– Но почему один из пацанов стал раздвигать ворота вручную? Есть же специальный механизм? – с задумчивым выражением лица спросил пахан.
– Не один, двое! – поправил его Ара. – Ворота бронированные, тяжелые. В одиночку не справиться. А почему вручную?! Гм!! Вероятно, автоматика испортилась. Явление вполне заурядное. К примеру, у меня в подъезде домофон регулярно ломается. Минимум раз в две недели… Да, и еще. Чтобы досконально разведать все, о чем я говорил, необходимо иметь своего человека в доме. Визуальное наблюдение (пускай длительное и тщательное) по-любому не даст исчерпывающей информации.
– Елки-палки!! – вдруг встрепенулся Гаврилов. – Чертов «синюшник»!!!
– Не понял?! – удивленно приподнял брови Ярошевич.
– Нанял я тут приблудного пьянчугу… Уборку иногда наводить, – виновато пряча глаза, промямлил Хранитель. – Кто же мог предположить…
– Выйдите, пацаны! – резко скомандовал телохранителям Горыныч и, едва дверь за ними захлопнулась, сильно, без замаха ударил Гавроша кулаком в лицо.
– С-сучий потрох! – прохрипел главарь группировки. – Лох паршивый! Тебе не только общака, грязных носков доверить нельзя!!! Му-у-у-удила сраная! Замочу на хрен!!! – профессиональным движением пахан выхватил из-за пазухи пистолет.
– Погоди, Костя, не стреляй! – взмолился Николай Викторович. – Я найду похищенные лавэ!!! Клянусь!!! Иначе быть мне последним пидорасом![9]
– Хорошо! – поразмыслив, согласился Ярошевич. – В помощь возьмешь Якова и Хилого. Плюс твой любимчик Костолом. Но учти, Коля, облажаешься – быть тебе мертвым пидорасом! Сперва опустим, известим об этом всю Москву, затем завалим. Медленно и мучительно! Усекаешь?!
– Да, да, конечно! – торопливо заверил главаря Гаврош и слизнул языком сочащуюся из губы кровь…
2
30 марта 2001 года. Москва
Тридцатисемилетний майор спецназа ГРУ Андрей Никонов, брезгливо морщась, смотрел на опухшего, всклокоченного, заросшего дремучей щетиной, вдребезину пьяного младшего брата.
– Свинья! – сквозь зубы процедил Андрей. – Слава Богу, покойные отец с матерью тебя не видят!
– И-ик! Не р-ругайся! – заплетаясь языком, пробормотал Кирилл, попытался встать на ноги, но не сумел и снова рухнул на продавленный, прожженный в нескольких местах диван.
Братья «беседовали» в трехкомнатной родительской квартире, доведенной спившимся Кириллом до безобразного состояния. Давно забывшие, что такое чистка, ковры посерели от пыли, на грязном полу валялся различный хлам, многие предметы меблировки были поломаны или покорежены (результат столкновений со страдающим «асфальтовой болезнью» Кириллом); воздух загустел от сивушно-портяночного запаха.
– Свинья!!! – с нескрываемым отвращением повторил майор, резко повернувшись, двинулся к выходу и вдруг замер, насторожился…
Три дня назад Андрей выписался из ростовского госпиталя, узнал от начальства о предоставлении ему двухмесячного отпуска (самого длительного за последние три года), оформил надлежащие документы и уже сегодня прилетел утренним авиарейсом в Москву.
Прилетел с одной целью – проведать младшего брата Кирилла, единственного оставшегося в живых родственника. (Молодая, беременная жена Андрея Елена погибла осенью 1999-го под развалинами жилого дома в Волгодонске. Поехала навестить маму и… вместе с ней, а также с неуспевшим родиться ребенком пополнила огромный список жертв чеченского беспредела.)
Столь продолжительный отпуск майору дали из-за тяжелого ранения в грудную клетку, полученного им при проведении спецоперации по уничтожению банды некоего Искандера Хамидова. Сей «борец за независимость» Ичкерии прославился главным образом зверскими расправами над пленными. Кроме того, согласно оперативной информации, участвовал он и в подготовке серии терактов против мирного населения. Обосновался Хамидов в труднодоступном горном районе Чечни, наивно полагая, что там уж его точно не достанут.
Однако просчитался «доблестный джигит».
Десятого февраля 2001 года, за час до рассвета, «в гости» к Хамидову пожаловал отряд спецназа ГРУ под командованием майора Никонова. Русские в несколько раз уступали чеченцам по численности, но в данном случае это не имело особого значения. Отряд Никонова состоял из профессионалов высочайшей квалификации – не чета хамидовским ублюдкам. Немаловажную роль сыграла и внезапность нападения (чеченцы ведь мнили себя в абсолютной безопасности!). В общем, спецназовцы просто вырезали, как овец, ошалевших спросонья боевиков. Те даже не успели толком осознать происходящее. К сожалению, не все для наших прошло гладко. В конце операции шальная пуля, выпущенная кем-то из агонизирующих вайнахов, угодила Андрею в грудь. Пуля обладала повышенной пробиваемостью, и бронежилет не спас майора. В результате он оказался сначала в медсанбате, а потом в ростовском госпитале. Лежа на больничной койке, ослабленный ранением спецназовец до боли остро ощущал свое одиночество. Он со слезами вспоминал погибшую жену, умерших родителей (раньше горечь утрат как-то притуплялась суровыми военными буднями) и наконец решил навестить младшего брата, которому, по правде сказать, не очень симпатизировал. Андрей считал Кирилла слюнтяем, рохлей, никчемным тюфяком, но… как говорится – хоть кривой, да свой! Тем более другой-то родни не осталось!
Вот почему вскоре по выписке из госпиталя майор Никонов отправился в столицу. Из аэропорта он позвонил брату, молча выслушал визгливый лай его супруги Ольги, узнал что та «выгнала взашей проклятого алкоголика», не вступая в дискуссии, повесил трубку на рычаг, за солидную сумму поймал частника и по-ехал на квартиру родителей, справедливо рассудив – больше Кириллу податься в Москве некуда! По завещанию отца, обширная приватизированная квартира в районе метро «Савеловская» была оформлена на обоих братьев одновременно. Правда, со дня похорон родителей Андрей в ней ни разу не появлялся. До гибели Елены он предпочитал жить в собственном двухэтажном доме в ближнем Подмосковье, да и там бывал довольно редко, в кратких перерывах между постоянными боевыми командировками. А после трагических событий в Волгодонске перестал бывать вовсе, отдав все силы беспощадной борьбе с озверевшими мятежниками…
Непотребный вид последнего родича сперва поверг майора в смятение, затем привел в холодную ярость. Он знал о пристрастии брата к горячительным напиткам, допускал, что скандалистка Ольга не все врет насчет причин развала семьи, приготовился к долгому, серьезному разговору с Кириллом, однако… действительность превзошла самые худшие ожидания! Ну о чем можно говорить с грязным, деградировавшим существом, лишь отдаленно напоминающим человека?!
Итак (как упоминалось выше), Андрей лаконично высказал свое мнение о брате, собрался уйти, хлопнув дверью, но вдруг замер, насторожился. Внимание майора привлекло вопиющее несоответствие между превращенной в помойку квартирой, отвратной внешностью ее обитателя и… десятком бутылок дорогого коньяка – от полутора до двух тысяч рублей за каждую!!! Бутылки выстроились в ряд на покрытом трещинами подоконнике. Две из них Кирилл успел опорожнить, остальные были полны.
«Неужто мой братец-пьянчуга с черными риэлторами[10] спутался?! – мелькнуло в голове спецназовца. – Иначе где он мог достать деньги на подобное пойло?! Хотя, с другой стороны, непонятно – зачем „черным“ так тратиться?! Опустившемуся алкоголику и дешевой водяры за глаза хватит! Странно… Очень странно!!!»
– Откуда «дровишки»? – мрачно поинтересовался Андрей.
– Ч-ч-чего?! – мутно вытаращился на брата Кирилл.
Тот указал пальцем на коньяк и напористо переспросил:
– Откуда все это?! И не вздумай врать!!! Речь идет о твоей жизни, придурок!
Невзирая на крайнюю степень опьянения, бывший переводчик здорово перепугался: втянул голову в плечи, съежился, задрожал губами.
