Теперь я, впрочем, знаю, где они. Сидят по домам и очень часто женаты на кошмарных страхолюдинах. Истинная правда! А нам остаются только Бадди, Фэдди и Нури да изредка Тристрам и Проспер Дэвис! И это правильно. Кошмарные страхолюдины тоже имеют право на счастье. Им просто необходимо выходить замуж за высокопоставленных, иначе им труба. Я их благословляю. Потому что мы и сами всего добьемся.

Однако было бы неплохо иметь в друзьях великого мира сего. Настоящего джентльмена. Мужчину, с которым можно поговорить, а не только спать. Мужчину, с которым можно обойти все элитарные клубы и рестораны Парижа, мужчину со связями в Елисейском дворце или в знаменитом «Секл Интераллье» с самым красивым бассейном в мире, расположенным в огромном парке, с видом на цветущий кустарник и свежую зеленую траву в центре Парижа.

Наш рейс по-прежнему не объявляется.

Проходит час, и ничего не происходит. Мы сидим и ждем. Я давно уже не думаю о «Секл Интераллье», а все больше о бомбах и террористах. Как бы в подтверждение моих темных мыслей, в половине десятого нам объявляют, что рейс задерживается на час. В одиннадцать мы узнаем, что наш самолет до сих пор не приземлился, вернее, он стоит в Лондоне на взлетной полосе и ждет разрешения на вылет.

– Всего лишь маленькая техническая неполадка, – утешает нас служащий «Бритиш Эрвейз», – ничего серьезного. Выпейте за наш счет кофе и возвращайтесь к половине двенадцатого. К тому времени уже будет ясность.

Элегантный мужчина в белом шарфе вскакивает, явно разгневанный, и удаляется вместе с другими по направлению к буфету. Может, мне тоже пойти? Вдруг завяжется разговор? По опыту знаю, с этими людьми можно познакомиться, только если будешь им представлен.

Время идет. В чем же дело? Двенадцать, половина первого, все еще никакого самолета. Когда в тринадцать часов нас опять уговаривают подождать (снова не называя конкретной причины), когда мы все вскакиваем, словно отара вспугнутых овец, толпимся вокруг окошечка и в один голос спрашиваем, как, когда и вообще попадем ли мы сегодня в Лондон, мужчина в белом шелковом шарфе вдруг оказывается рядом со мной и говорит:

– Неслыханное безобразие! Понятно, почему никто больше не летает на «Бритиш Эрвейз»!

Чудо произошло! Настоящий джентльмен заговорил со мной. И как заговорил! На том блестящем, безукоризненном, слегка экзальтированном оксфордском английском, на котором говорит Тристрам и который так же очаровывает нас, канадцев, как литературный французский образованных парижан. От этого английского я теряю дар речи. И так происходит каждый раз.

– Вы так не считаете? – спрашивает мужчина, удивленный моим молчанием и слегка обеспокоенный, поскольку он рискнул сделать первый шаг и теперь боится услышать резкий ответ. – Это уже чересчур, не правда ли?

– Конечно, – подаю я голос и проглатываю слюну. – Я просто возмущена. Вы англичанин?

– Да. У вас срывается деловая встреча?

– Если так пойдет дальше, то да. Мне надо на телепередачу.

– Когда она начинается?

– В три. То есть в три мы все встречаемся в театре «Гринвуд». Я даже не знаю, где это. А запись будет в четыре. В четыре я обязана быть там!

Я придаю голосу панические интонации, потому что замечаю, что это действует.

– Может, мы могли бы полететь на «Эр Франс»? – Я с беспомощным видом распахиваю свои карие глаза.

– Возможно. Постойте тут. Я позвоню и дам вам ответ.

Я наблюдаю, как он удаляется большими спортивными шагами. Мужчина в хорошей форме, это приятно. Он быстро возвращается, на его капризных губах играет довольная улыбка.

– Ни за что не догадаетесь! Все аэродромы в Лондоне были блокированы!

– Почему? Бомбы?

– Нет. Град! Был такой сильный град, что все взлетно-посадочные полосы стали непроходимыми.

– Град? В августе?

– Вы не знаете английскую погоду. Она вечно преподносит новые сюрпризы. – У него вырывается короткий смешок. – Но не беспокойтесь. Все уже убрали. Самолет в пути, через час мы полетим.

Мы действительно летим. Ровно в два мы поднимаемся на борт, и мой благородный спутник садится, естественно, рядом, хотя потом обнаруживается, что у него билет первого класса.

– Меня зовут Офелия, я родом из Канады, – говорю я, справившись с пристегиванием.

– Уинстон Хоторн-Рид, – представляется он. Звучит как-то очень знакомо. Странно. Откуда я его знаю?

– Я где-то слышала ваше имя. Но не могу вспомнить где.

Он польщенно улыбается.

– Я директор банка. И еще политик. Если моя партия победит на выборах, я буду новым английским министром финансов.

Теперь все ясно. Он написал знаменитый доклад о долгах, который недавно горячо обсуждался всеми финансовыми газетами. Там же я видела его фото.

– Вы написали «Доклад Хоторна-Рида»!

Он кивает, удивленный моей осведомленностью.

– Неужели вы читали его?

– Конечно. Весьма увлекательная тема. (Речь идет о продлении сроков выплаты безумных долгов стран восточного блока и третьего мира, притом что Запад должен постоянно предоставлять новые кредиты.)

– Может, вы тоже заняты банковским делом? – спрашивает он меня, окинув внимательным взглядом.

– Нет. Нисколько. Но деньги меня интересуют. Он усмехается и снимает свое элегантное пальто.

Аккуратно кладет его на свободное место между нами. На нем великолепный костюм, явно сшитый на заказ лучшим английским портным, серый, в белую елочку, вишневый галстук и блестящая красная шелковая жилетка. Белый шарф он не снимает. Теперь я обнаруживаю, что у него не карие, а серо-зеленые глаза, с завораживающим золотым промельком. Его глаза тревожно поблескивают. Наверняка в зависимости от погоды они меняют свой цвет. К тому же они слегка красноватые. У мужчины такой вид, будто он пропраздновал всю предыдущую ночь.

Самолет стартует. Я, как всегда, прилепляюсь к окну. Земля остается позади, мы проносимся сквозь темно-сизые тучи, нависшие над Парижем, и устремляемся в сторону солнца. Вот и марь далеко позади, и наконец небо, насколько хватает глаз, ярко-голубое.

Солнечные лучи врываются в салон, настроение становится летним, отпускным. Подаются напитки, курильщики вытаскивают (к сожалению) свои сигареты.

Уинстон улыбается мне и ослабляет узел своего галстука.

– Чем вы занимаетесь, если позволите спросить? Мода, кино?

– Я создаю издательство. Дома, в Канаде. В Монреале. Если все пойдет хорошо, в октябре открою. А до тех пор я в Париже.

Это вызывает его живейший интерес. Он сразу же хочет все обо мне знать. Что я изучала, как англоязычные канадцы относятся к французскому языку, какие книги собираюсь издавать. Расспрашивает подробно, видно, что не просто из вежливости. Очевидно, я его и в самом деле интересую.

– Такие женщины, как вы, встречаются редко, – убежденно резюмирует он потом. – Эмансипация эмансипацией, а если женщина красива, она хочет замуж, так же как и раньше.

– Я в этом не уверена.

– А я уверен. Знаю по своему опыту. – Он ухмыляется. – В этом плане вообще ничего не изменилось.

– Значит, вы женаты на красавице. Или, пожалуй, на нескольких красавицах. Одной за другой, конечно!

Он громко смеется, но молчит.

– Ведь так? – прихожу я ему на помощь и обворожительно улыбаюсь.

Он с развеселившимся видом кивает.

– У вас острый ум, Офелия. А вы? Вы замужем?

– Нет. Пока нет. Можно задать вам профессиональный вопрос?

– Ради бога.

– Куда, по вашему мнению, идет доллар? Он опять хохочет и машет головой.

– Вниз, – объявляет он и ждет моей реакции. – Фунт, кстати, тоже. Я это предсказывал еще несколько месяцев назад, но мне никто не верил. А почему вы спрашиваете? У вас есть доллары?

– Теперь уже нет! – Я рассказываю о своей спекуляции, не называя точную сумму. Он внимательно слушает.

– Браво! У вас талант. Естественно, теперь вам надо быть начеку и вовремя продать. Доллар опять пойдет вверх.

– Когда?

– Не сразу. Может, через один-два года. Если не помешает какая-нибудь война. Тогда он подскочит сразу.