.
1
.
Отец и Сын
"Маленький, проворный, смуглый человек с огромным запасом готового остроумия". Так Чарльз Макфарлейн, писатель и путешественник, описал одного из двух своих молодых спутников во время путешествия из Парижа в Кале суровой зимой 1829 года. Вся северная Франция была занесена снегом, и в таких условиях ночной дискомфорт в купе вагона, а затем переправа через канал на маленьком пакетботе вряд ли способствовали дружбе. Однако Макфарлейн был явно очарован человеком, чье приподнятое настроение казалось совершенно невосприимчивым к холоду и неудобствам, и который, несмотря на свою молодость, явно был опытным путешественником. На каждой остановке он на безупречном французском языке выпрашивал пучки сена, пока купе не было почти заполнено, а троица не зарылась по горлышко, "как три каменные бутылки Шидема, упакованные для безопасной перевозки". Прошло несколько часов, прежде чем Макфарлейн узнал, кем был этот замечательный молодой человек. Его звали Изамбард Кингдом Брюнелем. Он был единственным сыном Марка Брюнеля, инженера великого туннеля на Темзе, который будоражил воображение Европы, но теперь томился из-за нехватки средств. Он возвращался домой после визита в Париж со своим другом Орлебаром, кадетом из Вулвича.
Трое друзей отпраздновали свое прибытие в Дувр, так роскошно пообедав и поужинав в "Старом корабле", что денег у них осталось только на проезд до Лондона. Поэтому от первоначального намерения провести ночь в гостинице пришлось отказаться. Вместо этого последовало еще одно морозное путешествие в ночном вагоне, которое было облегчено лишь полуночной остановкой в Кентербери, где они смогли согреться у пылающего огня в тапуме. Об их жизненной силе и выносливости говорит тот факт, что они все еще смеялись и шутили в шесть часов следующего утра, когда автобус наконец-то высадил их в лондонской кофейне на Ладгейт-Хилл. Здесь, за прощальным бокалом портвейна "Негус", Брюнель пригласил Макфарлейна встретиться с родителями в его доме на Бридж-стрит, Блэкфрайерс.
Не теряя времени, Макфарлейн принял приглашение и познакомился с двумя сестрами своего друга, Эммой и Софией, мужем последней, Бенджамином Хоузом, и миссис Брюнель, которая, по выражению Макфарлейна, была так "преданно привязана к своему дорогому старому французскому мужу". Именно он мгновенно очаровал посетителя. "Дорогой старик, - писал он, - с гораздо большей теплотой, чем принято в этой школе, передавал манеры, осанку, обращение и даже одежду французского джентльмена старого режима, поскольку придерживался довольно старинного, но очень подходящего костюма. Я был совершенно очарован им во время этой, нашей первой встречи..., Что мне нравилось в старом Брюнеле, так это его обширный вкус и его любовь или горячая симпатия к вещам, которые он не понимал или не успел изучить. Больше всего я восхищался его основательной простотой и несерьезностью характера, его безразличием к корысти и подлинной рассеянностью. Очевидно, он жил так, словно в мире не существовало мошенников". Макфарлейн выразил сочувствие по поводу остановки работ по строительству тоннеля на Темзе, назвав это "одним из величайших и позорнейших европейских казусов"; но Марк Брюнель вряд ли нуждался в утешении такого рода, поскольку за свою жизнь он пережил немало разочарований и всегда философски относился к невзгодам. "Мужество!" - любил говорить он. Человек, который может что-то делать и сохранять теплое, сангвиническое сердце, никогда не будет голодать".
Несмотря на английскую кровь матери, юный Изамбард, с его оливковым цветом лица, блестящими темными глазами и чувствительными руками, которые благодаря природной живости переходили в частую выразительную жестикуляцию, должен был в это время гораздо больше, чем отец, соответствовать представлениям англичанина о типичном французе. Зная инженерные достижения Марка Брюнеля и противопоставляя его спокойное благодушие, учтивость и уравновешенность буйству, которое так легко принять за мелкотемье, Макфарлейн не без основания отдал пальму первенства старшему. "Сын мне нравился, - пишет он, - но при первой же нашей встрече я не мог не почувствовать, что его отец намного превосходит его в оригинальности, несерьезности, гениальности и вкусе; возможно, также в тех эксцентричностях, которые совпадают с моими". Когда были написаны эти слова, должность инженера, руководившего работами по строительству тоннеля, была единственной возможностью молодого Брюнеля доказать свою состоятельность, и Макфарлейн никогда не мог предположить, что за готовым остроумием и весельем скрываются огонь и сила, которые заставят его, несмотря на постоянные разочарования, в течение десяти лет добиться такой славы и состояния, каких никогда не было у его отца.
Лишь в одном отношении разоблачительный портрет Марка Брюнеля, составленный Макфарлейном, вводит в заблуждение. Постоянно обращаясь к "старому Брюнелю", он создает впечатление благожелательного патриарха, в то время как на момент написания книги Марку был всего шестьдесят один год и впереди у него было еще двадцать лет жизни. Действительно, его знаменитому сыну суждено было пережить его всего на десять лет. Ничто так не раскрывает контраст между их характерами, как это: в то время как отец дожил до спокойной старости, сын пожертвовал своей жизнью ради великих свершений.
Хотя его происхождение и авантюрная карьера сильно отличались от их происхождения, по характеру Марк Брюнель напоминал тех инженеров, Бриндли, Ренни, Телфорда и Джорджа Стефенсона, которых с восторгом чествовал Сэмюэл Смайлс. Как и они, Марк был самоучкой, прирожденным ремесленником со склонностью к изобретательству. Он был бескорыстным человеком, а те качества простоты, несерьезности и природного достоинства, которыми так восхищался Макфарлейн, являются естественными атрибутами ремесленника в любую эпоху. Из этих качеств проистекало его "безразличие к простой корысти" и безоговорочное доверие к своим товарищам, которое так часто оказывалось неуместным Из-за его постоянных разочарований; отсюда и то, что он так часто не получал адекватной отдачи за свои труды.
Его сын был птицей из совсем другого пера. Начнем с того, что его нельзя было назвать self-made man - факт, который, зная о пристрастии Сэмюэла Смайлза к доктрине самопомощи, может служить объяснением его почти полного исключения из массивной "Жизни инженеров" этого достойного человека. Поскольку ни один человек не придал большего импульса величайшей социальной революции во всей истории, чем Изамбард Брюнель, это упущение не поддается иному объяснению. Конечно, в отличие от героев "Жизни" Смайлза, ему не пришлось преодолевать изначальные недостатки рождения или воспитания. К тому времени, когда он достиг подросткового возраста, его отец-эмигрант уже добился почестей и отличий как инженер, свободно передвигался в хорошем обществе и смог, несмотря на финансовые трудности, дать своему сыну прекрасное образование и воспитание. Однако сами по себе такие преимущества не могут сделать человека человеком. Имя Изамбарда Брюнеля не значило бы того, что оно значит сегодня, если бы он не проявлял те же черты упорства и неограниченной способности к тяжелой работе, которые отличают инженеров-самоучек, с добавлением даров, которых им не хватало. Ведь он был не только кропотливым и изобретательным мастером, но и художником, отличавшимся удивительной разносторонностью и живым воображением. Но больше всего его отличала сила, которая доводила его, пока длилась жизнь, до крайних пределов его возможностей и которая заряжала его личность той таинственной магнетической силой, которая так часто приводила в замешательство его противников и которая влекла за ним других людей, иногда к процветанию, но нередко и к большим финансовым потерям.
Возможно, правда, как утверждал Макфарлейн, Марк Брюнель обладал большей силой оригинального изобретения. Сила его сына заключалась, скорее, в воображении, которое позволяло подхватывать и объединять идеи новыми способами, чтобы они позолотились тем великолепием, которое должно было стать отличительной чертой всего, чего он добился. Его характер был столь же сложен, сколь прост был его отец. Он остро осознавал себя и, как мы увидим, в частной жизни сильно отличался от того холодного, гордого и самоуверенного инженера, которого он с таким совершенством изображал на публичной сцене. В нем не было наивной веры отца в природную доброту окружающих. Как свидетельствует его дневник, еще в юности он привык оценивать характеры своих товарищей с проницательностью, которая редко давала осечку. Лишь однажды в жизни эта проницательность подвела его, что привело к самым плачевным последствиям. Стоило человеку пройти его строгую оценку, и он находил в младшем Брунеле самого преданного и сердечного друга, но горе тому, кто не сдавался. Он обнаруживал в себе силу иронической инвективы, которую отец никогда не мог вызвать, но которой сын владел в совершенстве. Ведь если Марк мог лишь вызывать симпатию, то его сын внушал благоговение, а сила его личности была оружием, способным устрашить так же сильно, как и очаровать.
