лета, когда гаолян вымахивал ввысь до двух с половиной и более метров, совершенно скрывая передвижение даже больших масс войск.

Сами японцы в течение весны так и не сподобились на какое-либо наступление в зоне ответственности Маньчжурской армии Российской империи и лишь в меру сил продолжили ломиться к Порт-Артуру. Уж больно дерзко после подхода столь великих подкреплений начал действовать базировавшийся там российский тихоокеанский флот, отчего последние 3 месяца всё снабжение своих войск японцы были вынуждены производить почти через всю территорию Кореи и через половину Маньчжурии. Да ещё и в условиях повсеместной распутицы. То есть безумно долго, безумно дорого и в куда меньших количествах. Доставка же снарядов к тяжёлым осадным мортирам таким вот образом оказалась вообще невозможным делом, учитывая вес каждого из них почти в треть тонны. Ни кули[2], ни вьючные лошади никак не могли их потянуть на себе.

Вот, воспользовавшись застоем на севере, японцы в конце марта и сделали единственное, на что ещё могло хватить их сил, дабы повысить свои ставки в будущих мирных переговорах, о которых уже начали задумываться на самом высоком уровне. Собрав воедино все подкрепления, какие только вышло наскрести в метрополии да выделить из резерва главнокомандующего, их кинули на прорыв обороны Цзиньчжоуского перешейка.

Здесь-то, в районе перешейка, грунт был сплошь каменистый, и потому всевозможных хлябей, в которых ноги увязали по середину голени, не наблюдалось вовсе. Потому ценой каких-то безумных потерь японцы всё же смогли прорваться через нашу линию обороны. Естественно, предварительно постаравшись подавить огнём 75-мм полевых орудий и 120-мм гаубиц защитников выстроенных тут укреплений, что почти целый год удерживали перешеек в своих руках.

Растратив вообще все стратегические запасы снарядов и, положив в общей сложности четыре свои пехотные дивизии из пяти принимавших участие в прорыве, к середине мая 1905 года они даже умудрились захватить Дальний и занять его порт, но вот взять саму военно-морскую крепость покуда не сподобились.

И как раз, осуществляя настоящую операцию, мы должны были поспособствовать такому развитию событий, чтобы достигнуто это противником уж точно не было! В том числе по этой причине нашим главным оружием здесь и сейчас я объявил грузовики.

Если уж нам в ближайшие две-три недели предстояло неслабо поработать в качестве «сторожевых псов», то им, как и их водителям, на это же самое время надлежало вовсе позабыть о таких словах, как должное техническое обслуживание и отдых. Что технике, что людям грозило впахивать исключительно на износ, изо дня в день доставляя к Инкоу всё новые и новые пехотные части.

Да! В этом и состояла половина главной хитрости командования — создать в тылу противника район, насыщенный огромным количеством наших пехотных частей, да ещё и поддерживаемых флотом, дабы оттянуть туда как можно большее количество вражеских сил с иных фронтов.

Откуда б тут взялся флот? Так это тоже я, грешный, черкнул отцу пару-тройку телеграмм и он не без поддержки Кази сумел обкашлять всё в Морском министерстве и не только в нём.

Я ведь когда-то говорил, что связи у папа́ со времен службы имелись не самые последние? Так вот, с нынешним управляющим Морским министерством — адмиралом Авеланом Фёдором Карловичем, они, ещё будучи мичманами, свыше года делили одну каюту, когда вместе служили под началом Алексеева Евгения Ивановича. Да, да! Того самого адмирала Алексеева, что ныне состоял в должности наместника его императорского величества на Дальнем Востоке и по слухам являлся внебрачным сыном императора Александра II.

Вот так, не без активного участия нашего семейства, и смогли организовать взаимодействие армии с флотом в данной операции.

Тоже, блин, особенность отношений в этом времени! Личные связи и кое-какие деньги позволяли гражданским лицам создавать условия для принятия стратегически важных военных решений, о которых моряки с сухопутчиками не смогли бы договориться напрямую из-за банальной гордости и гонора.

Мрак! Как есть мрак! От такого хотелось просто волком выть и ставить к стенке всяких разных типчиков в погонах просто через одного! Поваришься в такой вот кухне и начнёшь понимать товарища Сталина времён 30-х годов, которому достались в наследство высшие командные кадры, воспитанные такими вот учителями, что повсеместно окружали меня сейчас.

И это было очень хорошо, что гвардия стояла от всего этого армейского интриганства слегка в стороне. Опасались, очень сильно опасались определённые личности откровенно сливать победу прямо на глазах двух великих князей. Причём не абы каких великих князей, а максимально приближённых к императору, да ещё и кое-что разумеющих в военной науке.

Так что нашей бригаде теперь надлежало занять оборону по правому берегу Ляохэ близ Инкоу и отбивать все попытки японцев прорваться к нам через реку, а флоту предстояло прислать из Порт-Артура к этому городу, являвшемуся главным портом в Ляодунском заливе, свои канонерские лодки, эскадренные миноносцы и крейсера с транспортами.

Благодаря не самой большой осадке подобные корабли вполне себе могли оперировать на прибрежных глубинах без опасения сесть на мель, в отличие от тех же броненосцев.

Что? Я прежде не упоминал о том, что Инкоу так-то являлся очень крупным портовым городом? Ну, вот! Теперь сказал!

Однако брать штурмом сам Инкоу мы не планировали. В этом заключалась уже вторая половина главной хитрости нашего армейского командования, донельзя скользкого в плане претворения в жизнь всяческих интриг.

Отсюда, с занятого нами берега, предполагалось переправлять катерами, шлюпками и джонками на корабли тихоокеанского флота те пехотные полки, что день за днём отныне должны были доставляться сюда нашими грузовиками. Переправляться для того, чтобы спустя ещё полдня пути на палубах этих самых кораблей, ступать уже на землю Порт-Артура, где после стольких месяцев сражений ощущался очень сильный дефицит сухопутных войск. И всё это дело прикрывал бы строй из 10 эскадренных броненосцев.

Вот так невероятно изящно командующий Маньчжурской армии — генерал Куропаткин, перекладывал весь груз ответственности за успех этой летней компании на плечи руководителя сухопутной обороны Порт-Артура — генерал-лейтенанта Кондратенко Романа Исидоровича, под началом которого к этому времени оставалось в строю менее одной пехотной дивизии совершенно измученных невероятно кровопролитными боями бойцов!

Теперь же ему предписывалось по получении подкреплений — аж трёх пехотных дивизий, не только вернуть утерянные позиции, но и самому пойти в наступление на неприятеля вдоль КВЖД с тем, чтобы, путём создания угрозы с тыла, вынудить основные силы японцев начать отступление обратно в Корею. Уж очень сильно Куропаткин желал «выпустить Наполеона из Москвы», да так, чтобы тот беспрепятственно ушёл в «свою Европу».

Да! Знаю! Сказочники и мечтатели писали план данной военной компании! Но ведь как грандиозно это всё звучало на бумаге! И, главное, все «нужные люди» оказывались «вне подозрений», пойди что не так. Приказы-то подписаны и силы выделены, а дальше уже были не их заботы. Так что награждение непричастных и наказание невиновных, несомненно, должно было воспоследовать. Ведь, откровенно говоря, решить подобные задачи силами всего трёх дивизий было чем-то из разряда фантастики.