– Да, сэр. Но должна сказать, я бы предпочла не продолжать образование, когда мисс Люси приходится расплачиваться такой ценой.

– Да, Бидди, ты права, – согласился молодой человек после минутного раздумья, – цена высокая. Но должен сказать, что, раз побывав за границей, ты станешь чувствовать себя иначе. Я сомневаюсь, что, вернувшись, ты захочешь всем этим заниматься, – он сделал жест, охватывающий не только комнату, но и весь дом… – и я не вижу причины тебе к этому возвращаться. Полагаю, тебе следует пройти подготовку и стать учительницей. Сейчас все больше набирает силу движение в поддержку школ для бедных, но кроме того, ты могла бы устроиться гувернанткой. Ты бы хотела этого?

– Да, сэр, очень. – Они смотрели друг на друга, глаза Бидди затуманились слезами. Они мешали ей как следует видеть, и девушке на мгновение почудилось, что лицо мистера Лоуренса склоняется к ней. Но туман рассеялся, и она поняла, что ей это только показалось. Юноша вдруг поднял руку и ласково коснулся ее щеки. Бидди с большим трудом удалось сдержаться и не дотронуться до его руки.

– Ты замечательная девушка, Бидди, – тихо, почти шепотом произнес он.

Приподняв за подбородок ее лицо, он посмотрел на нее долгим взглядом. Когда он вышел, Бидди повернулась к раковине и до боли в пальцах стиснула ее край.

По словам Джесси, в доме царил переполох похуже того, что поднимался всякий раз после появления мистера Риддла с шутливой ордой мальчишек-трубочистов.

Как правило, вся семья в сентябре уезжала из дома, чтобы слуги могли спокойно заняться уборкой комнат от копоти и сажи, которая в изобилии оседала в доме, несмотря на то, что работники мистера Риддла всегда отличались особой старательностью и аккуратностью. Единственным человеком, кому доставляло удовольствие нашествие малышей-трубочистов, мальчишек в возрасте от семи до десяти лет, была мадам. Она часто просила, чтобы ее кресло подкатили к окну галереи, откуда она могла наблюдать, как по двору взад и вперед сновали чумазые мальчишки с ведрами сажи. Рассказывали, что как-то раз она даже спустилась во двор прачечной, чтобы понаблюдать, как их отмывали после недели работы. Всем было известно, что мальчишкам мистера Риддла нравилось работать в «Холмах», потому что их там хорошо кормили и каждый получал шесть пенсов. Также было известно, что одних и тех же мальчиков видели здесь не более двух раз: они или умирали, или вырастали слишком большими и уже не могли пролезть в дымоходы.

Поэтому неудивительно, что неделя трубочистов, как ее называли, сопровождалась большим переполохом, как, впрочем, и три последующие, когда дом приводился в порядок к приезду хозяев. Но такое случалось только раз в год в сентябре. Сейчас же была только середине июля, а весь дом гудел, как растревоженный улей, а все потому, что мисс Люси наотрез отказалась возвращаться в свою школу. Ее поддержала мадам, сообщив девушке, что следует продолжить образование во Франции. Было решено, что она поселится в семье друзей мистера Лоуренса и станет учиться вместе с их детьми.

Прислугу больше волновало не это. Сильнее всего их будоражила другая новость: мадам настояла, чтобы горничной с мисс Люси ехала та самая бойкая девчонка из прачечной. Неслыханное дело!

Свидетели уверяли, что когда это потрясающее известие дошло до ушей миссис Фултон, ее едва не хватил удар, но потом она взяла себя в руки и отправилась не к хозяйке, а к мадам, прекрасно зная, кто в доме главный. Она попросила мадам принять ее, потому что не могла не поставить в известность старую даму о сомнительной репутации девушки, которую она приблизила к себе и сделала помощницей своей камеристки. В подтверждение своих слов экономка описала, в каком виде Бидди вернулась после выходного.

Подробностей разговора никто не знал, за исключением того факта, что миссис Фултон было приказано зайти к мадам через час.

После визита экономки мадам спросила у Бидди, почему она вернулась в таком растерзанном виде. Бидди без колебаний объяснила:

– На меня набросился мистер Пол, мадам, мисс Люси его прогнала. Тогда она и доверила мне свою тайну, так как увидела, что и я чуть было не оказалась в подобном положении.

Второй разговор мадам с мисс Фултон также остался для всех тайной, но вышла она от мадам с побелевшим лицом, и еще долго в этот день прислуга предпочитала не попадаться ей на глаза…

Рия онемела от изумления, услышав от Бидди новость. Она всегда чувствовала, что этот ее ребенок не такой, как остальные, и сможет добиться многого. И все же Рия не могла поверить, что ее дочь отправляется через море в страну, где революции и где людям отрубают головы. Но более того, туда могли позволить себе поехать только джентри, а теперь направлялась ее дочь, пусть как горничная при молодой леди, но разве в этом дело. Кроме того, на какое-то время ей приходилось расстаться и с другой дочерью.

Сначала Рия не хотела отпускать ее, но Мэгги плакала и умоляла мать не отбирать у нее такой шанс. И потом, она напомнила Рии, что у мадам она будет жить на всем готовом, и матери не придется кормить и одевать ее, а еще она будет получать три шиллинга в неделю.

Бидди сказала также, что Рия станет получать еще по пять шиллингов в неделю за Бидди все то время, пока она проведет во Франции. Все складывалось так хорошо, что в это верилось с трудом, но Рия не чувствовала себя по-настоящему счастливой, потому что ее собственная жизнь оставалась безрадостной. А теперь, когда уходила Мэгги, ей грозило полное одиночество, потому что Джонни места себе не находил и в любое время мог тоже покинуть ее.

И вот наступил день отъезда. Багаж был уложен в экипаж, который должен был отвезти их к кораблю, отплывающему во Францию. У Бидди голова шла кругом. Всего час назад она закрывала глаза, спрашивая себя, сон это или явь.

Она поцеловала Мэгги и сказала ей напоследок:

– Делай все, что тебе велят, и не бойся мадам. Она, как ты слышала, любит покричать, но к этому быстро привыкнешь.

Прощаясь с Джесси в ее гостиной, Бидди протянула руку, но Джесси со слезами на глазах бросилась ей на шею и крепко обняла.

– Береги себя, девочка, – сказала она и, наклонившись, прошептала Бидди в самое ухо: – Знаешь, я ведь совсем не глупа и чувствую, что дело неладно. У тебя есть голова на плечах, так что присматривай за ней. До свидания, девочка, и храни тебя Господь.

Бидди зашла попрощаться с мадам. С затуманенными от слез глазами стояла она перед старой дамой, восседавшей в своем кресле.

Та некоторое время всматривалась в девушку, потом, сжав ее руку, произнесла:

– Береги Люси, заботься о ней, а когда родится ребенок, привези ее обратно. Лоуренс договорится об усыновлении. Я полагаюсь на тебя и надеюсь, что все пройдет гладко.

– Да, мадам.

– Обещаю, девочка, ты ничего не потеряешь.

– Мне больше ничего не нужно, мадам.

– Девушке в твоем положении обязательно надо больше, если она хочет подняться выше… А теперь – до свидания. Держи меня в курсе дела.

– Обязательно, мадам. – Она торопливо присела и вышла из комнаты.

На этот раз Бидди спустилась не по боковой лестнице. Экипаж ждал у парадного входа. С гордо поднятой головой она направилась к двойным дверям, затем прошла по длинной галерее, привлекая к себе всеобщее внимание. Слуги, стоявшие у окон, разом повернулись и, вместо того чтобы наблюдать, как мистер Лоуренс усаживает в экипаж мисс Люси, вытаращили глаза на девчонку Милликан, шествующую к главной лестнице с таким видом, словно она в доме хозяйка.

Когда Бидди сошла с лестницы, дворецкий Томас Фроггетт обернулся и, раскрыв рот, остался стоять, наблюдая, как девушка прошла мимо, не удостоив его даже взглядом. Из горла его вырвался звук, представлявший собой нечто среднее между шипением и сдавленным кашлем.

У экипажа стояли два лакея. Джон Томпсон хотел предложить Бидди руку, но мистер Лоуренс взял ее под локоть и помог подняться по ступенькам, после чего сел сам. Джеймс Симпсон закрыл дверь. Билл Моттрем крикнул с козел: «Но, пошла». И экипаж выехал со двора, провожаемый завистливыми взглядами кипевшей негодованием и злобой прислуги.