Вот вроде бы логичнее было остаться под защитой какой-никакой брони. Ведь снаружи не только бахало, но ещё и стреляли. Однако же, оказавшись в совершенно обездвиженном броневике под артиллерийским обстрелом, лично я мог думать лишь о том, как поскорее бы покинуть этот потенциальный гроб на колёсах, в котором мы к тому же могли заживо сгореть, вспыхни бензобак. Какое-то просто непреодолимое чувство животного страха буквально гнало меня свались из машины куда подальше. И я не стал ему сопротивляться.

Хорошо ещё, что, как мне вышло увидеть своими собственными глазами ещё под Сандепу, все японские орудия полевой артиллерии оказались лишены новейших противооткатных устройств, отчего после каждого выстрела их неслабо так отбрасывало назад, начисто сбивая при этом прицел, отчего вести огонь они могли лишь по площадям. Потому о сиюминутном добивании нашей боевой машины не могло идти и речи. Нам просто катастрофически не повезло угодить под случайный «золотой» снаряд, что на войне так-то случалось.

Удостоверившись, что каждый из нас готов рвануть каждый в свою дверь, я дождался серии очередных близких разрывов — благо японцы всё ещё били залпами, после чего рявкнул всем срочно выбираться и бежать со всех ног под прикрытие корпуса ближайшего линейного броневика. И первым подал пример, навалившись всем телом на свою дверцу.

Как я сумел отметить, японцы били с промежутком в 20–25 секунд между залпами. А за такое время можно было пробежать стометровку даже в нашем зимнем обмундировании да по бугристому полю. Что мы и постарались осуществить. При этом мы с Лёшкой, естественно, не кинулись, куда глаза глядят, а, отставая на пару шагов, неслись следом за великим князем.

— Лёха, ложись! — прокричал я из всех сил, отсчитав в уме 19 секунд, после чего сам кинулся на землю головой вперед, одновременно хватая за ноги Михаила Александровича.

Упали мы сравнительно удачно — на мягенькое. То бишь на тела погибших ранее японских солдат. А спустя пару секунд недалеко раздалась очередная серия из полудюжины взрывов, отчего нас сверху забросало комьями мерзлой земли и даже чьими-то горячими останками.

— Вперёд! Бегом! — вновь проорал я, с трудом сдержав внутри себя завтрак, поскольку прямо перед поим лицом шмякнулось чьё-то чужое перекошенное лицо с остатками черепа, на котором оно и располагалось. Про то, что шлёпнулось мне на спину, не хотелось даже думать. — Лёша! Хватай ротного за руку и рвём дальше!

Вместе с братом вздёрнув на ноги солидно так пришибленного командира, мы вновь рванули вперёд и до того, как очередная группа снарядов упала в районе покинутого нами броневика, уже успели скрыться за корпусом другого.

Здесь-то мне и пригодился револьвер, который я всё это время не выпускал из руки. Во-первых, я, скорее, с испуга, нежели из мастерства, пристрелил затихарившегося здесь японского солдата. Правда, тот прежде успел заехать цевьём своей винтовки по голове великого князя. Но и только. Три выстрела — два в тело и один в голову, надёжно оборвали его жизнь. Во-вторых же, револьвер пригодился мне, когда я принялся молотить его рукоятью по двери броневика, одновременно размахивая второй рукой и демонстрируя своё славянское лицо.

— Кто такой? Что надо? — поинтересовались изнутри через приоткрывшееся смотровое оконце. Видать триплекс в очередной раз покрылся инеем, отчего меня и не признали сразу.

— Яковлев это! Наш броневик разбило! Примите внутрь брата императора! Ему по голове прилетело! — сразу же пошёл я с козырей.

Уж я-то прекрасно знал, насколько тесно было внутри линейного броневика, и понимал, что всех нас запустить под защиту брони не смогут. Но тут необходимо было в первую очередь уберечь нашего командира роты, поскольку, потеряй мы его здесь и сейчас, уже совсем скоро мы сами могли бы потерять вообще всё, что имели в России. Ведь, сколь почётно было находиться в личном экипаже Михаила Александровича, столь же шатко для будущей карьеры, а также жизни вообще, было идти вместе с ним в бой и возвращаться из этого самого боя уже без него.

Благо командовавший броневиком унтер-офицер оказался парнем сметливым и уже спустя секунд десять активно помогал уместить чуть пришибленного царского родственника на своём месте. Ну а мы, безлошадные, после вскочили на подножки и, с трудом удерживаясь на них, покинули поле боя на укатившем в тыл броневике.

Остальные же экипажи в это время добивали вражеские силы. Как я сильно после узнал, кто-то даже умудрился захватить атаковавшую нас орудийную батарею, поскольку та расположилась всего-то в полутора километрах от того места, где был подбит, а после и сожжен наш командирский броневик. Вот их по пороховым дымам и разглядели.

Увы, да, техника погибла. В наш броневик всё же угодил ещё один вражеский снаряд и, проломив борт, разорвался внутри, воспламенив часть неизрасходованных нами боеприпасов. Так что теперь восстановить машину виделось возможным лишь на заводе. Точнее даже на двух заводах. Бронекорпус — на Ижорском, а шасси — на нашем семейном.

Помимо нашего броневика, погибли в этом бою ещё две машины, также подбитые японскими артиллеристами. Но подобный расклад всех устроил, поскольку своими действиями мы полностью сбили наступательный порыв целой вражеской дивизии на этом участке фронта, а после вовсе поспособствовали её уничтожению, оказывая всемерную поддержку пехотным полкам 10-го корпуса, что нанесли удар во фланг тех частей, которых сдерживали наши мотострелки. Что, впрочем, осуществили уже без нашего непосредственного участия.

Нашедший нас ближе к вечеру командир бригады в приказном порядке отрядил остатки нашей бронероты на сопровождение колонны с раненными, а после наказал оставаться поглубже в тылу в качестве прикрытия штаба 2-й армии.

Видать великого князя Сергея Михайловича тоже очень сильно впечатлила, как картина случившегося тут боя, так и внешний вид нашего броневика — испещрённого сотнями сколов и царапин, с огромным проломом в борту и частично выгоревшим изнутри. И более рисковать жизнью родного брата императора он не был намерен, в том числе, чтобы самому не оказаться в числе потенциальных виновников его возможной гибели.

За что я был готов завалить нашего генерал-майора целым мешком благодарностей, поскольку лично мне войны уже хватило позарез. И это мы, блин, всего сутки с небольшим отвоевали так-то!

Да я не мандражировал столь сильно, как минувшим днём, даже когда мы шли в торпедную атаку на японские крейсера! Вот уж воистину хлеб сухопутных войск оказался изрядно горьким. Не только мне одному хватило всего полутора дней, чтоб насмотреться всяких ужасов на всю жизнь вперед.

Но данный, вроде как мелкий на общем фоне камушек — взятие Сандепу спустя всего сутки после начала операции и последовавший за этим разгром 3-ей пехотной дивизии Императорской армии Японии, стал отправной точкой для схода полноценной лавины, чего так и не случилось в моём прежнем прошлом.

Так изрядно воодушевлённый данной викторией генерал от инфантерии Гриппенберг, отдал приказ на общее наступление всем своим войскам, а не только той трети, что действовали в первый день. Именно это в последующие 5 дней жарких боёв привело к обрушению японской обороны на нашем участке фронта.

Сперва оказались разбиты спешившие к Сандепу передовые части трёх японских дивизий. А после, действуя совместно, 8-й и 10-й армейские корпуса замкнули кольцо окружения вокруг двух полков 5-ой пехотной дивизии противника, одновременно с этим откинув на юг всю 8-ю пехотную дивизию и отбив фланговый удар 2-ой пехотной дивизии, срочно кинутой маршалом Ояма в бой на четвёртый день сражений.

Естественно, что силами одной лишь армии достичь подобного успеха было невозможно. Но, имея перед глазами картину «триумфального шествия» войск своего «заклятого соратника», Куропаткин оказался попросту вынужден начать выполнять и свою часть изначального общего плана наступления. А именно — дождавшись успеха на своём правом фланге, атаковать основными силами вдоль КВЖД с целью выбивания противника с его оборонительных рубежей вплоть до границ города Ляояна, откуда полугодом ранее он уводил свои войска в Мукден.