– Ну, это серьезное преступление, и они должны знать, на что идут.

– Может быть, но наказание слишком тяжелое. Я еще могу понять, что тех, кто убил управляющего шахтой мистера Джоблина, отправили на виселицу. Но вешать за овец – это слишком, их можно было сослать на каторгу.

Рия подняла голову: Тол смотрел на нее с улыбкой. Она оставила стол в покое и вздохнула.

– Когда возвращается сестра? – спросила женщина, складывая полотенце.

– Не знаю, через неделю, а то и через две, но она вернется обязательно, в этом-то я не сомневаюсь.

Она подняла голову. В его глазах она прочла ожидание.

– Жизнь – сложная штука. Мало кто может позволить себе делать то, что пожелает.

Рия молча смотрела на него, а на языке вертелись слова: «У тебя есть целая неделя свободы, а возможно и две, когда ты можешь делать, что захочешь. Что же ты раздумываешь? Почему не подойдешь и не обнимешь меня? Это было бы нам хоть каким-то утешением». Но она не могла позволить себе такие слова, риск был слишком велик. Ей показалось, что он понял ее чувства: достаточно было взглянуть на ее лицо. Но Тол также не хотел рисковать – ведь стоит их рукам соединиться, и они не смогут сдержать себя, слишком долго их мучило неутоленное желание. Однако разум оказался сильнее чувств: он и она хорошо себе представляли, что произойдет, поддайся они своему порыву. Что, если у нее будет ребенок? А ей ли не знать, как легко у нее это получалось.

– Я лучше пойду, Рия.

– Конечно.

– Может, нужно что-то сделать по хозяйству?

– Нет, нет, спасибо. Мальчики хорошо справляются.

– Просто удивительно, какой порядок навели в саду твои двое парнишек. Ну, мне пора. – Но он все не уходил.

– До свидания, доброй ночи, – пожелала она.

– Доброй ночи, Рия.

Тол взял со стула шапку и пошел к двери. У самого порога обернулся и снова пожелал:

– Доброй ночи.

И она тоже повторила:

– Доброй ночи. – Рия подошла к очагу и повесила полотенце на место, потом закрутила его концы. – Зачем он приходил? – с горечью в голосе вслух произнесла она и отпустила полотенце. Глядя, как концы раскручиваются, она чувствовала, что напряжение внутри ослабевает: – Ну вот и все. Значит, так тому и быть, – тихо сказала она себе, прижимаясь к деревянной полке у очага. – У него был шанс, а он им не воспользовался. Больше я не стану думать о нем.

Дети сидели за столом в библиотеке: мальчики по одну сторону, девочки – по другую. Во главе стола, схватившись за голову, расположился Персиваль Миллер.

– Ваше произношение ужасное, вам это известно? Оно просто чудовищное, а ошибки – убийственные.

Дети молча смотрели на грозного учителя. Джонни, сам не желая того, принял огонь на себя.

– Может быть, мине что-нибудь почитать? – сказал он, стремясь разрядить обстановку.

– Что это еще за «мине»? – взвился хозяин и переключил все внимание на беднягу Джонни. – Думаю, ты хотел сказать «мне», и кстати, где у тебя язык, когда ты произносишь букву «е»?

Джонни растерянно посмотрел на Бидди. Она откинулась на спинку стула и, делая вид, что чешет переносицу, показала на свой рот. Джонни понял ее буквально.

– Язык у меня во рту, сэр, – радостно объявил он.

– Может быть, сестра подскажет тебе, где находится язык, когда мы произносим букву «е».

Джонни замер, не мигая глядя на учителя, которого он боготворил. Мистер Миллер подождал немного и, не получив ответа, повернулся к Бидди.

– Ну, полагаю, ты обследовала весь рот и можешь ответить.

– Язык у нижних зубов, сэр, когда мы произносим «е».

– Верно, а теперь все скажите: «е». – Все дружно затянули на разные голоса: «е».

Они потренировались в произношении еще нескольких букв и слов. Казалось, буря миновала, и урок теперь пройдет гладко, но его ровное течение вновь было нарушено.

На этот раз отличилась Бидди. Когда в ее устах безобидное «нас» превратилось в созвучное ему слово «задница», дети покатились со смеху. Даже Дэйви опустил голову и, зажимая рот, затрясся от смеха. Удивительнее всего оказалось то, что и в глазах хозяина вспыхнули веселые искорки.

– Подобные оговорки, я полагаю, в будущем доставят тебе больше неприятностей, чем твоим братьям ошибки в их речи, – предупредил он Бидди. – У вас, мадам, все может стать, как у еще одной миссис Малапроп.[5] Ну, к этому мы в свое время еще вернемся.

Внезапно мистер Миллер хлопнул по столу линейкой рядом с левой рукой Мэгги, которая сразу же отдернула от лица правую руку.

– Оставь в покое нос, – снова вскипел Персиваль. – Разве мать не дала тебе носового платка? Что за отвратительная привычка! Никаких слез! – продолжал он, заметив заблестевшие в глазах Мэгги слезы. Он помолчал, глядя на поникшую головку. – Ваши примитивные привычки подсказали мне замечательную мысль. Завтра вы узнаете, какого мнения лорд Честерфильд о людях, ковыряющихся в носу. Теперь вернемся к основным наукам. Джонни и Мэгги займутся счетом. – Он положил перед ними листок с заданием. – Можете пользоваться счетами. А вы двое, – он кивнул на Бидди и Дэйви, – приведете меня в восторг чтением.

Занятия пошли своим чередом и продолжались еще час. Потом пришло время детям вернуться к своей работе. Мистер Миллер отпустил девочек и Джонни, а Дэвида попросил остаться.

Хозяин молча сидел, держась за ручки кресла и смотрел на опустившуюся голову Дэвида. В лучах солнца, проникавших в комнату сквозь створчатое окно библиотеки, волосы Дэвида казались совершенно белыми. Персиваль смотрел на них не отрываясь некоторое время.

– Дэвид, ты совсем не глупый, почему же не стараешься учиться?

Дэйви поднял голову, но, не глядя в глаза мистеру Миллеру, признался:

– Мне неинтересно, сэр. Просто меня к учению не тянет.

– А к чему же тебя влечет? – Персиваль подвинулся к краю стула, его руки, лежавшие на столе, были крепко сжаты. – Скажи мне, скажи, – казалось, молил он.

Дэйви поднял глаза и прямо посмотрел в лицо хозяину.

– Я уже говорил вам, сэр… мне хочется заниматься с лошадьми. Я хочу стать кучером, ну или кем-нибудь, только бы мне быть поближе к лошадям.

Их лица почти касались друг друга, но вот Дэйви, словно очнувшись, отстранился. В ту же минуту хозяин схватил его за руку и неожиданно предложил:

– А если я пообещаю тебе купить лошадь… ну, скажем, пони, ты обещаешь, что станешь стараться и…

– Вы купите мне пони, сэр? – просиял Дэйви. – Он будем моим, да?

– Конечно, это будет твой пони.

– Ой, сэр, я постараюсь, обязательно постараюсь. И еще… – от волнения он не мог говорить, только беззвучно открывал и закрывал рот. Наконец ему удалось справиться с собой. – Там за беседкой в саду я видел старую двуколку, раньше это был догкарт.[6] Я бы мог его починить. Уверен, что у меня получится, сэр. – Он энергично кивал головой, радость переполняла его. – Сэр, я буду стараться, обязательно буду.

Они стояли друг против друга. Персиваль Миллер держал руку Дэвида.

– Так, значит, ты обещаешь? – Его ладонь накрыла руку Дэйви.

– Да, сэр, я вам это обещаю. Спасибо, сэр, огромное спасибо. – Дэйви высвободил руку из теплых ладоней мистера Миллера, отступил несколько шагов, потом круто повернулся и быстрым шагом, почти бегом, покинул библиотеку.

Он влетел в кухню с криком: «Мама, мама, послушай, что я тебе скажу!»

В этот момент Рия разделывала зайца. Вытерев испачканные в крови руки, она с улыбкой посмотрела на счастливое лицо сына.

– Что же там такое интересное случилось? Рассказывай скорее.

– Хозяин… он собирается мне… купить лошадь… пони… он обещал. Если я стану усерднее учиться. И я постараюсь, мама, еще как постараюсь. Нет, представь себе… у меня – пони. – Волнение мешало ему говорить.

Она пододвинула себе стул и села.

– Он в самом деле так сказал?

– Да, мама, я правду говорю.